Александр Кикнадзе - Мерано издали и близи Страница 6

Еще в нашей группе заслуженный тренер СССР Виктор Карт из Львова. Львов — единственный город страны, который представлен в первенстве СССР 1981 года четырьмя гроссмейстерами, учениками Виктора Карта. Я прошу его найти одно только слово, которое помогло бы объяснить этот феномен. Мой собеседник задумался и произнес: «Благожелательность». Больше я ни о чем не спрашивал.

Говорим и пишем: в СССР четыре миллиона шахматистов. Да не посетуют на меня служители спортивной статистики, но я думаю, что это пример несвойственного им «занижения показателей». В работе противоположного свойства мы неплохо набили руку, начинаем понимать весь вред дутых отчетов и саморекламных обязательств, где и как можем боремся с ними. А тут «всего» четыре миллиона.

Да зашли бы вы в московские клубы, парки, школы, дома отдыха, в квартиры, наконец, — во многих ли квартирах не нашли бы вы шахматы с позицией, которую передало радио из Мерано? Думаю, только в одной Москве нашлось бы никак не меньше четырех миллионов шахматных знатоков и переживателей.

До часу ночи не гасли огни во многих квартирах моего большого дома, ждали последних известий.

— Вам еще хорошо, — говорит Акылбек Муратбеков, председатель Шахматной федерации Киргизии. — У нас во Фрунзе не спят до четырех часов ночи. Тоже ждут.

Ничего страшного, можно недоспать, когда такие вести из Мерано.

Первая партия. Всего несколько слов произносит шахматный радиокомментатор: «Запишите двадцать четвертый ход черных: d4, Дмитрий четыре», а сколько в этом «Дмитрии четыре» закодировано мыслей, переживаний, откровений! Новое продолжение в старом как мир ферзевом гамбите. Обычно в этом дебюте жертвуют пешку белые в самом начале и ненадолго. А тут в середине партии неожиданная жертва со стороны черных. Безнадежно задумался претендент. Принимать жертву плохо, это рассечет позицию белых, без прикрытия и защиты главных сил окажется их король. И непросто, через заминированные поля должен будет пробираться к нему ферзь. Корчной не принимает жертву. Как говорят испанцы, партида пердида — партия проиграна.

В такие минуты лучше выключать телефон. Но это значит лишить себя многих положительных эмоций, которые возникнут сами собой, как только позвонит, например, полковник-литератор Владимир Виноградов. Он первым предложит поставить к ходу «Дмитрий четыре» два восклицательных знака. Случайно ли именем Дмитрий назовут сына, родившегося в эту ночь, супруги Поликарповы из подмосковного Звенигорода, инженеры и любители шахмат? Позже, как писал «Советский спорт»: «Одна молодая мать из Горького в телеграмме сообщила, что назвала своего малыша Толей. Но тут же подобная телеграмма пришла от одного молодого отца из Грозного, затем еще такие же „молнии“ из Ленинграда и Киева».

Но право на тезок надо было еще завоевать.

Первая ласточка хоть и не делает весны, но говорит об ее приближении. Победа в первой же партии не могла не повысить на много градусов настроение чемпиона и на столько же градусов понизить настроение претендента.

А ведь был прав Виноградов: именно двумя восклицательными знаками сопроводил двадцать четвертый ход Карпова Михаил Таль — автор репортажей в «64».

Тонкий ход конем приносит чемпиону мира ощутимый перевес во второй партии так же, как «обратный ход» в шестой наверняка избавил бы его от поражения. 2 : 0. В третьей претендент добивается ничьей, но четвертую проигрывает снова. Еще ни один матч на первенство мира так не начинался.

В лагере претендента воцарилась обстановка уныния. После второго поражения, как писала издающаяся в Западном Берлине «Тагенсшпигель», Корчной подогрел слухи о своей возможной сдаче в матче с Карповым. Он собрал чемоданы и покинул вместе с Петрой Лееверик южнотирольский курорт Мерано, уехав в неизвестном направлении. Перед своим отъездом он не ответил на вопрос относительно намерения взять тайм-аут. В действительности же претендент отправился в горы, где провел ночь в запасной квартире.

Из Рима передавал ТАСС: «Газеты единодушно отмечают, что в отличие от Корчного, выглядящего очень нервным, А. Карпов ведет себя в ходе встреч и вне зала, где проходит поединок, уверенно, выдержанно, спокойно».

«Поглядеть на него вблизи, — замечает „Паэзе сера“, — он все такой же юноша, каким мы привыкли его видеть несколько лет назад, в частности, когда в 1975 году Анатолий приезжал в Милан на турнир двенадцати сильнейших шахматистов мира».

Поглядеть на него вблизи... А если снова и снова просмотреть те первые четыре партии. Фигурами движет рука бойца, умудренного многими сражениями, не боящегося осложнений, но избегающего риска в прямом, первозданном смысле слова. Игра его стала солиднее. Обозреватель югославского агентства ТАНЮГ так пишет о четвертой партии: «Для стиля игры чемпиона мира была... характерной четвертая партия, в ходе которой после дебюта создалась примерно равная позиция. Ожидалось, что она закончится вничью, но чемпион уверенно маневрировал и использовал небольшие неточности противника. А. Карпов показал большое мастерство в использовании маленьких преимуществ».

Я думаю, это было главной отличительной чертой Карпова восемьдесят первого года. Грубых промахов претендент не допускал: и тактика и стратегия Карпова сводились к искусству использовать микроскопические неточности соперника, постепенно накапливая преимущество, достаточное для победы.

Отклики зарубежной прессы на первые пять партий, давших счет 3 : 0, сводились к одному: Карпов на голову превосходит претендента, матч, по существу, кончен.

Надежду в организаторов матча, боявшихся помимо всего прочего финансовых убытков в связи с быстрым окончанием состязания, вдохнула шестая партия.

На встрече с журналистами Карпову задали вопрос:

— Как вы отнеслись к поражению в шестой партии, где прошли мимо возможности не только избежать проигрыша, но даже поставить противника перед трудноразрешимыми проблемами?

Ответ был таким:

— Что говорить, чувства я испытывал не из приятных. Между прочим, как раз шестую партию Корчной провел очень сильно и, отставая в счете на три очка, действовал решительно. Думаю, я вправе сказать, что защищался тоже отнюдь не худшим способом и создавал противнику серьезные затруднения. Тридцать девятым ходом он допустил промах и дал мне шанс не просто спасти партию, а может быть, даже и выиграть ее. Но дело в том, что я издалека шел на этот вариант и заранее наметил ошибочный, увы, ход, на который затратил всего несколько секунд. А между тем времени у меня было предостаточно, к тому же и начинающий шахматист мог бы увидеть лучший ход — настолько он прост. Бывают даже у гроссмейстеров такие затмения!.. Но что поделаешь — борьба есть борьба, и без ошибок обойтись в столь ответственном соревновании невозможно. Когда подобные промахи шахматисты замечают за доской, то ведут себя по-разному: одни бледнеют, у других вспыхивают щеки, у некоторых, говорят, волосы встают дыбом. Всякое бывает. А я, даже покинув зал и садясь в машину, еще не знал, какой мог сделать сороковой ход. Только встретившись с секундантами и услышав, не помню уже от кого лично, горькую правду, испытал острое чувство огорчения. Судя по дальнейшему ходу матча, я прошел через это разочарование с минимальными нервными потрясениями.

Это искусство не из простых — пройти сквозь поражения без потрясений. Ты должен выкинуть из головы мысли о том, сколько людей в мире узнают завтра же о твоей оплошности, сопроводят опрометчивый ход одним, а скорее всего, двумя вопросительными знаками. Огорчатся друзья, порадуются недруги. Удивятся тому, что ты, обладающий даром дальних расчетов, все же отложил партию, хотя надежд на ее спасение — никаких. Но теперь ты стал мудрее. Научился отгонять от себя презренные мысли, охотнее всего навещающие маловеров. Уже не будешь с таким упорством смотреть до утра отложенную партию, то и дело спрашивая самого себя: а вдруг, а вдруг?

Ты спокойно известишь главного судью через секундантов, что сдаешь партию, и не позволишь себе следующий раз тратить на ход всего несколько секунд, когда в твоем распоряжении так много времени.

Учеба на поражениях — самая полезная в мире учеба. Если только ты обладаешь способностью относиться к ним так, как они того заслуживают.

А ведь это искусство даровано не всякому.

* * *

Мой многолетний партнер Георгий Иванович Куницын... Не знаю, сколько партий — триста, а может быть, и все пятьсот сыграли мы, и сколько интересных вещей узнал я до партий и в перерывах между ними — во время же самой игры Георгий Иванович целиком погружается в шахматы. Произойди землетрясение или пожар, он не встанет, тем более если у него позиция лучше хоть на самую малость.

Искусствовед, критик, автор многих трудов по эстетике, доктор философских наук, писатель, он написал: «Шахматы для меня — царство истинной человеческой свободы. Пусть вас не смущают высокие слова. Выше свободы, основы счастья, все равно ничего нет! Речь идет о такой свободе, когда забываешь о суете и сложностях жизни. Тут муки — от вдохновения. Ощущение такой свободы при игре в шахматы у меня столь же сильное и глубокое, как и при занятиях любым другим творческим трудом». И далее: «В шахматах вообще нет ничего унизительного. Даже проигрыш не потеря. Не ради очков, в конце концов, идет игра; важнее сам процесс. Он возвышает» («64», 1981, № 20).