Алексей Рогачев - Москва. Великие стройки социализма Страница 6

Автор приведенного пассажа, очевидно, убежден, что премии следовало присуждать исключительно представителям «авангарда» вне зависимости от качества их проектов, а заодно одним махом отождествляет «авангард» с «основными тенденциями развития мировой архитектуры в целом». Что же касается «вмешательства представителей командно-административной системы» (нужно напомнить, что эти самые представители являлись заказчиками и именно им принадлежало право «заказывать музыку»), то в качестве «доказательства» такового исследователь «авангарда», как и все ему подобные писатели, приводит всего одну фразу из постановления Совета строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР «Об организации работ по окончательному составлению проекта Дворца Советов СССР в Москве»: «Не предрешая определенного стиля, Совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники». В ней усматривается ни более ни менее как приказ перейти от так называемой «авангардной», то есть конструктивистской архитектуры к использованию сложившихся архитектурных стилей, после чего все зодчие вынуждены были «осваивать классическое наследие».

Кажется, трудно изобрести большее извращение смысла приведенной цитаты, которая совершенно четко гласит, что архитекторам, участвовавшим в разработке проектов Дворца Советов, предоставлялась полная свобода в выборе художественных средств, причем «новая» и «классическая» архитектуры упоминаются рядом, абсолютно на равных правах.

Но если никаких указаний не было, то почему московские, а за ними и все советские зодчие мгновенно, дружными рядами взялись за «освоение классического наследия»? Ответ лежит на поверхности – просто-напросто поворот к «классике» отвечал узко-корпоративным интересам архитектурной общественности, заинтересованной прежде всего в повышении собственного значения в строительстве, а значит, и своих заработков. Судите сами – в период господства конструктивизма деятельность архитекторов сводилась по большей части к разработке плана здания и его фасадов. Поскольку какие-либо украшения отсутствовали, дальнейшую работу выполняли инженеры-строители. Зато после того, как в ход пошли тщательная прорисовка капителей, изобретение гигантских карнизов, индивидуальная разработка мельчайших деталей отделки, количество выпускаемых чертежей (соответственно и финансирование проектирования) выросло в несколько раз. Значение архитекторов поднялось, увеличились заработки. Заодно появилась возможность проведения «творческих дискуссий» о достоинствах дорического или ионического ордера, получения степеней, званий и премий, творческих командировок в Италию – все для того же самого «освоения».

Лучшим подтверждением кровной заинтересованности архитектурной общественности в переходе к «освоению наследия» служит то, что наиболее рьяными ревнителями классических традиций мгновенно стали недавние истовые апостолы бога конструктивизма – М.О. Барщ, М.И. Синявский, А.К. Буров и многие другие.

Освоение классики действительно было нужно, унылые ряды одинаковых голых серых коробочек, сотворенных не особо талантливыми зодчими, прикрывавшими свою бездарность ссылками на «конструктивизм», и в самом деле навевали жуткую тоску. И руководители партии и правительства имели все основания критиковать в своих выступлениях такую, с позволения сказать, архитектуру. Но критиковался вовсе не конструктивизм (или «авангард», как его нынче модно называть), острие критики направлялось на две наиболее уродливые крайности этого течения: «коробочную архитектуру», то есть на бездарные творения эпигонов лидеров конструктивизма, и на подаваемые как полет высокой фантазии гениев «авангарда» беспочвенные выверты, вроде мельниковского проекта Дома промышленности.

Причем справедливая критика этих творений, как правило, предварялась предостережениями против «фасадничества», то есть бездумного «освоения наследия». Характерным примером может служить руководящий документ самого высокого уровня – речь Н.А. Булганина на I Всесоюзном съезде архитекторов (в приводимой цитате ремарки «Аплодисменты» и «Смех» выпущены):

«Тезисы докладчиков с критикой фасадничества правильны, и по этому поводу съезд архитекторов должен сказать свое мнение именно так, как сказали его докладчики.

Фасадничеству нужно положить конец. Это не значит, конечно, что мы должны шарахаться в другую сторону. Это не значит, что мы должны повернуться вспять к тем жалким, казарменного типа коробкам, которые нами забракованы и на которые мы поставили крест раз и навсегда. Это означает, что архитектор должен суметь наряду с хорошим фасадом дать хорошую планировку, дать все удобства для населения, сделать так, чтобы дом действительно был радостью для жителя, а не муками, как это иной раз получается.

Я остановлюсь на трех примерах из этой же области, которые говорят не только о фасадничестве, но и о качестве проектирования. Проект жилого дома автодорожников по Ленинградскому шоссе, 92–96 (ныне дом номер 60 по Ленинградскому проспекту. – А. Р.) разработан с необычайной пышностью и внешним убранством арх. Ефимовичем. Фотография проекта этого дома говорит за себя.

О проекте жилого дома на 1-й Мещанской, разработанном архитектором Мельниковым, пишут: «В этом проекте весь угол жилого здания раскрыт в чудовищную по размерам арку». Я бы добавил – арка похожа не на арку, а на какую-то чудовищную пасть. Как можно, товарищи архитекторы, так легкомысленно, так безответственно относиться к такому делу, как постройка жилищ для трудящихся нашей родины.

Проект Дома полярника, выполненный архитекторами Г. Людвигом, Р. Троцким, З. Юдиным. Вероятно, именно об этом доме говорил Н. Булганин в своем докладе

Следующий пример – проект Дом полярника. Этот дом был запроектирован так, что по фасаду этого дома были расположены моржи, белые медведи, аэропланы и, как говорят, все это было сделано на фоне северного сияния, причем моржи в особых позах смотрели на летящие на них аэропланы. Это позор, товарищи!»[4]

Кажется, все ясно. Всем досталось поровну – и неумному украшательству, и серым скучным коробкам, и гениальным изыскам лидера «авангарда». И слушавшие доклад зодчие вроде бы понимали оратора, сопровождая его критику аплодисментами и смехом.

Но съезд закончился, и все пошло по-старому. Удалые архитектурные теоретики сумели все вывернуть наизнанку. В выступлениях и публикациях видных московских зодчих понятие «коробочной архитектуры» сначала сближается, отождествляется, а затем и вовсе подменяется термином «конструктивизм». И вместо того чтобы выполнять четко сформулированные указания, московские архитекторы занялись идейной борьбой с «буржуазным конструктивизмом», которая растянулась на долгие годы. Об «идейном разгроме конструктивизма» пишет главный архитектор Москвы Д.Н. Чечулин в 1947 году[5]. Цель кампании ясна – оправдать явно излишнее, но выгодное самим архитекторам безудержное украшательство ссылками на авторитет партии и правительства.

Фокус был проделан настолько ловко, что основная масса зодчих вполне уверовала в то, что от ЦК ВКП(б) и лично товарища Сталина поступили указания об украшении жилых домов, трансформаторных подстанций и свинарников фальшивыми колоннами, пустыми башенками, гигантскими карнизами.

В какой-то степени это было оправданно. Серым московским улицам и редким площадям требовалось придать необходимую для столицы великого государства парадность. Поэтому дома с нарядными фасадами выглядели вполне уместными на важных городских магистралях. Исключительно кстати пришлось использование архитектурных стилей прошлого для оформления ансамбля Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

Наибольшего успеха добивались зодчие, которым удалось совместить представительность со строгостью оформления. Лучшие творения 1930-х годов – здания Совета труда и обороны (архитектор А.Я. Лангман), библиотеки имени В.И. Ленина (архитекторы В.А. Щуко и В.Г. Гельфрейх) и сегодня выглядят вполне современно.

Украшаясь отдельными новыми зданиями, Москва быстро хорошела. Но градостроительные проблемы оставались и даже обострялись. Наблюдалось странное явление: ведя индивидуальное, «штучное» проектирование и обладая всеми возможностями для согласования своего творения с соседними домами, как существующими, так и проектируемыми коллегами-архитекторами, авторы большинства проектов как будто нарочно не замечали окружения, в которое попадало новое здание. Хрестоматийным примером несложившегося ансамбля стала застройка 1-й Мещанской улицы (ныне проспект Мира). Каждый из новых домов на улице хорош сам по себе, но вместе они смотрятся странновато. Печальный опыт проектирования застройки Котельнической набережной показал, что координации работ не удавалось добиться даже в рамках одной проектной мастерской.