Антон Буслов - Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни Страница 52

А дед рассказывал правду. О своей матери, бабе Насте, моей прабабушке, которую я и сам помню. Она хотела дожить до 90 лет – и дожила, хотя жизнь ее не баловала. В семье было много детей, как водилось у крестьян. Только вот семья прадеда оказалась слишком работящей, и его раскулачили. Прадеда отправили строить шахты, а прабабушка осталась одна с детьми буквально на улице – дом у семьи отобрали. Когда после распада СССР был принят какой-то там закон о возврате отобранного имущества, дед мог бы попробовать вернуть свой дом, но сказал: “Я что, у деревни единственный магазин отберу?”

Баба Настя ходила под берег Дона и долбила известняк, чтобы построить новый дом. В голодные годы она умудрилась спасти детей в этом доме, а когда началась война, она осталась в нем же. Однажды над деревней пролетал немецкий истребитель, и пилоту захотелось с пулемета снять эту русскую бабу. Он заходил на стрельбу, а она оббегала дом и пряталась с другой стороны. Он заходил снова, а она была уже на другой стороне. Так он и гонял ее, пока не подошли к концу патроны. Детей баба Настя отправила учиться. Она, не имевшая никакого образования, всегда говорила, что главное – учиться. Все, что у нее осталось, она отдала, чтобы выучить детей, и осталась одна. Но дед выучился, встал на ноги и забрал ее. Я помню, как мы, маленькие, ходили на ее дни рождения. Цепкая, с хитринкой, очаровательная старушка. Как много я мог бы узнать у нее, но не узнал. Не понимал, что это важно.

А вы знаете, как провели 12 апреля 1961 года ваши предки? Когда в городах и деревнях включились громкоговорители и железный голос произнес: “Внимание, внимание!” – все с замиранием сердца подумали: война с Америкой (время было такое, что это витало в воздухе). Но тут же облегченно выдохнули: “Юра Гагарин – наш первый космонавт!”

Оказалось, по маминой линии мои пращуры были “субботниками”. Очень верующими, настолько, что им часто приходилось переезжать. Куда их только не заносило! В ходе этих скитаний прадед умер от дизентерии в Казахстане. Прабабушка взяла вещи, детей и поехала в Ровеньки. По дороге поезд ограбили, и они приехали в голодный край без имущества. Некоторые дети и прабабушка умерли от голода. Бабушка стала сиротой, попала в детдом, где заведующая воровала еду. Но старшие дети сумели взять власть в свои руки, а заведующую выгнали, отдав управление детдомом старшим воспитанникам.

Там моя бабушка занималась спортом, старалась быть лидером. Училась, хотя писать было не на чем. Попала на шахты, а потом, когда началась война, в первый же день прибежала на призывной пункт. Она думала, что с подругами попадет в число первых, но попала в огромную очередь. Ее распределили в милицию. Потому что она хорошо и много работала, отобрали в НКВД. В Воронеже она шла по улице и заметила садящегося в трамвай человека, по ориентировке – резидента. Она решила проследить его маршрут. Побежала за трамваем, заскочила на подножку. Но того человека, видимо, берегли. И ее столкнули на полном ходу головой вниз. Трудная травма, трудное восстановление. Но она сумела снова выйти на работу. У нее тоже есть награды, но спросить ее о них, пока она была жива, я не догадался.

Она не пытала никого в подвалах. Она жила в коммуналке и делала свою работу, но в итоге ее уволили, и она ездила на севера, чтобы заработать немного денег. В девяностые мы часто жили на ее пенсию, потому что отцу постоянно задерживали зарплату. У нас было “на хлеб”. Самое мясистое мясо из моего детства – вареная колбаса. Я ее обожаю и сейчас. Мы с сестрой приходили к бабушке в комнату за конфетами. Но мы были маленькими и ни о чем ее не расспрашивали. Мы ели конфеты и смотрели по телевизору Якубовича – он бабушке очень нравился. А потом у нее случился инфаркт, и больше десяти дней “скорые” отказывались его диагностировать. От той, что решилась, мы узнали, что горздрав устно приказал не госпитализировать пожилых. В больнице бабушка очень скоро умерла. Она была хорошим человеком, но я почти ничего о ней не знаю.

Еще у нас были в роду краснодеревщики, очень талантливые. Мой дядя награжден медалью Королева, так как много сделал для станции “Мир”. Разные люди. Разные истории. И многие интересней и лучше, чем книги. Потому что они честные. Все это, наверное, и есть дом. Это целое море информации, которое утекает сквозь руки и которое я пропускаю, сидя здесь. Чтобы понять это, приходится вот так, со стороны, видеть, как все растворяется в течении времени. А как у вас дома? Давно вы там были? Что там старого? Давайте делиться…

1 июня 2014 года

Переписка

Многие меня попросили прокомментировать заявление вице-премьера правительства Российской Федерации Ольги Голодец по оказанию высокотехнологичной медицинской помощи (ВМП) в России и отправке пациентов на лечение за рубеж. Я прочитал заметку ИТАР-ТАСС и, честно скажу, подошел к вопросу халатно, отшутившись в Твиттере: “Российские врачи не смогли вовремя диагностировать и купировать устойчивую деменцию у министра здравоохранения Ольги Голодец”. Как видите, даже должность попутал. А это важный момент: чем выше ранг чиновника, тем меньше он знает правды и тем больше ему врут. Так что я решил написать вице-премьеру открытое личное письмо:

Уважаемая Ольга!

Меня зовут Антон Буслов. Так вышло, что в 2011 году у меня нашли лимфому Ходжкина. Это такое очень простое онкологическое заболевание, и в большинстве случаев его отлично вылечивают в России. Так что я лечил его в России в РОНЦе, пока в 2012 году мне не сказали, что вылечить меня не удастся. Чуть больше двух лет назад меня перевели на метрономную терапию со сроком дожития полтора-два года и отправили домой умирать. Так вышло, что я все же решил попробовать выжить. Тысячи человек скинулись на это дело небольшими деньгами, пресловутые фонды посоветовали клинику (денег на взрослых пациентов, знаете, у них обычно не очень есть)… ну, в общем, немного забавная история там вышла, но меня вылечили в США. Я живой, потому и решил вам написать…

Вы считаете, что в РФ оказывается отличная ВМП, на европейском уровне и даже выше. И я, конечно, мог бы просить вас уточнить у того, кто вам такое сказал, ответы на следующие вопросы:

1) Какова обеспеченность аппаратами МРТ (разрешающая способность выше 1,5 Тл, аппаратами ПЭТ (и с какой светочувствительностью), аппаратами КТ (и с каким пространственным разрешением) на душу населения хотя бы в Москве? Сколько в среднем проходит времени от назначения врачом такого исследования до получения его результатов? Но это глупо… Я знаю ответы, что называется, наглядно – в сравнении с тем, что есть в Нью-Йорке. То, что занимает в РОНЦе примерно два месяца, в Нью-Йорке делается за два часа. ПЭТ в ЦКБ (запись за месяц за свои деньги) выдает пиксельную графику… он даже не объединен с КТ. Его место в Политехническом музее… В клинике Администрации президента – ничем не лучше. Когда мне пытались поставить диагноз во Второй инфекционке, запись на КТ была на “через три недели, может быть, удастся найти окошко”. Кстати, это в Москве. В Самаре вот вообще никакого ПЭТа нет в помине. Но вам, вероятно, не говорили, что перечисленное – основные инструментальные средства диагностики рака, в которой критически важна для успеха лечения скорость и точность постановки диагноза.

2) Как так получилось, что совсем недавно в Москве – городе с самым высоким обеспечением больных наркотическими анальгетиками (составляющим, впрочем, что-то около 6 % от необходимого) – застрелился вице-адмирал, не получивший вовремя обезболивания? Это, конечно, не ВМП. У меня тоже были боли, но в соседней с РОНЦем аптеке мне не продали без рецепта даже ни капли не наркотического кеторолака – опасаясь проверок ФСКН. Высокотехнологичный врач в РОНЦе объясняла мне, что кеторолака нет в перечне и что рецепт не нужен. А я стоял в аптеке, мне было очень больно, а аптекарю было очень страшно. Он меня понимал, а я понимал его. И я обезболивал себя найзом, альтернативой был парацетамол. Американцы считают, что боль терпеть нельзя – тут я, иностранный гражданин, по русскому паспорту купил оксикодон и пластыри в ближайшей аптеке, по рецепту, подписанному одной лишь старшей медсестрой, за 15 минут от обращения к ней. Пластыри, кстати, сдавать не надо – надо смыть в унитаз. Но американцы, конечно, ошибаются – ведь и я, и тот аптекарь в Москве, и вы знаем – боль можно терпеть. Да и не о ВМП это все вовсе.

3) Мой тесть пару недель назад с другом выносил на одеяле мужика из другого подъезда дома в автомобиль реанимации. Была середина дня, город Иваново. Так вышло, что человек умирал, а его жена кричала во дворе и просила помочь. Она была в панике. Дело в том, что бригада реанимобиля сказала ей, что “вынос тела” в их обязанности не входит, а потому они тут постоят немного и уедут. Она предлагала дюжему водителю деньги, все, что у нее были, но, по его мнению, было слишком мало, чтобы все делать самому. В итоге больного вынесли и погрузили мой тесть, его друг (как добровольцы) и водитель (деньги он-таки взял). У пациента было что-то острое с сердцем. Я всегда думал, что в реанимобилях для таких случаев есть какие-то специальные кровати-каталки… ну… что-то есть. Хотя мою бабушку выносили на стуле, тоже мужики из подъезда… Думаю, я плохо понимаю в реанимации. Но это, конечно, никак не касается лечения и реабилитации после ВМП. Это не фактор выживаемости, это вообще ни о чем. Я ведь даже не знаю, сколько времени туда ехала “скорая”. В США, когда у меня случился септический шок, она приехала практически мгновенно, и моя жена не искала дюжих мужиков по подъезду – у этих реаниматологов все было, включая хитрую каталку для переноски пациентов в любом состоянии по лестницам. Кстати, это была первая в моей жизни машина скорой помощи, в которой было тепло. Почему-то во всех машинах скорой помощи в России было очень-очень холодно…