Всеволод Крестовский - В дальних водах и странах. т. 2 Страница 54

Направо из-под ворот помешается гауптвахта и дежурная офицерская комната. Здесь в ожидании эскадронного командира нам показали вновь проектируемую саблю, которая посредством особой защелки в рукоятке может надежно прикрепляться к дулу магазинки и служить штыком для спешенного строя. В соседней комнате, попивая чаек, сидели на корточках и грелись над жаровней караульные уланы, и тут же два писаря строчили что-то кисточками на длинных тонких листах японской бумаги. Дежурство, караул и канцелярия соединяются здесь в одном довольно тесном помещении; но, видно, по надобностям эскадрона иного и не требуется, так как весь канцелярский штаб его ограничивается только этими двумя писарями.

Эскадронный командир не заставил ожидать себя долго. Мы были представлены друг другу, и он немедленно пригласил нас к осмотру. Прежде всего мы прошли обширным внутренним двором на конюшни, помещающиеся вдоль заднего фаса казарменного четырехугольника. Устройство конюшен в гигиеническом отношении вполне удовлетворительно. Зимой они вентилируются открытыми окнами, прорезанными на высоте около полутора сажен от пола, а для летнего времени, кроме окон служат еще особо устроенные в верхней части продольных стен под крышей длинные досчатые ставни на петлях и с подпорками, благодаря которым каждую ставню можно поднять выше или приспустить, сколько потребуется для наибольшей прохлады. Кроме того, свободный ток воздуха проходит вдоль всей конюшни из ворот в ворота, остающиеся в течение дня открытыми настежь. Стойла устроены только с одной продольной стороны, оставляя за собою широкий проход до другой стены, вдоль которой против каждого стойла помещаются на полках седельный убор и все вещи, относящиеся к хозяйству каждой лошади. Устройство стойл довольно оригинально. Они достаточно просторны и шире наших, пожалуй, в полтора раза, так что малорослая короткотелая японская лошадь свободно может встать и лечь как вдоль, так и поперек самого помещения. Каждое стойло отделяется от соседнего не глухою переборкой, а висячим досчатым барьером, который нагляднее всего можно сравнить с дверью, подвешенною во всю длину стойла в горизонтальном положении, для чего в обоих концах ее верхнего ребра имеются железные петли, надеваемые на особые крючки, из коих один вбит в стену около ясель; а другой в деревянный столб, находящийся у входа в стойло. Этот барьер подвешивается на высоте около 4 1/2 футов и может совершенно свободно качаться и вправо, и влево на своих петлях. Такое приспособление, как объяснили мне, вызвано тем обстоятельством, что здешние лошади поступают в воинские части совсем почти "сырые", в полудиком состоянии и, обладая горячим темпераментом, часто бьются и любят драться с соседними лошадьми. Удар копытом или иною частью тела в качающийся барьер менее чувствителен для лошади, чем удар в глухую неподвижную переборку, которая от его силы может иногда и треснуть или расщепиться и поранить ногу лошади, так как с качающимся барьером этого уже никак не случится. Я, впрочем, не думаю, чтоб удар самим барьером был менее чувствителен для той лошади, в которую он направлен копытом ее соседки; но на это мне возразили, что для того-то стойла и делаются более просторными в ширину, чтобы соседняя лошадь всегда могла свободно уклониться в сторону. Во всяком случае, приспособление это мне кажется довольно сложным и не на всяком месте удобоприменимым; так, например, при бивачном расположении в коновязях лошади ровно уже ничем не могут быть обеспечены от злонравия своих соседей; поэтому целесообразнее было бы в самом начале отучать их от дурных привычек и приводить ремонт24 в воинские части не прямо с дикой воли, а выдержав его предварительно в конюшнях, ремонтных депо, где подобные приспособления были бы, пожалуй, вполне уместны. Но настоятельнее всего следовало бы рекомендовать японским кавалеристам более правильную и обстоятельную выездку их молодых лошадей, которые все, сколько я впоследствии мог заметить, страдают отсутствием хорошей школы. Вредная привычка прикуски, по-видимому, тоже довольно распространена между ними, если судить по тому, что борты многих ясель и верхние ребра качающихся барьеров обиты жестью. Полы в стойлах устроены несколько покато ко входу и выстланы в одних конюшнях досками, в других — асфальтовою массой (макадам). Вдоль всей линии стойл непосредственно перед их входами проведен цементированный желоб для стока нечистот, по которому всегда струится в небольшом количестве проточная свежая вода из водокачального резервуара. Поэтому в конюшне всегда поддерживается опрятность и не слышно никаких запахов. Соломенная подстилка меняется гораздо реже, чем у нас (средним числом раз в шесть дней), но зато и употребляется она экономнее нашего: ее вносят в стойло только на ночь, после вечерней уборки лошадей, а с рассветом, перед началом утренней уборки, выносят вон и раскидывают позади конюшен для просушки, после чего стойло тщательно подметается. Летом здесь это в особенности полезно, так как голый асфальтовый пол доставляет лошадям более прохлады.

Японские лошади довольно красивы, но жидковаты, видимо, слабосильны, хотя и с огоньком, и малорослы настолько, что самые крупные не превышают двух аршин и двух вершков. Поэтому можно заметить, что весь конский убор и особенности седла и мундштуки слишком тяжелы и громоздки для таких мелких лошадок. К утренней уборке люди являются в конюшню в особом костюме, состоящем из белой холщовой куртки, такого же головного колпака, таких же панталон и простонародных плетеных туфель на босую ногу; а наряжаемые на дневальство и прочую службу по конюшням, кроме дежурного унтер-офицера, остаются в этом костюме все время. Фуражная дача лошадям отпускается по французскому положению; для водопоя устроены прекрасные колодцы с цистернами. Вообще все хозяйственные приспособления, как то: фуражные сараи, постоянные коновязи, кузницу, кухню, ванны, карцер и прочее нельзя не признать вполне удовлетворительными. То же должно сказать о лазаретах людском и конском и об аптеке. Люди обязательно каждое утро берут теплую или холодную ванну, смотря по времени года или по тому, что кому более нравится. Желающие могут брать ванну и вечером, и в таковых не бывает недостатка, так как японцы вообще очень тщательно заботятся о поддержании чистоты тела.

Что касается карцера, то помещение его сообразно степеням дисциплинарных взысканий подразделяются на три отделения. Первое — общая арестантская — представляет просторную светлую комнату с голым полом; подстилочные циновки выдаются арестованным только на ночь, а утром запираются в кладовую. Второе отделение тоже светлое, разбито на несколько тесных номеров одиночного заключения с циновками, отпускаемыми только для ночи. А третье — строгий арест — состоит из нескольких узких, донельзя тесных и совершенно темных конурок, в которых можно стоять не иначе как согнувшись и где не полагается уже никаких подстилок. Пища арестанта градируется также по степеням взыскания: в первом отделении она почти обыкновенная; во втором тоже, но выдается раз в сутки; а в третьем заключенный пользуется только одною чашкой риса, да кружкой воды. Заключение в арестантской, хотя бы и в общем отделении, считается у японских солдат наказанием позорным; поэтому они предпочитают временное лишение права отпусков со двора, продолжительные наряды не в очередь на службу или на самые тяжелые черные работы по казармам и тому подобное, лишь бы товарищи не говорили, что такой-то сидел в арестантской под караулом. Они считают, что это заключение как бы приравнивает их к общеуголовным преступникам, содержимым в государственных тюрьмах, а я говорил уже, что бытность японца хотя бы и в исправительной только тюрьме является уже по закону обстоятельством, навсегда лишающим его права быть воином, защитником своего отечества. Нельзя не сознаться, что такой дух и взгляд на карцерное заключение, усвоенный солдатскою средой, есть явление, которому могли бы позавидовать многие из образцовых европейских армий.

Казарменное помещение людей устроено по отделениям, которые идут по обе стороны широкого срединного прохода и отгораживаются одно от другого деревянными переборками; сторона же, выходящая на проход, остается открытою. Каждое такое отделение полагается на шесть человек, где у них имеется свой особый стол для письма и разных занятий, свой хибач (жаровня) для согревания воды к чаю и свой табакобон — особый прибор для курения. На каждого человека полагается отдельная койка вроде ящика, служащая ему и сундуком для белья и одежды; при койке — подушка, матрац и три байковые одеяла. Место для револьвера и сабли в головах, а для парадной шапки и фуражки — на полке, помещаемой над постелью, где солдат может кроме того держать священное изображение Будды или своего небесного патрона, а также свой столовый прибор, чашку, чайник, табак и книги. Магазинки и пики собраны повзводно и установлены в особые деревянные стойки пирамидами. Сигнальные трубы вешаются у трубачей рядом с их револьвером и саблей, а сами трубачи располагаются каждый при своем взводе. Офицеры, кроме эскадронного командира и ревизора (заведующего хозяйственною частью), живут по соседству отдельно, на вольных квартирах, и являются на эскадронный двор или в дежурную комнату только ко времени служебных занятий.