Эрик Чемберлин - Эпоха Возрождения. Быт, религия, культура Страница 7

В 1469 году Лоренцо ди Медичи стал главой семьи и государства. В то время ему было всего двадцать лет, и, хотя он был воспитан в ожидании ответственности, отчетливо понимал, какой груз предстояло ему нести. «На второй день после смерти моего отца главные люди города и государства пришли в наш дом, чтобы соболезновать нашей утрате и побудить меня взять на себя заботу о городе и государстве, как делали это мои отец и дед. Предложение их шло вразрез с инстинктами моего незрелого возраста, так что, считая тяготы и опасности чрезмерными, согласился я на него неохотно». Причиной согласия были резоны здравые и практичные, а именно финансовые, которые Медичи никогда не упускали из виду. «Сделал я это ради защиты наших друзей и имущества, потому что плохо приходится во Флоренции тому, кто обладает богатством, не участвуя в правительстве». Таким образом флорентийцы получили правителя, сочетавшего в себе лучшие качества того роскошного и разностороннего периода. Финансист и поэт, государственный деятель и ученый, экономист и стратег – казалось, не было такого рода деятельности, в котором он не смог бы преуспеть при желании. Непревзойденные дипломатические и военные таланты, с которыми он вел Флоренцию сквозь опаснейшие бури итальянской политики, в конечном итоге не оставили заметного следа, потому что Флоренция, как и вся Италия, оказалась под властью иностранцев. Но то, как он лелеял, опекал и направлял возрожденные искусства и науки, оказало длительное и заметное влияние на всю Европу. Его покровительство существенно облегчило огромное состояние семейства Медичи, но он смотрел на себя скорее как на хранителя богатства, а не его владельца. «Возможно, некоторые подумают, что более заманчиво держать хотя бы часть его в своем кошельке, но я предпочитаю потратить его к вящей пользе общества, и потому я вполне удовлетворен».

Рис. 12. Дипломатия в действии. Деталь картины Карпаччо «Святая Урсула»

Огромная библиотека, которую он собрал, стала первой настоящей публичной библиотекой в Европе, потому что была доступна всем. Он нанимал агентов, действовавших не только в Европе, но и на Востоке, с особой целью: разыскивать древние манускрипты. Один из таких ученых привез ему 200 греческих трудов, восемьдесят из которых ранее были совершенно неизвестны в Европе. Имена бесчисленных художников и скульпторов, которых он побуждал к работе, составляют почти полный каталог творцов Возрождения. Боттичелли, будучи на пять лет его старше, делил с ним детские годы в его доме, а потом на него работал. Леонардо да Винчи получил место при миланском дворе благодаря ему. Он предоставил пятнадцатилетнему Микеланджело жилье в своем дворце и дал ему ежемесячное содержание. Вероккио, Гирландайо, Филиппино Липпи – этот список можно было бы продолжать, пока он не включил бы в себя всех талантливых людей, работавших во Флоренции в краткий период жизни Лоренцо. Он умер в возрасте сорока трех лет, и другие Медичи продолжили его труды, но никто из них так и не сумел сравняться с разносторонностью Лоренцо Великолепного. Один из его потомков стал папой под именем Льва Х и внедрил заветные идеи Лоренцо в жизнь самого могущественного двора Европы.

Общество эпохи Возрождения, приняв поневоле единовластного государя, вовсе не воспринимало его как природное явление, которое следует терпеливо сносить или даже любить. Его правление и службы подвергали тщательному анализу, как никогда раньше, пытаясь объяснить их различие и функции и подготовить образцовую структуру политической машины, которой суждено было двигать Европой почти три сотни лет. В полном смысле этого слова машины, потому что она управляла всеми сторонами жизни людей, собранных в сообщества, определяя, как их будут судить, как станут они зарабатывать себе на хлеб, укреплять свои душу и тело, защищаться от внутренних и внешних врагов государства.

Рис. 13. Николо Макиавелли. С портрета работы Санти ди Тито

В первые годы XVI столетия свет увидели две книги, в которых принцев вместе с их дворами буквально поместили под микроскоп. Речь идет о сочинении «Государь» Николо Макиавелли (см. рис. 13) и «Придворный» Бальдассарре Кастильоне. Они появились с интервалом в четыре года, в 1528-м и 1532 годах соответственно, но оба были написаны за много лет до этого, причем совершенно независимо друг от друга, и стали свидетельством того, что явление «государя» привлекло внимание европейцев.

Намерением Макиавелли было рассмотреть подробно механизм государственного управления с точки зрения его эффективности. Мораль в расчет не принималась: если стратегия работала – очень хорошо, если она терпела поражение – плохо. Мало на свете авторов, о которых судили так резко и так неверно, как об этом флорентийском республиканце, создавшем классическое руководство по практической тирании. Между тем это все равно что обвинять врача, установившего и описавшего болезнь, в том, что он ее и придумал. Макиавелли прекрасно понимал, как можно истолковать его сочинение, и постарался изо всех сил подчеркнуть, что им представлена реальная картина, что, если государь является необходимой принадлежностью гражданской жизни, будет лучше, если он научится, как следует ему себя вести на этой самой опасной должности в мире. Он должен быть мудрым и добродетельным, но «поведение людей нынче настолько отличается от того, каким оно должно быть, что тот, кто отклоняется от общепринятого и старается вести себя так, как предписывает долг, непременно идет к собственной погибели». У каждого человека есть своя цена, можно доказать, что в корне любого, даже вроде бы бескорыстного поступка лежит личная заинтересованность. Государь должен держать свое слово, но в действительности лишь немногие удачливые люди так поступают. Что лучше для принца? Чтобы его любили или боялись? Это зависит от разных причин, отвечает Макиавелли. Обстоятельства влияют на положение дел, но в целом для правителя безопаснее, чтобы его боялись, потому что большинство людей переменчивы и робки и в час нужды покинут тех, кто оказывал им милости и не имеет другого основания на них рассчитывать, кроме благодарности за прошлое. Принц, как главнокомандующий, всегда должен внушать страх, ему нечего бояться упреков в жестокости, потому что это единственный способ держать в подчинении жестоких людей. Конечно, это желчный взгляд на мир. Макиавелли прекрасно знал, что люди способны умереть и действительно умирают из любви к отечеству. Но такая любовь предполагает свободу, а там, где свободы больше нет, побудительными причинами остается материальный интерес или страх.

Государь Макиавелли являлся первым среди людей, но все еще оставался человеком. Латинский трезвый рассудок отказывал ему в том налете божественности, который окрасил эту идею на севере. В Бургундии герцог стал олицетворением государства, а потому был больше чем просто человеком. Понятие «государь» было возведено в ранг закона и ритуала. Он приобрел атрибуты поклонения, более приличествующие преклонению перед Богом. Религиозные тексты, в которых говорилось о Святой Троице, вольно применялись к его появлениям и уходам. После одного празднества в Аррасе Ле Клер писал: «Если бы Господь спустился на землю, вряд ли бы Ему воздали больше почестей, чем этому герцогу». Другой историк заметил относительно восторгов на улицах: «Казалось, что они ухватили за ноги самого Господа Бога». Драгоценные металлы считались едва достойными коснуться его тела, предстать пред его светлые очи. Прислуживание герцогу за столом сопровождалось ритуалом наподобие святой мессы. Его виночерпия почитали кем-то вроде священнослужителя, который подносит в церкви чашу причастия. Даже салфетка, которой герцог осушал руки, передавалась от придворного к придворному, точно покров с алтаря. Целовали также держатели факелов, освещавших его дорогу к столу, и рукоятки столовых ножей, которые клали перед ним. Такое поклонение изумило бы итальянцев. Лоренцо ди Медичи, хоть и был популярен и уважаем, подвергался жестокой и весомой критике за свои претензии: «Он не желал, чтобы его равняли с другими или подражали ему даже в стихах, или играх, или физических упражнениях, и сердито обрывал всякого, кто это делал». Никто бы не посмел даже пытаться сравниться с герцогом Бургундским. Такого рода чрезмерность вызвала обратную реакцию: английский король лишился головы за слишком большую приверженность Божественному Королевскому Праву, и французская монархия в конце концов рухнула в кровавую пропасть.

Придворный

Если «Государь» Макиавелли напоминает логическое упражнение, то «Придворный» Кастильоне – это дышащий жизнью портрет идеального человека. «Я не удивляюсь тому, что вы сумели изобразить идеального придворного, – написал ему некий друг, – потому что вам стоило лишь поставить перед собой зеркало, и вы бы увидели его там». Этот изящный комплимент верно отражал суть самого Кастильоне, обладавшего большинством восхваляемых им качеств: набожностью, верностью, мужеством, остроумием и сообразительностью. Поистине его жизнь почти в точности иллюстрировала мнение Макиавелли, что честный человек всегда оказывается в невыгодном положении. Будучи послом, посредником между папой Клементом VII и императором Карлом V, во время страшных дней, закончившихся взятием и разграблением Рима в 1527 году, он был обманут обоими, потерпел крах в своих миссиях и умер полностью дискредитированным. Император, который так жестоко подвел его, грустно заметил: «Сообщаю вам, что умер один из совершеннейших благородных людей в мире». Кастильоне мог бы гордиться такой эпитафией. История также помнит его не как дипломата, а как истинного дворянина.