Анастасия Николаева - Я-муары. Откровенные истории блогера Страница 6

Прелюдия. Просто слово красивое

«А где-то свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, и крылья эту свадьбу вдаль несли, широкой этой свадьбе места мало…»

Да, ладно. Вполне хватило трехкомнатной родительской квартиры на Можайке (с/у раздельный, лоджия и балкон). Уместились все. Даже беременная жена Сашкиного друга Воробьева, которая быстро забрасывала в себя что-то из стоящего на столе и так же быстро убегала в туалет рычать на унитаз.

Токсикоз, знаете ли. Я к тому времени уже тоже знала, что это такое, и с завистью провожала взглядом несущуюся галопом в туалет жену Воробьева. Как сильно мне хотелось составить ей компанию, кто бы только знал!

Но, на мой пуританско-спартанский взгляд, блюющая на свадьбе невеста – это как-то не очень романтично. Хотя, если припомнить, токсикоз не самое тяжелое мое переживание в этот самый радостный для каждой девушки день. Это, конечно, слоган со свадебных сайтов сегодняшнего дня.

Боже, несчастные современные женихи и невесты. Во что они превратили свои свадьбы! Неужели они не понимают, что на фоне белоснежных лимузинов, заморских ресторанов и дизайнерских букетов – жених и невеста – самое слабое звено. Их даже и не разглядеть среди всего этого. А отфотошопенная свадебная сессия? Через год сама недавняя невеста, найдя эти фотографии, будет долго пытать мужа, на ком это он женился до нее. То ли дело свадьбы конца 80-х. Жених, невеста, свидетели (необязательно), бутылка водки (обязательно) и, как правило, все.

Так, что-то опять в сторону. Ладно, так и быть, поскольку меня читают наши дети, а они умом и сообразительностью не в родителей пошли, начну с самого утра того дня, на котором жизнь написала несмывающимся маркером слово «Свадьба».

Итак, утро. Дашка (моя сестра, если кто успел забыть) возбужденно хихикает. Ей тринадцать. В этом возрасте свадьба кажется чем-то в крайней степени неприличным и поэтому захватывающим.

Папашке моему приходится каждую минуту напоминать о торжестве, потому что он то и дело стремится вывалить на обеденный стол свои бумажки и, наконец, спокойно погрузиться в своё писательство. Мамашка моя с тревогой поглядывает на входную дверь. С тех пор, как я сообщила ей, что скоро она станет бабулей, эта бедная жертва любовных романов пребывала в уверенности, что в самую последнюю минуту гнусный опытный мужик (да-да, именно в это брутальное чудище превратился в ее глазах воспитанный и неупитанный мальчик Саша) бросит ее девочку и приплод, уж если не в пучину вод, что было бы, по мнению мамы, хоть каким-то выходом из ситуации, то точно на руки ей, страдавшей с раннего детства младенцефобией в острой форме.

Она была бы счастлива, по-моему, если бы у нее открылся редкий дар рожать сразу тихих пенсионеров, в пижаме и с газетой. Она бы умилялись на них, протирала лысинки влажной тряпочкой и варила супчики. А ДЕТИ – это ужас-ужас! Все мое детство заполнено страшными мамочкиными историями о том, какими монстрами и упырями, выпившими ее кровь и мозг, были мы с сестрой до того, как нам исполнилось три года.

«Вот просыпаюсь я утром, а ты, Настя, вся в какашках. Кровать вся в какашках, стены все в какашках. И ты ешь их, эти какашки!!!»

Правда, очень похоже на популярные раньше, а может и теперь, детские страшилки: «Черная рука открыла дверь, черная рука вползла в комнату! Черная рука схватила тебя!!!»

М-да, сейчас я бы уже нашлась, что ответить. Мама, дорогая, в твоем рассказе ты проснулась УТРОМ, сама, а не в полночь от леденящего сердце вопля безумного младенца. И твой ребенок уже сам себя накормил и ничегошеньки от тебя не требовал. На что тебе жаловаться, а?!

Но в детстве мы с сестрой дрожа слушали эти страшилки о младенцах. Бедная мамуля не хотела нас пугать, она просто сама до одури боялась малявок. Очень неудобная, кстати, для матери семейства фобия, гораздо лучше бояться летать самолетами. Говорю со знанием дела, поскольку сама всегда ждала от своих младенцев всяческих пакостей. То мне казалось, что дитя, зашедшееся в гневном вопле, сейчас не выдержит и лопнет, то приходило стойкое осознание того, что еще одна минута – и лопнут мои собственные барабанные перепонки. Лысые, с перекошенными злобными, красными от постоянных воплей гномьими рожами, они, эти ангелочки, по-моему, могут напугать и самого мужественного самурая, а не то что бедных неопытных мамашек.

Так вот, мало того, что она не сводила взгляда с входной двери, у нее еще хватало такта повторять:» Он не придёт, точно не придёт на свадьбу… Я так и знала».

Я вяло пыталась сквозь волны токсикоза ее разубедить. На самом деле в тот момент я тоже предпочла бы пучину вод свадьбе, так плохо мне было.

Папашка, уловив краем уха суть дискуссии, тут же включился: «Ха, вот мой друг Ливка три раза из-под венца сбегал. И если на две первые свадьбы он просто не являлся, то на последней из окна ЗАГСа выпрыгнул, со второго этажа между прочим. Сломал ногу, но так и не женился!»

Закончив сию жизнеутверждающую тираду, папуля победно оглядел притихшую аудиторию: зеленую меня, побледневшую еще больше мамашку и по-прежнему заливающуюся смехом счастливого идиота сестру. Но в этот нелегкий момент в дверь позвонили. Молнией метнулась в прихожую мать невесты, распахнула дверь и… отпрянула.

Перед ее глазами радостно маячило нечто, не знакомое ей и пугающее. Увидев, что происходит что-то необычное, мы ринулись по направлению к застывшей у порога родительнице. И увидели тоже.

Лысенький, дрожавший всей оголившейся пупырчатой шеей, синенький, как баклажан, чьей-то безжалостной рукой втиснутый в костюмчик для детей от 7 до 10 лет цвета лежалого птичьего помета…

Короче, мы узнали его только по оранжевым ботинкам. Это был он, амазон, то есть мой рыцарь. Раньше наиболее заметные дефекты его внешности скрывали прекрасные черные густые волосы. Теперь перед нами стояла голая правда. Хотя лично я предпочла бы красивую ложь.

Моя мамуля, которая еще и детективы любит, уверена, что все это было сделано для того, чтобы, во-первых, избежать свадьбы, а во-вторых, убить ее окончательно. Раз уж он растоптал ее молодость, сделав бабушкой, что ему помешает, собственно говоря, довести ее и до могилы. Тем более в маминой голове очень была сильна логическая связка «бабушка-могила» (до появления в нашем семействе Сашки связка, правда, была несколько иной: «дети-могила»). Зато теперь, когда она уже прабабушка, ей море по колено: не боится уже никого и ничего.

Узнав любимого по ботинкам, я, распихав родственников, в наивной надежде расколдовать чудовище бросилась ему на шею и поцеловала. Увы, сказки врут и в этом. По-прежнему передо мной стояли те же яйца, только в профиль, поскольку он отвернул свое лицо от моих слюнявых поцелуев.

Теперь уже сам жених, поняв по нашим лицам, что он оказался в ситуации Мумми-троля, когда тот надел шляпу Волшебника и превратился в чудище, в котором никто не хотел признавать милого Муммика, начал скороговоркой объяснять:

«Э-э, вот постригся… Э-э, вот костюмчик школьный выпускной отыскал…»

В очередной раз его природное красноречие выручило его, все с облегчением перевели дух. И только у меня впервые мелькнула, чтобы потом прочно поселиться в голове, мысль: «Кажется, я поторопилась…»

От грустных пророческих размышлений отвлекли гости, которые не замедлили ввалиться за женихом. Первыми были, конечно, свидетели. Моя подруга Катька. Особа крайне рассудительная для своего возраста. Я ее любила нежно за то, что она никогда не считала непозволительной роскошью озвучивать все, что в данный момент она чувствует. Так, студенты в университетском буфете не раз слышали ее полнозвучное: «О-о, меня распучило!» Жаль, на бумаге не передать интонацию в полной мере.

Но представьте себе Катьку тех далеких дней. Красивая фигуристая брюнетка, разодетая родителями-дипломатами во все мыслимые и немыслимые шелка и меха, она вообще очень серьезно относилась к приему пищи и не допускала никаких вольностей в столь важном деле. Однажды в том же студенческом буфете мы девичьей стайкой клевали что-то, как вдруг к нам подошла еще одна знакомая и начала речь о чем-то занудном и не совместимом с приятным приемом пищи, по Катькиному мнению. Грозно стукнув кулаком по столу, моя подруга изрекла: «Сгинь! У меня из-за тебя желудочный сок перестал выделяться!»

Можете себе представить, как я уважала такого человека. Кстати, именно она во многом виновата, что я стала женой Амазона в оранжевых ботинках. Первый раз я привела к ней домой Сашку, чтобы вместе с ней похихикать над этим забавным волосатым худышкой. Однако, к моему вящему изумлению, Катька сразу приняла в свою душу этого экзота вместе с ботинками и авто. Тут уж и я стала присматриваться к нему серьезнее, понимая, что человек, столько знающий о пищеварении, не может ошибаться.

Сашкиным свидетелем был бородатый Иваныч. Человек, который все сердце потратил на любовь к женам своих друзей. Сам, робкий и мнительный, он абсолютно не доверял своему выбору. Другое дело – выбор друзей. Они не могут обмануться. И жена его друга тут же становилась его Дульсинеей. То, что эта любовь была платонической и беззаветно-безответной, еще больше радовало Иваныча. Ввалившись в дом, он сразу охватил своим взором меня, зеленую и прекрасную, и далее уже не отходил. В ЗАГСе даже пришлось Сашке его немного потеснить, так как Иваныч все время пытался встать на место жениха. Но о росписи чуть позже.