Николай Семенов - На веки вечные Страница 7

Решили организационный вопрос. Секретарем партбюро батальона, вместо выбывшего из строя младшего политрука Буряка, был избран политрук Феоктистов Илларион Гаврилович.

В заключение попросил слова комиссар бригады. Он ознакомил коммунистов с последними сообщениями Совинформбюро о положениях на фронтах, а потом, перейдя к оценке действий личного состава 152-го батальона, сказал, что у командования бригады к коммунистам и всем бойцам претензий нет.

Прованов сообщил, что в настоящее время бригадная разведка находится во вражеском тылу. После ее возвращения предстоит наступать на Кобылкино. Когда это случится, пока неизвестно, но танки должны быть готовы вступить в бой в любую минуту. Сейчас на участке предстоящего наступления оборону занимает стрелковый батальон старшего лейтенанта Савичева. Проявляя беспримерное мужество и стойкость, пехотинцы за день отбивают по нескольку вражеских атак.

...Один из таких боев стрелкового батальона начался ранним утром.

Коренастый, русоволосый старший сержант Константин Румянцев, первый номер ручного пулемета, прикрывал правый фланг своей роты. Вторым номером у него был молодой парень Сергей Касимов.

— Ты мне, Сережа, только диски подавай без задержки,— говорил ему Румянцев, поглаживая горячий ствол пулемета.— И тогда, будь уверен, немцам тут ходу не будет.

И тут же новой густой цепью повалили гитлеровцы. Мелко задрожал в уверенной руке Румянцева безотказный работяга "шпагин". Не выдержали, залегли атакующие. Вокруг пулеметчиков взметнулись султаны разрывов: немцы пустили в ход минометы, Румянцев не дает им поднять головы. Но вот пулемет захлебнулся.

— Сережа! — крикнул Румянцев.— Диск!

Но Касимов бездействовал. Румянцев взглянул в его сторону. Второй номер был смертельно ранен. Подбежавшие санитары тут же унесли его по траншее.

К Румянцеву подполз солдат Федор Соколов.

— Я — твой второй номер,—сказал он.— Командир прислал.

Соколов по возрасту был старше Румянцева. Старший сержант знал, что у него в городе Ростове, Ярославской области, Осталась жена с двумя сынишкам".

Румянцев и Соколов сменили позицию. Теперьих пулемет стоял на каком-то ящике в деревянном сарае. Для обзора и стрельбы они пробили в стене узкую продолговатую щель. Поодаль, впереди сарая, справаи слева, от него, два высоких тополя. Позади — крестьянскиеизбы. Фашисты обстреливают их из орудий. От многихизбостались лишь фундаменты, торчат истыканные пулями печки. В одной из полуразрушенных изб — командный пункт батальона.

— Костя, глянь, немцы опять с пригорка спускаются,— тревожно проговорил Соколов.

— Вижу, Федор Николаевич. Подпустим поближе, на нашу сторону высотки. Иначе могут махнуть обратно, попробуй потом достань.

Выждали немного, и снова заговорил пулемет. Вражеские солдаты падали один за другим. Некоторые пытались бежать обратно, но подняться на пригорок по- глубокому снегу им было не так-то просто. К тому же на вершине высотки фигуры бегущих вырисовывались довольно четко.

Атака была отбита. Которая уже!.. И сколько их еще будет?..

Румянцев вытирал рукавом полушубка взмокший лоб. Это его занятие прервал второй номер.

— Костя, левее кустарника, около; тополя, кто-то шевелится!

Старший сержант отмахнулся.

— Какой дурак так близко под наш огонь сунется!

— Нет, нет,— настаивал Соколов,— ты посмотри, к сараю, действительно, ползет какая-то фигура.

В это время почти под самым носом у пулеметчиков раздался выстрел. Затем кто-то заорал благим матом, а через несколько секунд прогремел взрыв.

Вы что же, братцы, подкрадывающуюся к вам гадюку не замечаете! — крикнул подбежавший к сараю командир отделения, приземистый и несколько медлительный Василий Франке. Он тоже заметил ползущего гитлеровца, выстрелил, а приготовленная немцем к броску граната под ним разорвалась!

— Нет, почему же, Федор Николаевич заметил,— усталым голосом отозвался Румянцев.— Я вот только... расслабился малость, бдительность пригасил.

Впрочем, "расслабились малость" и некоторые другие бойцы. Как только очередная атака гитлеровцев захлебнулась и настало затишье (надолго ли?), к сараю начали собираться те, кто находился в траншее рядом. Среди них был автоматчик Петр Хлебникин, круглолицый, подвижный парень, весельчак и балагур.

— Костя, ты скоро пойдешь под трибунал за жадность,— говорит он с комической серьезностью.— Вон сколько положил оккупантов. Так и нам ничего не оставишь.

— Не волнуйся,— спокойно отвечает Румянцев, складывая рядком пустые диски. — И тебе, и всем нам хватит. Даже с излишком. Еще в Берлине добивать будем!

Подошел рассерженный комбат Савичев. Почему столпились? — сердито крикнул он — Жить надоело? А ну, быстро по местам!

Прошло еще немного времени. И вдруг послышался удивленный голос наблюдателя:

— Братцы! Из леса вышли лошади!

— Где? — спросил Румянцев, который вместе с Соколовым вновь переместился в траншею, на прежнюю свою позицию.

Впереди, метрах в пятистах, тянулась небольшая, поросшая редким леском, возвышенность. Где-то за ней располагались гитлеровцы. Как раз из-за этой возвышенности, на ее левом склоне, и показались столь странные для сегодняшней обстановки зимние обозы. Они медленно двигались по дороге в нашу сторону.

Начальник штаба батальона лейтенант Михайлов поднял бинокль. Потом передал его старшему лейтенанту Савичеву.

Лошади, не дойдя до нашей позиции метров сто - сто пятьдесят, почему-то остановились. Видимо, дальше дорога была сильно занесена снегом.

— Н-да, что-то гитлеровцы замыслили,— проговорил комбат.— Надо предупредить ротных, на флангах. До выяснения с огоньком воздержаться.

По цепи передали соответствующее распоряжение.

— Николай Михайлович,— обратился старший лейтенант Савичев к начальнику штаба,—пошли-ка к этому обозу наших храбрецов. Пусть проверят. Да только чтобы осторожно!

— Румянцев и Хлебникин, ко мне! — позвал начштаба и, когда те подошли вплотную к лейтенанту, сказал им: — Подползите к обозам, осмотрите сани. Имейте в виду, рядом могут быть фашисты. Если все будет спокойно, лошадей пригоните сюда. В случае чего, мы вас прикроем огнем.

И начальник штаба сам лег за пулемет.

Румянцев и Хлебникин, прихватив автоматы и по три гранаты, по занесенному снегом дорожному кювету поползли вперед. Вскоре приблизились к небольшому бугру.

— Этот холмик надо миновать быстро: могут засечь,— предупредил ползущий впереди Хлебникин.

Действительно, только поднялись на вершину, как над головой просвистели пули. А метрах в тридцати, выпуская из ноздрей заиндевелый пар, стоят четыре запряженных в сани лошади. Приземистые, с короткой гривкой, худые — одни кости. Масти одинаковой — гнедые.

— Похоже, наши, российские,— шепнул Хлебникин.— Видать, изъездили идиоты так, что больше некуда. — Добавил озабоченно: — Что же делать? Подняться — опасно.

— Лошади стоят как раз в лощине,— заметил Румянцев.— К тому же впереди, вон там, кустарники. Кажется, фашисты ни нас, ни лошадей не видят. Рискнем?

Держа наготове автоматы, осторожно двинулись к последним саням. На них какие-то ящики, а сверху — связанный, весь перемерзший наш солдат. Спросили его, как тут оказался, но он ничего не мог сказать, лишь стучал зубами. Заметили, как с передних саней приподнялась перевязанная голова гитлеровца. Петр Хлебникин мгновенно направил на него автомат.

— Погоди, не торопись,— остановил его Румянцев.— Видишь, он без оружия. Его, видно, свои же вместо обозника положили здесь. Штрафник, что ли...

— Да, ситуация — лес темный...

Отпустив вожжи, немец попытался подняться, но тут же беспомощно рухнул обратно. Потом, растопырив четыре пальца, поспешно проговорил:

— Киндер, киндер!..

— Скажи пожалуйста, сигналы какие-то подает,— сказал Румянцев, ни слова, как, впрочем, и его напарник, не знавший по-немецки.

Он потянул вожжи, чтобы тронуть лошадь, но они , выдернулись — не то пулей, не то осколками были перебиты. Петр связал их, разнуздал лошадь и погладил ее по шее. Она неожиданно заржала. Услышав это, глухо откликнулись остальные.

— Тоже, должно, проклинают фашистов,— сказал Хлебникин и дал ей кусочек сахара. Лошадь сначала положила на его плечо морду, затем, волоча сани, медленно тронулась вперед.

— Скажи пожалуйста, скотина, а соображает, своих узнала,— разволновался Петр.— Значит, и ты, милая, испытала фашистскую неволю.— Он дал ей сухарик.

Обоз медленно приближался к нашим позициям. Два друга, случайно оказавшиеся обозниками, шли настороже, готовые в любую минуту пустить в ход оружие. Первым их встретил сержант Василий Франке.

— Почему не едете, а идете?

— Видишь, лошади еле ноги переставляют. Того и гляди свалятся,— ответил Румянцев.