Майкл Финкель - Я ем тишину ложками Страница 8

Глава 9

Комната для посещений

Огаста, штат Мэн – городок живописный, но довольно тоскливый. Центральные улицы пустынны, а от фабрик, когда-то производивших ручки для швабр, надгробия и ботинки, остались одни огромные кирпичные скелеты вдоль реки. Тюрьма была построена в 1858 году. Историческое здание – маленький гранитный форт – занимали офисы департамента шерифа. Найт содержался в современной пристройке – трехэтажном нагромождении бледно-серых цементных блоков.

Посещать заключенных можно было вечером, начиная с 6:45. Я приехал раньше и прошел, минуя зеленую металлическую дверь на первом этаже, в комнату для ожидания. Стоя у низкой стойки, за которой находилось окно из зеркального стекла, я гадал, нужно ли нажимать кнопку, чтобы привлечь внимание сотрудника. Рядом висел огромный диспенсер с антибактериальным гелем для рук. Памятка у него гласила, что всем посетителям, перед тем как войти, необходимо выдавить немного геля себе на ладони.

– Вы к кому? – спросил искаженный динамиком голос по ту сторону стекла.

– К Кристоферу Найту.

– Кем вы ему приходитесь?

– Другом, – ответил я неуверенно.

Он не знал, что я здесь, и у меня были сомнения в том, что он согласится на встречу. Его письма были проникнуты большим страданием и великой силой духа, в них было даже что-то еще, более глубокое. И когда стало ясно, что он больше не напишет, я рискнул и отправился на восток, из Монтаны в Мэн.

Выдвинулся железный ящик, и тот же голос потребовал мои документы. Я положил внутрь водительские права, и ящик с лязгом захлопнулся. Когда права вернули, я сел на скамейку в комнате ожидания, прислушиваясь к гулу и хлопкам, отражающимся от грязно-белых стен.

Следом за мной разрешение на посещение получила престарелая пара, за ними – мужчина, на вопрос об отношениях с заключенным ответивший: «Я его отец». Он сел и вцепился в пакет с нижним бельем, словно в спасательный круг. Нижнее белье, в закрытой заводской упаковке, было одним из немногих предметов, которые можно было передать заключенному Кеннебекской окружной тюрьмы. Затем вошла женщина с двумя девочками в одинаковых розовых платьях. Девчушки выглядели так, будто у них ветрянка, но их мать объяснила, ни к кому в сущности не обращаясь, что их просто покусали комары. «Мы живем далеко от города, в лесу», – добавила она. Это напомнило мне о желании спросить Найта, если я вообще его сегодня увижу, как он боролся с насекомыми, которые в северных лесах могут быть особенно невыносимы. Даже Генри Дэвид Торо, не слывший жалобщиком, писал, что в Мэнских лесах «ему серьезно докучали насекомые».

Появился офицер с ручным металлодетектором. Лицо у него было какое-то детское. Он назвал фамилию, и пожилая пара встала со скамьи. Офицер несколько раз взмахнул детектором, открыл бордовую дверь с надписью: «Комната для посещений № 1» и захлопнул ее за их спинами. В комнату для посещений № 2 он отправил мужчину с пакетом нижнего белья.

Всего таких комнат было три, и когда прозвучала третья фамилия, и поднялась женщина с детьми, я пришел в смятение. Но вскоре офицер снова открыл вторую комнату, выпустил мужчину без пакета и объявил: «Найт».

Я бродил взад-вперед, довольный, что у меня не отобрали маленький блокнот и ручку, спрятанные в кармане. Знак на двери предупреждал, что, если вы покинули комнату по какой-либо причине, возвращаться обратно вам запрещено. Я вошел внутрь, дверь за моей спиной захлопнулась, и меня пробила нервная дрожь. Когда глаза привыкли к приглушенному свету, я увидел там, в глубине маленькой камеры, за панелью из толстого пластика, сидящего на стуле Кристофера Найта.

Пожалуй, никогда в своей жизни еще я не встречал человека, который был бы настолько не рад меня видеть. Он даже глаз не поднял. Я сел напротив, на стул с черным деревянным сиденьем, и положил блокнот на жестяной столик, привинченный к стене под пластиковой панелью. Найт будто и не заметил моего присутствия. Он неподвижно смотрел куда-то мне за плечо. Застиранная зеленая тюремная униформа явно была ему велика.

На стене висела черная телефонная трубка, и я снял ее. Он взял такую же со своей стороны – первое движение, сделанное при мне. Сначала в трубке прозвучало записанное предупреждение о том, что разговор может прослушиваться, затем линия открылась.

Я заговорил первым:

– Приятно познакомиться, Крис.

Он не отвечал. Просто сидел с каменным лицом, лысеющая голова светилась, подобно снежной вершине, под флуоресцентными лампами, а борода – его «тюремный календарь» возрастом сто сорок дней – вилась во все стороны, отливая бронзовым и рыжим. Местами виднелась седина. На нем были другие очки, в металлической оправе – не те, что он носил в лесу. Широкий лоб и борода делали лицо треугольным, придавая ему сходство с предупреждающим дорожным знаком. Кристофер Найт был худым, немного похожим на Льва Толстого.

Единственное фото Найта, которое я видел прежде, – его тюремный снимок. На нем он чисто выбрит и слегка нахмурен, в старых громоздких очках, глаза за которыми – прикрыты и грустны, в них прячется пережитая усталость и травма ареста. Человек, сидящий передо мной, не был приветлив, но в нем чувствовались энергия и живость. Возможно, он и не смотрел на меня, но точно наблюдал за происходящим. Я понятия не имел, скажет ли он вообще что-нибудь.

В письмах Найт часто повторял, что молчание – самое комфортное для него состояние. Я наблюдал за тем, как он избегает смотреть в мою сторону. У него была очень бледная кожа, напоминавшая по цвету вареный картофель. Поникшие плечи, согнутая спина – вся поза говорила о готовности защищаться. Прошло около минуты.

Конец ознакомительного фрагмента.