Владимир Губарев - Окна из будущего Страница 56

Не удивляйтесь, но именно этот музей стал одним из спонсоров встречи ученых. Некоторые наши деятели культуры прекрасно понимают, насколько важны контакты для интеллигенции обеих стран. Народный депутат России Федор Поленов, которого связывают дружеские связи с учеными-медиками, приложил все усилия, чтобы гостям из США было интересно у нас в стране. В Поленове случилась одна из самых волнующих и потому запоминающихся на всю жизнь встреч. Там было знакомство с творчеством знаменитой семьи Поленовых, гости своими глазами увидели неповторимость русской природы, и наконец, как в старые добрые времена, состоялось хорошее, доброе застолье, где американцы, к великому своему удовольствию, попробовали настоящую отварную картошку со свежим зеленым луком, редиской и сметаной.

— И это намного вкуснее черной икры, давно пойманной осетрины и очень жестких шашлыков из свинины, — сказала профессор Шарон Мерфи, — то, что едят в Поленове — картошка и капуста — это настоящая русская пища, а не та, что нам постоянно предлагают во всевозможных русских ресторанах! Кстати, я никак не пойму, почему ваши так хотят походить на наши русские рестораны в Чикаго. Там ведь плохо кормят…

И Шарон Мерфи улыбнулась широко и искренне. В начале встречи в Москве у нее было не очень хорошее настроение, чувствовалась натянутость, какая-то отрешенность. Казалось даже, что она начала сожалеть о своем приезде сюда. Но после посещения клиники, где она консультировала группу ребятишек, после знакомства с нашими молодыми врачами и, наконец, после поездки в Поленово, первое впечатление исчезло. "Если состоится следующая такая школа — здесь или в Америке — я постараюсь принять в ней участие", — пообещала знаменитый профессор педиатрии из Чикаго.

Встреча в Москве, бесспорно, повысила авторитет нашей медицины. А главное, она показала, что уже появился в России центр, где детям с тяжкими заболеваниями медики могут оказывать реальную помощь, спасать их из объятий смерти.

Итак, несколько интервью с участниками Российско-Американской школы, на которой обсуждались фундаментальные и клинические исследования детской гематологии, онкологии и иммунологии.

— Госпожа Мерфи, о вас идет слава как о замечательном клиницисте, которая безукоризненно точно ставит диагнозы. Вы поработаете в нашей клинике?

— Профессор Румянцев попросил меня проконсультировать некоторых больных в детской больнице. Естественно, вместе с русскими коллегами мы посмотрим их. Более того, некоторые материалы я возьму в Чикаго, и мы проведем параллельные исследования, что поможет поставить точный диагноз. Но я не только руковожу отделением гематологии и онкологии госпиталя, но и веду большую исследовательскую работу. Поэтому я и приехала в Москву. Меня чрезвычайно интересуют программы работы по лечению детей в России. У вас есть прекрасные специалисты, с которыми я надеюсь обсудить очень сложные проблемы, которых так много в нашей области науки.

— Ваша лекция вызвала очень большой интерес. По-моему, дискуссии продолжались и после нее очень долго?

— Я рассказывала об организации кооперативных клинических исследований в детской онкологии. Как и все новое, это не могло не заинтересовать ваших специалистов.

Комплексный подход в лечении необходим, но он требует высокой квалификации от специалистов. Поэтому, как вы понимаете, у меня в Чикаго очень трудная работа. Она подобна многоглавому дракону. Одна голова — это отделение гематологии детского госпиталя. Оно самое большое в США — на 250 коек. Вторая голова дракона — медицинский факультет Северо-Западного университета, где я работаю профессором педиатрии. Это не только занятия со студентами, но и аспирантура, ординатура и так далее. И наконец, третья голова — исследования рака. Сейчас я избрана главой ассоциации по проблеме рака среди детей, координирую работу в этой области в США.

— Почему именно рак? Каким образом вы выбрали эту область?

— Страшная болезнь… И казалось бы, ею должны заниматься мужчины… Но каждого из нас ведет интерес. И случай. В общем, в любом варианте: интерес плюс случай. Так произошло у меня. Студенткой определили в лабораторию. "Не займетесь ли этим?" — спросили. И я постепенно увлеклась. Это было еще в колледже. Таким образом, случай определил мою судьбу.

— Не разочаровались?

— Я работаю 21 год. За это время уровень выживаемости (извините за такой "техницизм") увеличился в три раза. И к этому я имею прямое отношение — разве возможно разочарование при успехе!

Вы, писатели, а потому я использую литературное сравнение. Представьте: я — рыба. И каждый день такое ощущение, что рыбу выбрасывают в пруд. Не отправляют на сковородку, а запускают в родную стихию… У меня такое же ощущение, потому что мы вылечиваем почти всех пациентов.

— Что же вас привело сюда?

— Жажда знаний. Я хочу знать уровень вашей работы. Думаю, что мои знания вам могут помочь. Таким образом, я исхожу из общепланетарных интересов. Хотя это звучит несколько возвышенно, но это действительно так. Конечно, на первый взгляд может показаться: а зачем приезжать, мол, достаточно прислать нужную литературу. Но знания лучше всего передаются через личные контакты, именно они необходимы для понимания. Да, наши страны разделяет огромный океан, но если мы не будем перелетать, переплывать его, то окажемся в изоляции. И вы, и мы. Поэтому сюда я приехала и как профессор, и как студент одновременно. Говорю это от души и чистого сердца.

— Профессор, почему вы приехали вновь? Ведь совсем недавно вы участвовали в Европейской школе по гематологии, и именно тогда в интервью сказали, что на такие поездки у вас просто нет времени… Что же изменилось за десять месяцев?

— Не буду скрывать, я скептически относился к идее проведения школ по гематологии именно в России, так как хорошо знаю состояние медицины здесь. Я думал, что такие школы окажутся неэффективными, лучше, мол, принимать молодых русских врачей у себя в клинике… Но я ошибался. Европейская школа, на мой взгляд, очень хорошо поработала, а затем я увидел ваших врачей в клиниках — они уже знали чуть больше! Вот поэтому я поддержал идею о проведении Российско-Американской школы и вновь приехал в Москву. Кстати, с женой и моим сыном, который, надеюсь, тоже станет специалистом по онкологии.

Знаю, что для бывшего Советского Союза, а сейчас СНГ, событие это беспрецедентное. Пожалуй, впервые американские медики показали своим приездом сюда, что перед нами стоят общие задачи — лечение наших детей. Для этого мы обязаны соединить свои усилия, и тогда, без сомнения, добьемся хороших результатов.

У вас много и на разном уровне говорили раньше о любви к детям. Но к сожалению, делалось очень мало, в частности, для лечения лейкемии. Однако в последнее время мы убедились, что ситуация изменяется: свидетельство тому Отделение трансплантации костного мозга, которое появилось в Москве.

Лейкемия, рак и иммунология требуют больших знаний в области молекулярной биологии. Результаты, полученные во время лабораторных исследований, важно быстро и эффективно использовать в практике лечения. Конечно, это трудная область медицины, но без нее нельзя. Мне приятно, что молодые исследователи в России понимают это, взаимодействие с ними доставляет большое удовлетворение.

Я уверен, мы теперь будем постоянно возвращаться в Россию, чтобы вновь и вновь встречаться с молодыми коллегами и друзьями, и с нетерпением будем ждать их у себя в Америке…

— К сожалению, в недалеком прошлом за границу у нас ездили в основном функционеры да весьма ограниченный круг именитых академиков, которые имели весьма отдаленное отношение к клинике, к практическому здравоохранению. А потому между ведущими западными клиниками, где ведется лечение детей с тяжелыми заболеваниями крови, и нашими не существовало контактов. Более того, мы даже не подозревали, насколько далеко ушли они от нас — на многое происходящее, попав туда впервые, мы смотрели широко раскрытыми глазами: неужто так можно лечить! Да и у западных коллег особого интереса к нам не было — на конференциях и конгрессах они встречались с теми самыми функционерами, которые не были заинтересованы в практике.

Во время поездки в Германию, где собрались крупнейшие специалисты по лечению лейкозов, мы обратились к ним за помощью. Ведь излечение лейкозов у нас составляло 7,3 процента, а в мире 60–70. Это мы знали по литературе, где сообщалось, что в ближайшее время они выйдут на 80 процентов… Я всю жизнь занималась лейкозами, но этим данным не верила. А потом все увидели своими глазами! И вместе с профессором Александром Румянцевым решили, что нужно отбросить в сторону "собственную гордость" и начать учиться. Так родилась идея, а затем, благодаря помощи десятков коллег у нас и за рубежом, она воплотилась в реальный проект — создание института детской гематологии России, где дети смогут лечиться по самым современным методикам. Частично нам удалось реализовать свою мечту, надеемся, что в дальнейшем она воплотится полностью. Вполне естественно, без помощи Запада мы это не сможем сделать, но отрадно, что ведущие ученые разных стран с удовольствием приходят на помощь нам и нашим ребятишкам.