Евгений Вышенков - Крыша. Устная история рэкета Страница 6

Галера была жерлом огромной воронки. Вокруг, по Невскому и местам экскурсионного обслуживания, крутились сотни фарцовщиков, валютчиков, ломщиков, воров.

Галерный люд имел свой внешний вид и свой язык. Язык Галеры в разное время подвергался влиянию разных зарубежных культур, в зависимости от того, какой товар был в ходу. Так, в 70-е в моде были скандинавские веяния: валюта — чухонка, куртка — такешник (от финского слова «takki»). Затем пришла итальянская волна: 100 рублей — ченто. Неизменно употреблялись только американизмы, слово «баксы» можно было услышать всегда.

Существовало три основных источника товара: самопал, который поставляли цеховики; то, что покупали или выменивали у туристов; вещи, привезенные водителями автобусов и дальнобойщиками из стран Северной и Центральной Европы.

Самым большим спросом пользовались джинсы и колготки. Именно эти вещи тащили в СССР все иностранцы, независимо от их государственного строя. Поляки привозили косметику «Рира», тонны мельхиоровой итальянской бижутерии в красивых коробочках, на которых были выдавлены названия и поныне известных ювелирных компаний. Куртки, сапоги покупали по случаю, под заказ или себе лично. Такие вещи и за границей стоили дорого, и тюками их не везли. На Галере всегда можно было купить импортные сигареты, даже ночью, хотя и дороже на рубль, а заодно и баночное пиво. Его, по большей части, раскупали фарцовщики же, страдающие от похмелья. Каждое утро на Галере уходило под сто банок по 15 рублей.

Вставал работник Галеры около 7:30, так, чтобы в девять утра, когда около гостиниц фирма шла на посадку в автобусы, уже быть на рабочем месте. До обеда мажоры ездили за иностранцами по местам экскурсионного обслуживания с тем, чтобы выменять у них какую-нибудь вещь на кроличьи шапки или военную атрибутику, купить валюту, продать стеклянную баночку черной икры или попросту обмануть или обокрасть. Потом обедали на шведских столах в гостиницах «Москва», «Европейская» и «Ленинград». С четырех часов начиналось «второе время» — фарцовщики утюжили иностранцев, прогуливающихся вечером по центру Ленинграда. В рестораны уходили к семи-восьми и оставались там до полуночи. Так проходила жизнь с четверга по воскресенье. Остальные дни были пустыми — не заездными, в это время сбывали товар.

Многие обитатели Галеры страдали манией накопительства. Мечтали насундучить на всю жизнь, а на деле все спускали на отдых, гульбу в ресторанах.

Лишь некоторые скупали золото, складывали в трехлитровые банки, увозили под Псков или Новгород. Там закапывали — и уходили из жизни, никому не сказав, где сундук мертвеца.

Я имел отношение к организованной преступности.

Всю молодость пробегал жуликом по Невскому проспекту, прозвище Воробей.

Меня привели на Невский еще в школе. Это было классе в пятом или шестом. Все началось с простой фарцовки. Начали с обмена ремней, солдатской формы на какие-то вещи у иностранцев, на сигареты. Военторг же тогда работал, все это продавалось, стоило дешево — рубля полтора, по-моему, ремень стоил. Ну а вещи и сигареты тоже перепродавали. Дальше все по возрастающей пошло. Со временем появился интерес к валюте, еще к чему-то. К тому, что приносило больше денег. Валюту было страшно менять, была же 88-я статья, по ней много давали. Я попался как-то в возрасте уже 18 лет, но мне повезло — я ушел с дела, уже на меня заведенного, в армию, и дело само собой закрылось. Тогда это практиковалось, из армии не отзывали, хотя статья сама по себе серьезная, экономическая.

На Невском занимались тем, что предлагалось в тот день, что приносило деньги. Все просто сжато в определенные рамки — или иностранцы, или мошенничество. Дальше, до какого-то другого криминала, не доходило. Есть иностранцы — значит, ты занимаешься иностранцами. Нет иностранцев — значит, ты ищешь людей, которые высматривают по универмагам какие-то вещи дефицитные. Можно было их обманывать, кидать. Я находил, к примеру, людей, которые хотели купить в универмаге импортные джинсы. У меня был напарник и были заготовлены халат и нарукавники — как у работника «Гостиного Двора». Мой подельник исполнял роль покупателя. Я выходил из рабочего помещения в «униформе», представлялся кладовщиком и говорил, что я могу со склада по немножко завышенной

цене продать какую-то вещь. Подельник мне на глазах у покупателей отдавал деньги, у меня там лежали заранее заготовленные пара-две джинсов. Сумма денег была приличная, и, когда он мне ее отдавал, все видели, что здесь нет никакого обмана. Они мне с легкостью после того, как он уходил, отдавали деньги, и я просто уходил через первый этаж. И что толку меня потом ловить? Ловить бесполезно. Мошенничество — это такая статья, которую тяжко доказать. На следующий день я приходил и делал все те же самые операции на том же самом месте, абсолютно спокойно. Потому что в универмаг заходили в основном приезжие, и в процессе разговора у человека можно было выяснить кто он, откуда. Местные не особо интересовались, местные более проворные, пронырливые.

Я мог за день заработать рублей 300—500. Тратил на рестораны... что-то скапливал, конечно, но в основном транжирил. В то время мастерство состояло не только в том, чтобы деньги заработать, их нужно было еще и потратить. Подросток с деньгами вызывал интерес. Помогало то, что везде были знакомые, и была своя система оповещения. То есть знали всегда, где и что произойдет, где кого будут ловить. Кроме ресторанов, могли позволить себе какие-то вещи хорошие. Ну и отдыхать ездил в Дагомыс постоянно.

АТРИБУТИКА

Ничего дельного и интересного интурист в Ленинграде даже в валютных магазинах «Березка» купить не мог. Там лежал палех, сюрреалистические лакированные матрешки, вологодские кружева, павлопосадские платки.

На улице же с рук продавали военную атрибутику, которая только и могла символизировать военно-тоталитарный режим: погоны, бушлаты, фуражки, а вместе с ними юбилейные рубли, бюсты Ленина, пионерские вымпелы. И, конечно, заячьи зимние ушанки. В магазине они стоили семь рублей, но по причине высокого спроса купить их за эти деньги было трудно. Фарцовщики по блату брали их с черного хода магазинов по 20 рублей, а продавали по 20 долларов, то есть 60 рублей. Большинству заниматься атрибутикой было лень. Ведь надо было запихнуть все в сумку, и тут хочешь не хочешь, а становишься приметным. Немногочисленные продавцы аутентичных сувениров стояли у Катькиного сада. Главным среди них был старый, как сам «Гостиный Двор», крестьянского вида мужчина по прозвищу Коперник. Он настолько слился с пейзажем, что сержанты из уважения перестали его задерживать.

Главным же товаром, который втюхивали на Невском иностранцам, был кавьяр, то есть икра, и так называемые дыни.

ДЫНИ

Динары Социалистической Федеративной Республики Югославии в центре назывались дынями. До поры до времени никому и нигде, кроме как в стране Тито, они были не нужны. И вдруг их буквально чемоданами повезли в СССР. Хотя в банк их бы и здесь не приняли. Динары стали заменителем советских рублей для мошенников.

У югославских динаров в СССР были предвестники — исландские кроны.

Валюту менять было стремно. За это сажали, а часть вторая статьи № 88 УК о нарушении правил валютных операций была расстрельной. В ходу была нехорошая поговорка: «Восемь — восемь — лет на восемь».

И все же правительство утверждало, что доллар стоит что-то около 60 копеек, в то время как черный рынок давал за него 3 рубля, поэтому валютчики промышляли вовсю с широко открытыми глазами на затылке. Меняли быстро, тайком, и тут же разбегались в разные стороны. В основном шли доллары, финские и немецкие марки, реже — итальянские лиры. Другую валюту в руках держать приходилось редко. Это-то и смекнули румынские мошенники. Братское жулье приезжало в Ленинград в шоп-туры: привозили тряпки, продавали их за рубли и на эти рубли покупали доллары или другую валюту. Уж кто разглядел, что исландские кроны, которые на Лондонской бирже тогда стоили два доллара за чемодан, «похожи на вещь», никто не знает. Впервые кроны появились в руках пшеков. Они начали втюхивать их нашим фарцовщикам как валюту стойкую, редкую. Дошло не сразу. Вкурили тему примерно через месяц и не то чтобы обиделись, а задумались.

Наш «ответ Чемберлену» был мгновенным. Массовыми жертвами стали не родственные души из соцлагеря, а гости из капиталистической Европы.

На югославских динарах шрифт был напечатан кириллицей. На динарах размахивали саблями какие-то революционные всадники, которые запросто сошли за Чапаева. На динарах преобладал красный цвет. За доллар иностранцам начали предлагать не по два—два с половиной рубля, как прежде, а по пять, а то и по шесть. Только это были не рубли, а динары. Тут же появилось арго-словечко — «дыня».