Андрей Колесник - Бандитский СССР. Самые яркие уголовные дела Страница 8

Конец? Нет. Удивительная жизнь удачливого преступника не оборвалась волею государства. Изменения в нормативноправовом поле России отменили смертную казнь. Сергей Мадуев остался жив. В тесной пустоте одиночной камеры Оренбургской колонии «Черный дельфин». Никому не нужный.

Изменения в нормативно-правовом поле России отменили смертную казнь.

Не прощенный. Последние годы он, значительно растерявший свою выдающуюся сноровку, позволявшую отжиматься сотни раз и отбиваться от нескольких нападающих, провел, тихо читая книги, в тюремной библиотеке. Вежливо улыбался и мило общался с конвоирами, характеризовавшими Червонца в качестве примерного заключенного. Рассказывал о раскаянии редко-редко появлявшимся у дверей его камеры журналистам, которым он в свою очередь казался удивительно приятным и порядочным человеком. Он продолжал верить в свою воровскую удачу. В то, что Бог хранит его для какой-то высшей цели.

Сергей Арбиевич Мадуев умер в колонии в 2000 году.

Глава 2 По следам великого комбинатора. «Заслуженные» авантюристы Советского Союза

Охота на медвежатника

Не одним лишь грубым разбоем жил криминальный Ленинград 1920-х годов. Небритые здоровяки в надвинутых на глаза картузах, поджидающие своего часа в подворотнях и у заполняющихся выручкой магазинов, хотя и были завсегдатаями газетных полос, но кое в чем уступали другой преступной масти, имеющей несколько больше инструментов, нежели только грубая сила да надежда на взаимность фортуны. Одним из наиболее почетных ремесел в данном случае была «профессия» взломщика сейфов. Проще говоря, медвежатника. Ее умудренные опытом адепты предпочитали работать, не привлекая к себе лишнего внимания и, в зависимости от квалификации, не создавая шума. Тем не менее распространенный жанровой литературой образ хитроумного вора, с хирургической чуткостью подбирающего ключи к сложнейшим сейфам, – в большинстве случаев только литературный образ. Это стиль специалистов наивысшей квалификации, которых во все времена были единицы. Чаще работа взломщика имела вид несколько более будничный, да и занимались ей вчерашние грабители, подсмотревшие кое-что у настоящих профессионалов, что, к сожалению сыщиков, не делало труд по поиску преступника легче.

Одним из наиболее почетных ремесел в данном случае была «профессия» взломщика сейфов.

В 1924 году с взломщиком примерно такого уровня пришлось иметь дело уже знакомому нам по первой главе сыщику Ивану Бодунову. На молодую грозу преступности возложили поимку ушлого медвежатника, 18 июня 1924 года ограбившего ювелирку местного нэпмана-миллионщика. Поскольку это было первое дело подобного размаха со своим особенным почерком, некоторое время у сотрудника УГРО ушло на отработку версии, связанной с деятельностью гастролера [7] . Аналогичным образом в то время действовали многие высококвалифицированные медвежатники. Среди мелькающих версий всплыло имя некоего Вильгельма Шульца, выдающегося мошенника польского происхождения, изредка тревожившего отечественных толстосумов с дореволюционных времен.

В июле был вскрыт сейф в редакции местной газеты и чуть позже, на той же неделе, какой-то шутник ограбил магазин, начав со взлома потолка. Определенно, это был один и тот же человек. Было похоже, что он только-только начинал входить во вкус. Сотрудники УГРО, рассматривая его «художества», лишь пожимали плечами: поди, разбери, медвежатник он или тот самый нахватавшийся по верхам шниффер [8] с фомкой наперевес.

Пока Бодунов собирал улики и выстраивал версии, взломщик не сидел сложа руки. Примерно через месяц после ограбления магазина кто-то проник в ленинградский судностроительный трест и, оглушив сторожа, вычистил сразу несколько сейфов, взяв оттуда более 140 ООО рублей. Дело провернули чисто и тихо, явно подготовившись загодя и, очевидно, зная, когда именно следует навестить трест. УГРО взялся за проверку неблагонадежных сотрудников Судностроя, разыскивая человека, который мог дать наводку. Среди гор пылящихся в архиве дел сыщики обнаружили несколько потенциальных кандидатов, среди которых наибольший интерес вызвала личная карточка некой Елены Дворощан. Фамилия женщины была очень хорошо знакома сотрудникам уголовного розыска. В Ленинградском криминальном «гетто», на Лиговке, жил скупщик краденого с точно такой же фамилией. Друзья и деловые партнеры звали его иначе – Илюхой Шпаренным. Вне всякого сомнения, этот человек мог быть посредником между своей сестрой и бандой воров. Разработка ближайшего окружения Лиговского хитрована вывела законников на долгое время скрывавшегося от правосудия вора-карманника из Москвы Гришку Краузе. Он был тертым калачом и, попавшись в ходе разыгранной провокации в руки сыщикам, теоретически мог очень долго тянуть время. Однако по ряду причин, не на последнем месте среди которых оказался тонкий дар убеждения ленинградского УГРО, предпочел этого не делать.

Именно он, сознавшись в своем участии при ограблении треста, выдал Бодунову остававшегося в тени медвежатника Георгия Александрова, или Жоржа Черненького, примерно за год до описываемых событий арестованного в 1923 году в Ростове за крупное ограбление Петроградских академических складов.

Жорж Черненький (снимок, сделанный при задержании в 1923 году)

Там-то крепко уважавший гремевшее в те годы имя Лёньки Пантелеева хитрый цыган решил на свой лад превзойти кумира – стать настоящим профессионалом в деле взлома сейфов и, сколотив приличное состояние, покинуть родину. На пути реализации честолюбивых планов Жоржика стояла только тюремная клетка, из которой он, прирожденный артист, сбежал, умело разыграв из себя психически больного. Примерно за год он сколотил небольшую банду и приступил к воплощению мечты: подобно незабвенному Остапу Бендеру, Жоржик твердо решил накопить миллион.

Краузе сообщил также место, где собиралась банда Черненького. В небольшое помещение на заполненной сегодня историческими и архитектурными памятками улице Стремянной тотчас отправилась группа для задержания опасных преступников. Однако медвежатника там не оказалось.

Цыган скрылся раньше, словно почувствовав нависшую над ним угрозу С той поры это ощущение стало для Черненького, словно стук собственного сердца. Он не бросил опасного ремесла, задавая шороху нэпманам и государственным конторам, доказывая хваленым несгораемым сейфам свое безусловное умственное превосходство. Но Жорж едва ли понимал, что уже утратил свой главный козырь – анонимность, и теперь игра в кошки-мышки с прирожденным тактиком Бодуновым рисковала обернуться для него трагическим провалом. Да, предугадать, куда в следующий раз нагрянет Черненький, было проблематично, но чувствующим охотничий азарт сыщикам и не требовалось этого делать. Подобно могучей анаконде, оплетающей жертву своими тяжелыми кольцами, уголовный розыск перекрыл взломщику все возможные каналы сбыта краденного. Все скупщики и посредники находились под ежедневным наблюдением дожидающихся опального вора органов.

Подобно могучей анаконде, уголовный розыск перекрыл взломщику все возможные каналы сбыта краденного.

Так он упустил свой последний шанс на спасение. Жоржика Черненького взяли вместе с двумя сотоварищами буквально перед самим ограблением. Той же ночью на конспиративной квартире медвежатника был найден тайник с вожделенным цыганским золотом. Георгию Александрову, выбравшему стезю Пантелеева, не оставалось ничего другого, кроме как повторить судьбу своего кумира. В 1925 году вор и три его ближайших помощника были расстреляны по приговору суда.

Гроссмейстер

Осенью 1946 года в первой половине рабочего дня в кабинет министра пищевой промышленности Советского Союза Василия Петровича Зотова, кратко стукнув в недавно выкрашенную дверь, вошел неизвестный.

«Вы кто такой?» – возмущенно поднял голову товарищ Зотов, на миг отвлекшись от проверки статистического отчета. Как любой крупный чиновник, он не любил незваных гостей. Первая его мысль – как вообще кто-то без предупреждения сумел пройти приемную? Секретарь, что ли, уснул? Однако возмущение растаяло без следа, уступив место удивлению, стоило только Василию Петровичу внимательно рассмотреть гостя.