Всеволод Крестовский - В дальних водах и странах. т. 2 Страница 60

Отсюда проехали мы в Асаксу, ко храму Каннон-сама. Там по-прежнему все та же ярмарка и массы народа и гуляющего, и молящегося. Посреди храма стоит большая бронзовая ваза, наполненная пушистыми прутьями только что зацветшей вербы, переплетенными веточками мирты. Детей сегодня множество, — кажись, даже больше, чем в последний раз, когда мы здесь были. Встречается много мальчиков с маленькими колчанами и луками, украшенными сосновыми веточками, и немало тоже ходит их в бумажных колпаках, наподобие бывшего головного убора даймиосов26. Из девочек же почти каждая несет либо волан, либо куклу и вазончик из искусственных цветов. Радость у всех этих ребятишек сегодня просто неописуемая. В балагане восковых фигур картины и группы уже переменены и есть даже изображение нескольких эпизодов позавчерашнего пожара.

Пробыли мы "под Асаксой", толкаясь в народе, до заката солнца и почти не заметили, как прошло время, до такой степени полна жизни и типичного разнообразия вся эта оригинальная картина. Общая радость и веселье так подкупают и так заразительны, что вы и сами вчуже невольно поддаетесь светлому настроению этой толпы, невольно разделяете с ней ее чувства. Пока мы ехали домой, сумерки совсем уже спустились, и бесконечные прямые улицы громадного города осветились бесчисленным множеством разноцветных фонариков, которые висели целыми гирляндами вдоль домовых галерей и карнизов, непрерывными матово-огненными нитями перспективно уходили во мглистую даль и светящимися точками мигали и блуждали посреди улиц. Все дома внутри были освещены, и темные силуэты их обитателей фантастически вырисовывались на белой бумаге оконных рам, как китайские тени в театре марионеток. В мириадах огнистых точек и линий этой своеобразной иллюминации было что-то волшебное, что-то переносившее вас в забытый сказочный мир далеких детских фантазий и мечтаний. В темном небе беспрестанно шипели ракеты и рассыпались букетами разноцветных звезд. Улицы все еще были полны народа, предававшегося шумному веселью, и навстречу нам поминутно попадались компании ряженых во всевозможных фантастических масках. Весь этот люд поет, кривляется, подплясывает и лакомится с лотков уличных продавцов разными фруктами, сластями и снедями. Иногда знакомые врываются целою толпою в дом новобрачных и в шутку вымазывают им физиономии мукой или сажей: но на это не обижаются, потому таков уже обычай. Чаще же всего ряженые подкарауливают проходящих молодых женщин, чтобы слегка ударить их по спине лакированной тросточкой, и на это тоже нет обиды: напротив, это даже в некотором роде комплимент, так как подобное прикосновение знаменует, что у молодухи в текущем году непременно родится ребенок. И замечательно: в такой огромной толпе за целый день мы решительно нигде не видели никакой ссоры или драки, никакого буйства, ни малейшего безобразия, хотя весь народ ходил более менее подгулявши.

21-го декабря.

Сегодня, по случаю воскресного дня, отстояли мы обедню в домовой церкви нашего посольства. Пели японские певчие, ученики нашей духовной миссии, в своих национальных киримонах. Голоса очень хорошие, и замечательно чистый выговор по-русски, без малейшего акцента. Служил миссионер отец Димитрий с русским диаконом. На большом выходе и на ектениях после нашего императорского дома упоминается император Японии (микадо) и весь дом его.

После завтрака сделал я в обществе наших моряков большую прогулку в Оджи-Инари, северо-западное предместье города. Длиннейшая улица Нака-сен или, иначе, Кисо-каидо, по которой мы ехали все в прямолинейном направлении верст шесть, по крайней мере, вдруг изменила в половине своего протяжения промышленно-городской характер на чисто дачную внешность. Справа и слева замелькали небольшие отдельные и нередко очень красивые домики, приветливо и просто глядевшие из-за деревянных решетчатых заборов, бамбуковых плетней или из-за живой подстриженной изгороди. Все они окружены небольшими, но очень изящными садиками и цветочными палисадниками. Мелочная, съестная или табачная лавочка встречается здесь уже как довольно редкое исключение. В этой половине улицы проживают, как нам сказывали, преимущественно разные гражданские чиновники, служащие в разных правительственных и общественных учреждениях, и чиновники не маленькие, а так, вроде наших коллежских и статских советников. В палисадниках и над входом развеваются по случаю праздника национальные флаги, да и самые садики прибраны и разукрашены по-праздничному: в них то и дело красуются большие фарфоровые и каменные вазы, искусственные гроты и бассейны, наполненные рыбками, деревца преимущественно из мелкоиглистых хвои, которым причудливо приданы формы журавлей, фазанов, тигров и лисиц, и разные фигуры, устроенные с помощью бамбуковых жердочек и проволок, вокруг которых сплошь обвиваются густою зарослью павой и какие-то другие ползучие растения. Во многих садиках встречались очень нарядные девушки и дети, занятые игрой в воланы. Девочки моложе десяти лет все набелены и нарумянены, волоса их оригинально подбриты и подстрижены; костюмы все яркоцветные и нередко затканы золотом. Несколько далее дачный характер улицы изменяется почти в сельский: позади домиков, а то и между отдельными дворами стали встречаться огороды, бамбуковые рощицы, рисовые поля, хлопковые и чайные плантации. Впереди виднелась большая старорослая роща гигантских кленов и других лиственных деревьев, из-за которых выглядывала верхушка пагоды, освящавшая своим присутствием разбросанные вокруг нее могилы старого кладбища. На окраине этой рощи дженерикши наши вдруг повернули в сторону, мимо чайных плантаций, где несколько гулявших девушек сделали нам неожиданную любезность: заметив, что мы остановились посмотреть поближе на чайные кустики и способ их рассадки, они сорвали с них несколько веточек и предложили нам на память. Мы засунули их в бутоньерки и, поблагодарив любезных девушек, покатили далее. Вскоре поднялись на хребет длинного холма, тянувшегося вдаль в виде широкого вала, который известен под именем Аска-ямы. По хребту рассеянно немало старых широковетвистых дерев, образующих иногда очень красивые группы, под одною из коих мы нашли большой каменный осколок вроде аспидной плиты, врытый в землю стоймя как намогильный памятник и покрытый высеченною надписью. Курама говорят, будто здесь когда-то происходило какое-то сражение, о чем-де и свидетельствует этот камень. Не зная в подробности японской истории, приходится верить на слово.

С Аска-ямы открывается широкий вид на северо-западную окрестность столицы. Обширная равнина, кое-где покрытая зелеными пятнами небольших рощиц как на ситуационном плане, была вся сплошь исчерчена полосами огородов, пашен и плантаций. На всем ее громадном пространстве глаз не усматривает буквально ни единого клочечка праздно лежащей земли. Как и всегда и повсюду в Японии, все это возделано самым тщательным образом, все засеяно, засажено и все приносит свой плод сторицей. Шоссейная дорога, по которой мы ехали до Аска-ямы, пролегает у подошвы хребта и направляется к речке Такино (по-японски Такино-гава), которая пробила себе русло в ущелье, через расселину кряжа и шумно прыгает в нем каскадами по большим замшившимся камням. Берега этой речки покрыты дубовыми и кленовыми рощами вперемежку с разнообразными фруктовыми садами; есть на ней и водопад, низвергавшийся одним уступом во всю ее ширину, а в другом месте падает в нее серебряною лентой с прямого обрыва гранитной скалы струя родниковой воды, почитаемой чудотворною. Перед самым ущельем берега Такино-гавы сплошь выложены диким камнем и гранитными брусьями. На левом берегу, перед самою рекой, под сенью громадных деревьев очень уютно и красиво расположились три легкие домика с разными надстройками, образующие общую группу, благодаря соединяющим их наружным галерейкам и верандам, в которых вы можете смотреться в самую воду. Здесь, говорят, некогда стоял охотничий дворец сегунов; теперь же в этих домиках помещается один из лучших токийских ресторанов, щеголяющий не только своею кухней, но и замечательною чистотой и лоском всей своей обстановки. При нем на противоположном берегу разбит цветочный садик со всеми затеями и причудами национального японского вкуса. Два-три легкие мостика, переброшенные через поток в недалеком друг от друга расстоянии, довершают прелесть общей картинки этого красивого уголочка. По выходе из ущелья Такино-гава удаляется от холмов и плавными изгибами спокойно течет по равнинам до впадения своего в Сумида-гаву. Здесь, в ее первом изгибе, неподалеку от Аска-ямы приютилась одна из чистеньких пригородных деревушек, населенная преимущественно рабочими с находящейся тут же обширной бумажной фабрики. Звуки самсинов неслись с разных сторон из-за решетчатых окон этих домиков. Группы принарядившихся ради праздника женщин, девушек и детей прогуливались по улице, щелкая кедровые орешки, или сидели на порогах своих жилищ, украшенных новогодними елками, бамбуками и гирляндами. Удивительный, право, народ! Говорят, что сравнительно с прежними временами он теперь крайне обеднел, так как европейские нововведения обходятся правительству очень дорого и требуют усиленных налогов, а рыночные цены стали в несколько раз выше против прежнего; но между тем нищеты с ее лохмотьями, язвами и грязью, какою она представляется нам в Европе и на мусульманском Востоке, вовсе нет. Здесь и бедность как будто пообчищена, приглажена, приумыта, словом, это трезво-трудовая, опрятная честная бедность, при которой народ не опускает рук, не попрошайничает, не пьянствует, а только трудится больше, чем прежде, перенося с бодрым духом свой тяжелый экономический кризис.