Мэри Роуч - Жизнь после смерти Страница 8

Вот что я хочу сказать после донкихотского пробега по смущающим ум страницам «законов Ману»: реинкарнация традиционно понимается в Индии как нечто вполне реальное, а не аллегорическое. Деревенские жители, с которыми я встречалась на этой неделе, задавались вопросом, могут ли рождаться вновь умершие, не более, чем мы спрашиваем себя, подвержены ли трупы разложению. Вирпалу предстояло вновь прийти на эту землю в чьем-то теле – так почему не в обличье Айшвару? Не берусь утверждать, что события в описываемых случаях реинкарнации лживы. Я только говорю о том, что ни один из сельских жителей не мог судить о них в достаточной мере критично. И, наконец: «никто не должен по собственной воле оставаться рядом с нанесенной мазью» («Законы Ману». глава IV, закон 132).

Дорога, ведущая в Буландшахар к дому родителей Вирпала, проходила через широко раскинувшийся базар под открытым небом. Перерождение происходило по всему рынку. Восемь стареньких мотороллеров Vespa стояли в грязи рядом с ремонтной мастерской в ожидании новых двигателей. На туфлях меняли подметки. Электровентиляторы потрошили и заставляли работать с новой начинкой. Мальчик вел велосипед, покрытый отвратительной ржавчиной, с сиденьем, опущенным на металлическую раму. Вероятно, он направлялся к палатке вендора. Последний смотрел на все с видом абсолютно скучающего человека. Рядом на натянутую между двумя деревьями веревку, как браслеты, были нанизаны колесные ободы без шин. Фруктовые ряды, горы кастрюль и мисок, шеренга чистых фаянсовых унитазов – ничто из выставленного на продажу не представляло особого интереса. Картинки бесконечно чередовались, но главное оставалось неизменным.

Родители Вирпала жили в 20 милях от Камалумпура – семья Айшвару когда-то тоже жила где-то в этих краях. «С научной точки зрения, – заметил доктор Рават, – близость двух семейств является слабым местом». Если ребенок сообщает подробности о незнакомце из отдаленной местности, это всегда весомее, чем рассказы о семье из города или деревни, хорошо знакомых родителям рассказчика. Наименее убедительными считаются повествования о том, как в ребенке воплотился кто-то из членов его собственной семьи. В книге Стивенсона есть немало подобных историй. В обществах, где много говорится о повторных рождениях, реинкарнация внутри одной семьи – явление ожидаемое. Просто это происходит, когда вы умираете, – и все понятно. В сельской местности Индии душа умершего часто ищет новое тело не слишком близко, но крайне редко далее, чем за сотню миль.

Я спросила доктора Равата, почему человеческая душа так склонна к домоседству. То, что я поняла когда-то о скорости и легкости «астральных» путешествий, подводит к мысли, что душа умершего легко порхает с континента на континент. Доктор Рават пожал плечами: «Дома, в родном окружении, всегда чувствуешь себя комфортнее. Улетев, хочется вернуться». В этом что-то есть.

Я хотела видеть лицо Айшвару, когда он бросит первый взгляд на Матхана Сингха – того человека, который, как считалось, был его отцом. Но, оставаясь позади толпившихся людей, упустила нужный момент. Впрочем, доктор Рават тоже. Мы шагнули в комнату как раз тогда, когда Айшвару уже устроился на коленях у мужчины. У мистера Сингха было приятное лицо с глубоко вырезанными чертами. Он держался скованно и был худ настолько, что его сжатые колени заметно проступали под одеждой.

«Вы видели, как мальчик попал на колени муж чины?»

«Кирти, он взял его на колени».

«Посмотрите, насколько естественно мальчик себя чувствует».

«Судя по всему, так же, как и вчера, когда я сажала его к себе на колени. Он умеет удобно устроиться».

Я уже настроилась скептическим образом и была готова ко всему придираться, но тут кое-что произошло. Наблюдая за Матханом Сингхом, я не могла взять в толк, почему он не заглянет мальчику глубоко в глаза, чтобы понять, правда ли все происходящее. Почему отец не пытается каким-либо образом установить контакт с душой своего погибшего сына? Боюсь, я воображала: должно происходить нечто вроде показанного Деми Мур в фильме «Привидение» в соответствующий случаю момент – тогда, когда она каким-то образом ощутила (Бог пришел ей на помощь), что ее убитый муж здесь, рядом с ней, и временно вошел в тело Вупи Голдберг. Но вместо этого я увидела нечто иное. Матхан Сингх сидел, обхватив мальчика руками, о чем-то говорил с ним и выглядел совершенно удовлетворенным. Мне пришло на ум, что это не обязательно должно соответствовать или не соответствовать переселению души потерянного им сына в парнишку у него на коленях. Суть происходящего, начала понимать я, была в другом: если Матхан Сингх верит, что душа его сына воплотилась в этого мальчика, и если эта вера облегчает его горе, значит, в этом и кроется главный смысл. И еще у меня промелькнула мысль, что я не знаю хинди и у меня нет ни малейшего представления, о чем говорит этот человек, что чувствует и во что верит. Он мог бы сказать: «Вся эта затея с повторным рождением – дерьмо. Этим меня не купишь».

Я потянула доктора Равата за рукав: «Можете вы спросить его, что он сейчас чувствует?»

Доктор выполнил мою просьбу. «Он говорит, что счастлив. И говорит: мой сын жив, и поэтому я счастлив. Такая терапия прошлой жизнью».

Сквозь дверной проем в соседнюю комнату было видно, как две матери Айшвару смеются над чем-то и пьют чай. Я могла бы подумать, что между ними возникнет ревность и соперничество, но доктор Рават сказал, что с подобным он редко сталкивался. Раз уж настоящая нынешняя мать Айшвару и его «жена» встретились, они привяжутся друг к другу впятеро сильнее обычного и через каждые три недели будут навещать одна другую.

В это время на сцене появилась группа одетых по-западному молодых мужчин. Один из них представился. Его зовут Натхан, и он прибыл из Дели. Городские жители Индии заметно меньше склонны верить в реинкарнацию, и я спросила его, что он обо всем этом думает.

Натхан обвел глазами помещение. «Все прекрасно, госпожа!»

Однажды в мой первый день на улицах Дели откуда-то сверху свалилась живая крыса. Не то чтобы ее кто-то швырнул – она падала вертикально, пролетев прямо у меня перед носом и приземлившись практически на мои туфли. Вероятно, она просто сбилась с пути как раз в тот роковой момент, когда я, прибыв в этот город, оказалась на тротуаре под ней. Происшествие потрясло меня – словно над ухом прозвучал ужасающе громкий звонок. Я столкнулась с чем-то отвратительным, с меня чуть скальп не сняли, и это походило на предвестие чего-то страшного и явно показывало, в каком провальном состоянии находится здесь общественная гигиена.

«О!» – воскликнул доктор Рават. Он был удивлен не менее меня, однако в остальном наше отношение к этому эпизоду разнилось. «Вы отмечены знаком свыше, предвещающим счастье! Крыса приведет за собой бога Ганешу!»

Этот случай заставил меня задуматься. Если вы индус в мере, достаточной, чтобы увидеть в падающей крысе вдохновляющий знак, хватит ли вас и на то, чтобы, оставаясь индусом, отвергнуть идею реинкарнации, ибо именно к этому и вели все факты? Меня интересовало, в какой мере доктор Рават способен быть объективным. Он говорил о своем изучении реинкарнации как о владеющей им страсти, как о пагубной привычке. «Как пьяница припадает к бутылке, так и я – к моим кейсам!» – говорил он мне, когда мы впервые встретились. Но что он делает на самом деле – исследует это явление или охотится за свидетельствами в пользу его существования? Как ему удается не позволять вводить себя в заблуждение?

Я была готова задать ему этот вопрос. Нас пригласили на прием и ланч на свежем воздухе – по случаю того, что один из его друзей запускал в эфир новое телешоу о реинкарнации. Почти не меняющиеся злодеи, исчадия ада и ревнивые любовники неоднократно и энергично убивают главного героя, открывая ему все новые и новые возможности родиться повторно. По случаю такого начинания я настраиваюсь хлопать в ладоши изо всех сил. (Да, я надела сари.) Ребятам из этой команды нужен открытый кредит. Директор, перекрикивая царящий шум, говорит преувеличенно отчетливо: «Как человек выбрасывает износившуюся одежду и надевает новую, так и душа отбрасывает износившееся тело и проникает в другое, новое…»

«Как индиец, – начинаю я, – вы верите в реинкарнацию. Трудно ли вам как исследователю сохранять объективность?»

«Я родился в семье, где верили в реинкарнацию, – ответил доктор Рават. – Более того, мне рассказывали, что у нас в роду был один случай переселения души. Я знаю, что, вольно или невольно, могу быть пристрастным». И доктор настаивает на том, что данное обстоятельство заставляет его быть более осторожным, чем наоборот. «И чтобы, – продолжает он, – мои личные убеждения и опыт не примешивались к моим научным устремлениям, я принимаю на себя роль критика, исследуя лишь свои кейсы, а не тех, кто принимает происходящее на веру».