Дмитрий Хмельницкий - Запретная правда Виктора Суворова Страница 8

С начала 1939 г. посольство США в Москве в своих депешах в Вашингтон сообщало о наметившемся «улучшении» советско-германских отношений, связывая признаки перемен с возобновившимися торгово-кредитными переговорами между Германией и СССР (на условиях предоставления германского кредита в 200 млн марок).

Одно такое донесение, отправленное из посольства 16 января, завершалось изложением мнения, высказанного дипломатом из германского посольства в Москве, о том, что предполагаемое советско-германское соглашение по экономическим вопросам «не имеет политического значения»[15]. Через месяц временный поверенный в делах США в СССР А. Керк, сообщая о том, что переговоры застопорились, резюмировал: «До сих пор нет никаких признаков того, что возможное улучшение советско-германских экономических отношений приведет к подлинному политическому сближению между двумя странами, о чем строят так много предположений»[16].

Упоминаемые в документе «предположения» о будущем двусторонних советско-германских отношений, ПОСТОЯННО циркулировавшие в прессе и дипломатических кругах европейских столиц, заметно умножились после Мюнхена. Посольство США в Москве прослеживало появления любой такой информации, регулярно сообщая о них в Госдепартамент.

Одно из таких сообщений, отправленное шифровкой государственному секретарю К. Хэллу 20 января, заслуживает отдельного внимания.

Американские корреспонденты, говорилось в шифровке, получили информацию из Лондона о предстоящей в скором времени тайной советско-германской встрече в Стокгольме или Копенгагене на предмет согласования вопросов экономического и военного сотрудничества. В этой связи упоминалось неожиданное проявление Гитлером внимания к советскому полпреду А.Ф. Мерекалову на официальном приеме для иностранных дипломатов в Берлине 12 января. С этого времени в донесениях американского посольства из Москвы все больше стало информации о политической стороне советско-германских отношений.

20 февраля А. Керк в очередной депеше в Госдепартамент писал, что советско-германские переговоры по экономическим вопросам, какой бы ограниченный характер они ни носили, учитывая антагонизм между правительствами Германии и СССР в прошлом, «едва ли могут быть отделены от соображений, включающих возможные политические последствия»[17].

Предметом особенно тщательного изучения дипломатическим корпусом советской столицы стал доклад Сталина, сделанный 10 марта на XVIII съезде Коммунистической партии. Наибольшее внимание иностранных Дипломатов привлекли его высказывания о советской внешней политике в отношении Германии.

Показательно, что первое донесение о речи Сталина, посланное в Вашингтон А. Керком, касалось реакции германского посольства в Москве. Немецкие дипломаты, подчеркивалось в сообщении, с удовлетворением восприняли речь, полагая, что она открывает путь к улучшению отношений между Германией и СССР[18]. В следующем донесении Керка, содержащем подробное изложение внешнеполитического раздела сталинской речи[19], вновь обращалось внимание на положения, которые касались Германии.

Слова Сталина о стремлении стран Запада спровоцировать советско-германский конфликт «без видимых на то оснований» в сочетании со сформулированной им задачей советской внешней политики — «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»[20], привели А. Керка к такому выводу. Это «дало повод для мнения, будто Советский Союз, судя по словам Сталина, публично провозгласил, что если Германия не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский нейтралитет в случае войны против западных держав»[21]. Несмотря на оговорки («дало повод», «будто»), сталинская мысль передана верно.

Но что означал в плане конкретном советский нейтралитет в случае войны Германии с Англией и Францией? Американский историк Р. Такер, автор биографии Сталина, следующим образом комментирует прогерманские высказывания в его докладе на партийном съезде: «Это поднимало вопрос о возможности переговоров о нейтралитете, что застраховало бы Гитлера от того, чего он опасался больше всего — войны на два фронта»[22].

В дни партийного съезда Германия, в прямое нарушение Мюнхенского соглашения о международных гарантиях новых границ Чехословакии, оккупировала всю страну. Заранее располагая информацией о намерениях Гитлера (о чем было известно во всех европейских столицах), американская дипломатия старалась оценить возможные последствия нового акта агрессии Германии для ее отношений с Советским Союзом. В записи в дневнике главы европейского отдела Госдепартамента США Дж. Моффата за 14 марта (за день до вступления немецких танков в Прагу) ожидавшийся захват Чехословакии интерпретировался двояко. И как стремление Германии «обеспечить себе тыл на случай, если она решит двигаться на Запад. В то же время… они (нацисты. — Д.Н.) пока что поддерживают в состоянии неопределенности свой украинский маршрут в надежде, что смогут в обмен договориться с Советской Россией, сперва по линии торговой, а затем и по политической». И как «продолжение движения на восток»[23].

После выступления Сталина на съезде, по наблюдениям американских дипломатов в Москве, стремление советской стороны к налаживанию отношений с Германией получило новые подтверждения. В частности, в начале апреля А. Керк сообщал в Вашингтон о том, что в Советском Союзе как на официальном уровне, так и на неофициальном заметен «отход от демонстрации абсолютной враждебности, которая прежде была присуща отношениям с Германией»[24].

Смещение М.М. Литвинова с поста народного комиссара иностранных дел СССР, объявленное через прессу в самом начале мая, посольство связало со сменой курса советской внешней политики. А. Керк сообщал в Госдепартамент: «Эта перемена может означать отход от принципа коллективной безопасности к установлению отношений с Германией в соответствии с указаниями, содержащимися в речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б).

О чем свидетельствуют также неподтвержденные слухи, циркулирующие в последнее время в Москве, о некоем германском предложении советскому правительству, сделанном, по-видимому, чтобы нейтрализовать франко-британское влияние»[25].

С переменами в советской внешней политике связывали американские дипломаты и последовавшую с приходом в НКИД СССР В.М. Молотова чистку его кадрового состава. Изменился, отметили в посольстве США, за очень небольшим исключением, почти весь штат Наркомата иностранных дел[26]. Новый поверенный в делах США в СССР С. Грамон (сменивший получившего назначение в Берлин А. Керка) писал государственному секретарю К. Хэллу, что налицо «очевидное стремление удалить из комиссариата по иностранным делам служащих, которые были тесно связаны с литвиновским руководством»[27]. «…Всех надо было менять… мне пришлось строго очень менять почти всю головку»[28], — вспоминал В.М. Молотов.

Большой интерес представляют донесения американского посольства в Вашингтон, посвященные одному из ключевых событий в советско-германских тайных переговорах — первой встрече В.М. Молотова в качестве наркома иностранных дел с германским послом Ф. Шуленбургом, которая состоялась 20 мая.

Ранее Ф. Шуленбург, в прошлом германский посол в Иране, выезжал в Тегеран для участия в церемонии бракосочетания члена шахской семьи. Оттуда он был неожиданно вызван в Берлин, где получил новые инструкции от министра иностранных дел И. Риббентропа. С. Грамон доносил 17 мая в Госдепартамент, основываясь на информации, полученной от «Джонни»: ожидается прибытие Шуленбурга с важной, но пока еще неизвестной инструкцией, и что он будет принят Молотовым и его заместителем Потемкиным[29].

В тот же день, когда Ф. Шуленбург был принят g#M. Молотовым, Госдепартамент получил от своего посольства в Москве информацию с грифом «сугубо конфиденциально», в которой излагалось содержание инструкций И. Риббентропа. Перечислялись их основные пункты: германское правительство считает, что отныне между Германией и Россией не существует непреодолимого идеологического барьера; у Германии более нет враждебности к СССР, в связи с чем она хотела бы выяснить нынешнюю советскую позицию. Послу вменялось в обязанность соблюдать осторожность, чтобы не вызвать тревогу у Японии — участника Антикоминтерновского пакта[30]. Американский информатор в германском посольстве подчеркивал, что «инструкции послу носят общий характер и пока не могут рассматриваться как определенное немецкое предложение Союзу Советских Социалистических Республик, хотя и являются, возможно, первым шагом в этом направлении, и что дальнейший прогресс по очерченной линии будет зависеть от того, какова будет здесь реакция на беседы с послом»[31].