Илья Эренбург - Летопись мужества Страница 8

Мало кто догадывается за границей о моральной и телесной крепости советского человека. Русские всегда любили театр, и наш театр славился во всем мире. Но в жизни русские лишены театральности. Наши ораторы не злоупотребляют пафосом. Героизм наших людей неприметен: он естествен, в нем нет приподнятости, аффекта, позы. Бойцы, совершившие подвиги, не понимают, почему их поздравляют, — для них это естественные поступки. Героическая защита родины для нашего народа — это нечто простое, понятное, не требующее лишних слов. И здесь залог нашей победы.

27 сентября 1941 года

Я родился в Киеве на Горбатой улице. Ее тогда звали Институтской. Неистребима привязанность человека к тому месту, где он родился. Я прежде редко вспоминал о Киеве. Теперь он перед моими глазами: сады над Днепром, крутые улицы, липы, веселая толпа на Крещатике.

Киев звали «матерью русских городов». Это — колыбель нашей культуры. Когда предки гитлеровцев еще бродили в лесах, кутаясь в звериные шкуры, по всему миру гремела слава Киева. В Киеве родились понятия права. В Киеве расцвело изумительное искусство — язык Эллады дошел до славян, его не смогла исказить Византия. Теперь гитлеровские выскочки, самозванцы топчут древние камни. По городу Ярослава Мудрого шатаются пьяные эсэсовцы. В школах Киева стоят жеребцы-ефрейторы. В музеях Киева кутят погромщики.

Светлый пышный Киев издавна манил дикарей. Его много раз разоряли. Его жгли. Он воскресал. Давно забыты имена его случайных поработителей, но бессмертно имя Киева.

Здесь были кровью скреплены судьба Украины и судьба России. И теперь горе украинского народа — горе всех советских людей. В избах Сибири и в саклях Кавказа женщины с тоской думают о городе-красавце.

Я был в Киеве этой весной. Я не узнал родного города. На окраинах выросли новые кварталы. Липки стали одним цветущим садом. В университете дети пастухов сжимали циркуль и колбы — перед ними открывался мир, как открываются поля, когда смотришь вниз с крутого берега Днепра.

Настанет день, и мы узнаем изумительную эпопею защитников Киева. Каждый камень будет памятником героям. Ополченцы сражались рядом с красноармейцами, и до последней минуты летели в немецкие танки гранаты, бутылки с горючим. В самом сердце Киева, на углу Крещатика и улицы Шевченко, гранаты впились в немецкую колонну. Настанет день, и мы узнаем, как много сделали для защиты родины защитники Киева. Мы скажем тогда: они проиграли сражение, но они помогли народу выиграть войну.

В 1318 году немцы тоже гарцевали по Крещатику. Их офицеры вешали непокорных и обжирались в паштетных. Вскоре им пришлось убраться восвояси. Я помню, как они убегали по Бибикозскому бульвару. Они унесли свои кости. Их дети, которые снова пришли в Киев, не унесут и костей.

«Отомстим за Киев», — говорят защитники Лениграда и Одессы, бойцы у Смоленска, у Новгорода, у Херсона. Ревет осенний ветер. Редеют русские леса. Редеют и немецкие дивизии.

Немцы в Киеве — эта мысль нестерпима. Мы отплатим им за это до конца… Как птица Феникс, Киев восстанет из пепла. Горе кормит ненависть. Ненависть крепит надежду.

1 октября 1941 года

Я знаю наших врагов. Моя жизнь сложилась так, что в течение последних пяти лет они все время близко — то надо мной, то рядом. Я видел их в небе Испании и на улицах Парижа. Видел в их логове — Берлине. Видел у нас, под Брянском. Я изучил эту породу.

Гитлер воспитал существ особого рода. Трудно их назвать людьми. Это прежде всего солдаты. Они натасканы на одно — на войну. Они разбираются в военном деле, хорошо вооружены и считают, что война — естественное состояние человека. Их познания в области гуманитарных наук ничтожны. Из гитлеровцев, с которыми я разговаривал, никто не знал имен Шекспира, Сервантеса, Толстого. Им привили отвращение к мирному труду. Это автоматы с автоматами.

Наивно говорить об идеологии гитлеровской армии. Для современного немца географическая карта — это карта кушаний и напитков в ресторане. Их идеология определяется аппетитом. В каждой армии могут быть грабители и мародеры. Но особенность армии Гитлера в том, что ее основа — грабеж. Генералы издают «Правила для отбирания имущества». Офицеры и солдаты с немецким педантизмом записывают в записные книжки и дневники, что именно они награбили за день. Они идут в бой, вдохновляемые предстоящей добычей. Это голодные крысы, которые распространились по Европе.

Население Германии разделяется на тех, кто получает посылки из захваченных стран, и тех, кто их не получает. Экономика Европы изменилась. В центре ее находится мощное государство кочевников. Нацистские кочевники совершают набеги на другие страны. Они оставляют жен и детей дома, шлют им меду и товары. Миллионы немок стали соучастницами мирового грабежа. Я просматривал сотни писем. Когда-то немки были сентиментальными. На письмах были следы слез. Теперь на них как бы следы голодных слюнок. Современные Гретхен требуют, чтобы им прислали русские меха, украинское сало или колбасу, полотно, чулки, мыло. Можно подумать, что их мужья отправились не на войну, а на базар.

Гитлер привил молодым немцам захолустное ницшеанство. Война приучила их к распущенности. Жестокость стала общим явлением. «Когда я расскажу Эмме, как я повесил русскую большевичку, Эмма мне отдастся», — пишет один из этих «сверхлюдей». Другой обобщает: «Женщины любят только жестоких». Садизм стал повседневным явлением. Гитлеровцы спокойно записывают в своих дневниках: «расстреляли детей», «пытали пленных», «повесили партизан». Одна банда выкопала мертвеца на кладбище и глумилась над трупом, о чем участник «забавы» рассказал в своем дневнике между двумя описаниями обедов. Нужно вспомнить темноты немецкого экспрессионизма, фильмы вроде «Доктора Каллигари», чтобы понять, на что способна озверевшая молодежь Германии. Зверства не индивидуальные поступки отдельных солдат. Погромы в ряде городов были организованы командованием. Мы ознакомились с приказом верховного командования, в котором рекомендуется не оказывать раненым русским медицинской помощи.

Для гитлерюгенда, для эсэсовцев, для солдат моторизованных частей война опасный, но веселый спорт, добыча, не оплаченная рабочим потом, возможность пытать и насиловать, посылки женам и невестам, ордена и почет.

Сорокалетние солдаты не похожи на молодых: эти способны задумываться. Они помнят книги и газеты, выходившие до Гитлера. Они помнят также 1918 год и разгром Германии, тогда тоже хваставшей десятками побед. Сорокалетние чересчур много помнят. И Гитлер их не жалует. Они окружены молодыми. Старики — в тылу. Там они ворчат под английскими бомбами. К нам пожаловала немецкая молодежь.

Кто станет отрицать силу германской армии? Технически мощная страна жила одним: готовилась к войне. Рейхсвер поставил Гитлеру кадры. Конечно, военные специалисты не очень-то любят австрийского маляра. Но Гитлер им нужен, как они нужны Гитлеру. Наконец, вся индустрия Европы от Шкоды до Крезо работает на германскую армию. Никогда еще не было на земле такой военной машины.

Мы не склонны преуменьшать силы врага. Вся тяжесть его ударов теперь направлена на нас. В оккупированных странах остались сорокалетние, австрийцы или полукалеки. Немецкая авиация забыла о Лондоне. Немецкие танки забыли про Египет. Перед нами армия, которая в кратчайший срок уничтожила Францию, Польшу, ряд других государств. Мы не отделены от нее океаном. У нас нет и Ла-Манша. Разбойная орда — наши соседи. За сто дней войны немцы заняли много наших городов. Мы пережили ряд испытаний. Нелегко нам было потерять Киев… И все же я уверен в нашей победе.

В боях мы узнали силу и слабость немецкой армии. Воспитанная для грабежа и зверств, гитлеровская молодежь нахальна, требовательна и неврастенична. Исполненные глубокого презрения к миру, немецкие солдаты не ожидали отпора. Они искренне обижены на сопротивление русских. Все они пишут и говорят о «фанатизме» наших бойцов. Те, что участвовали в походе на Францию, особенно возмущены. Они надеялись, что у нас найдется генерал Корап и министры типа Маршандо или Бернагарэ, которые, в свою очередь, подыщут русского Петэна. Вместо этого они видят единение советского народа, отчаянное сопротивление, оказываемое до конца той или иной окруженной частью, пустые города и партизан.

Казалось, немецкие солдаты должны были бы закалиться после двух лет войны. Но эти погромщики остались городскими неженками. Во Франции они ездили по хорошим дорогам, ночевали в гостиницах с комфортом и ели обед из четырех блюд. Здесь им приходится туго. Их пехота не привыкла ходить пешком. Солдаты после переходов в тридцать километров начинают хныкать: они ждали орденов, а не мозолей. Скверные дороги приводят их в ярость. Они жалуются на холодные ночи в лесу или в болотах. А теперь конец сентября — русская зима еще впереди. Немецкие части далеко от своих баз. Дороги с наступлением темноты пустеют: немцы боятся партизан. В декабре будет темно в три часа дня. В большинстве захваченных областей немцы нашли пустыню: все вывезено или сожжено. Немцы пришли к нам за харчем, а солдатам дают после 30 километров марша 300 граммов хлеба. Разнузданная солдатня начинает бесчинствовать, и фельдмаршал фон Лееб, вместо того чтобы принимать парад на ленинградском Марсовом поле, вынужден умолять своих солдат не нападать на немецких часовых, охраняющих склады.