Сборник - Император Николай II. Тайны Российского Императорского двора (сборник) Страница 8

Четыре месяца спустя, 1 марта 1895 г. Константин Константинович в своем дневнике, говоря о великом князе Николае Михайловиче (1859–1919), приходит к следующему выводу о новом сложившемся взаимоотношении между представителями большой Императорской Фамилии: «Николай [Михайлович] прислал мне свою брошюру “Последние дни жизни Государя Императора Александра III”, отпечатанную в типографии командуемого Николаем [Михайловичем] Мингрельского полка в Тифлисе. Брошюрка написана наскоро, нервно, порывисто, много лишнего, часто существенного недостает, недостаточно обдуманно, местами бестактно. Николай со мной очень приветлив, приписывает мне большое влияние на молодого Государя и упрекает меня за то, что я этим вниманием не пользуюсь. Он заблуждается. Влияния нет, а если б и было, я не считал бы себя вправе им не только злоупотреблять, но и пользоваться, пока меня не спрашивают».

Несколько лет спустя, 4 сентября 1903 г. Константин Константинович, вновь говоря о великом князе Николае Михайловиче, невольно соглашается с некоторыми его наблюдениями: «Он всегда мрачно смотрел на жизнь. Настоящее положение России представляется ему роковым, он ожидает от ближайшего будущего чрезвычайных событий. Я не могу не согласиться с ним, что причиной нашего настроения – слабоволие Государя и Его бессознательное подчинение влияниям то одного, то другого. Последний из докладывающих всегда прав». Судя по дневниковым записям, с возрастом К. Р. все более становится внимательным к великосветским слухам: «Говорят, что Николаша, Петюша, Милица и Стана получили при Дворе большое значение» (5 ноября 1905 г.). Постепенно меняются некоторые его взгляды на жизнь и отношение к отдельным личностям. В дневниковой записи от 26 января 1906 г. он уже в другом ключе характеризует великого князя Николая Михайловича: «Зашел к Николаю Михайловичу. Он держится передовых взглядов, меня называет реакционером, все критикует, бранит и, по-моему, просто зло болтает».

Вот еще одна интересная и характерная запись К. Р. от 27 февраля 1912 г. в его дневнике: «В городе, как я знаю по доходящим до нас отрывкам слухов, – мы сплетен не любим и мало к ним прислушиваемся, – сильно заняты странником-сибиряком, который, говорят, вхож к Их Величествам и молвою приплетен к мероприятиям, принятым Св. Синодом по отношению к саратовскому архиепископу Гермогену и Царицынскому монаху Илиодору. – Говорят, что этот странник Григорий Распутин оправдывает свою фамилию, принадлежит к хлыстам, что его собираются выслать, но что его прикрывают в Царском Селе. Мы живем рядом, но ничего не знаем».

Такое неведение Константина Константиновича, что делалось в Александровском дворце Царског Села или чем жило «великосветское общество», можно понять, если обратить внимание на короткую фразу в его дневнике от 6 августа 1913 г.: «Увидел Государя после полутора лет».

С 13 февраля 1910 г. великий князь Константин Константинович был назначен, как мы отмечали выше, на новую должность – генерал-инспектор военно-учебных заведений, на которой оставался до конца жизни. Он много уделял внимания улучшению постановки как учебной части, так и физического воспитания в кадетских корпусах и военных училищах. В дневниковых записях он неоднократно признавался: «Нет мне большей радости, как толкаться, путаться среди кадет… Совсем был счастлив, проведя весь день среди моей милой молодежи». Он был весьма популярен среди воспитанников военных учебных заведений, покровительствовал многим будущим офицерам, тепло вспоминавшим о нем спустя многие десятилетия.

Среди кадет и молодых офицеров были на слуху, например, истории, связанные с именем своего любимого «венценосного» покровителя. Об одном из подобных случаев было поведано в журнале «Кадетская перекличка» (1972 г., № 2) со слов дочери К. Р. княжны императорской крови Веры Константиновны:

«…Один кадет, по фамилии Середа, за “тихие успехи и громкое поведение” был выставлен из двух корпусов – Полтавского и Воронежского.

Тогда он решил обратиться за помощью к моему отцу. Отправился в Павловск. Швейцар его не пустил. Тогда, недолго думая, Середа обошел парк, влез на дерево, чтобы произвести разведку. Увидев, что мой отец находится в своем кабинете, он туда вошел. Услышав шорох, отец поднял голову и, сразу узнав мальчика, спросил:

– Середа, ты здесь что делаешь?

Середа, сильно заикаясь, ответил:

– Ввв-аше Иии-мператорское Ввв-ысочество, – ввв-ыперли!

– Так, – сказал отец. – Что же ты теперь думаешь делать?

На это Середа, не задумываясь, воскликнул:

– Ввв-аше Иии-мператорское Ввв-ысочество – д-д-думайте В-в-вы!

Мой отец “подумал”, и шалун был назначен в Одесский кадетский корпус, который окончил. Он вышел в кавалерию. В I Великую войну отличился, заслужил Георгиевский крест и пал смертью храбрых…» Стоит отметить, что, несмотря на существовавший в то время запрет приема в другие военные учебные заведения исключенных кадет, тем более дважды, великий князь Константин Константинович добился продолжения обучения Середы в Одесском кадетском корпусе. В подобных случаях великий князь предпочитал «казнить нельзя, помиловать» своих подопечных. Некоторые занятные истории из жизни кадет были зафиксированы на многих страницах и в самом дневнике Константина Константиновича.

По заведенной традиции новобранцам кадетских корпусов вручалось (в черном коленкоровом переплете, изящное издание) Евангелие. На первой его странице было напечатано, как напутствие и дарственная надпись, факсимиле стихотворения великого князя с подписью «К. Р.»:

Пусть эта книга священнаяСпутница вам неизменнаяБудет везде и всегда.

Пусть эта книга спасенияВам подает утешениеВ годы борьбы и труда.

Эти глаголы чудесные,Как отголоски небесныеВ грустной юдоли земной,

Пусть в ваше сердце вливаются,И небеса сочетаютсяС чистою вашей душой.

Великий князь Константин Константинович откровенно признавался в поденной записи от 1 сентября 1900 г.: «Моя бы воля, я бы все время свое отдавал исключительно кадетским корпусам и военным училищам. Как, бывало, командуя ротой, я не знал большего удовольствия, как оставаться среди своих солдат по возможности без офицеров, так теперь меня тянет в среду юнкеров и кадет, причем начальство мне мешает, и хотелось бы оставаться в кругу этой молодежи без посторонних свидетелей».

Однако не всем это нравилось, часто и начальникам кадетских корпусов. Один из них генерал от инфантерии Н.А. Епанчин делился педагогическим опытом по воспитанию кадет и критиковал великого князя в своих мемуарах:

«Вступив в управление военно-учебными заведениями, великий князь Константин Константинович в отношении своих подчиненных держался той же тактики, как это было в Измайловском и Преображенском полках: “Surtout pas d’histoires” (“Лишь бы никаких неприятностей”), а среди пажей, юнкеров и кадет искал особой популярности, ставя нередко воспитателей и начальников в весьма неприятное, а вернее, совершенно недопустимое положение в глазах молодежи.

Так, посещая кадетские корпуса, великий князь прибегал к такой мере: он приказывал собрать кадет в зале и беседовал с ними, но начальникам и воспитателям не полагалось присутствовать при этих беседах.

Я не хочу сказать, что великий князь делал так, чтобы от молодежи что-нибудь такое услышать, чего он не мог узнать из бесед с начальниками и воспитателями, но можно было думать, что и это могло быть. Главная причина таких “общих исповедей” была та, как я по многим основаниям думаю, что великий князь глубоко был убежден, что его “слово” производит огромное влияние на молодежь.

Пренебрегая изучением образцовых трудов выдающихся педагогов, великий князь Константин Константинович считал, что все дело воспитания сводится к тому, чтобы поговорить по душе с молодежью; конечно, беседы “по душе” – могучее воспитательное средство, но не единственное.

К этому надо добавить, что великий князь Константин Константинович в беседах с молодежью всегда подлаживался к ней, стараясь льстить ей, внушить ей, что он всецело на ее стороне. Дело было щекотливое и ставило воспитателей и начальников в ложное положение, колебало их авторитет». (Епанчин Н.А. На службе трех Императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 294.)

Военные училища, Пажеский и кадетские корпуса в годы Первой мировой войны продолжали готовить, но ускоренным курсом молодых офицеров. Как и прежде, в мирные годы, Государь присутствовал на их выпуске. Так, например, 1 октября 1914 г. император Николай II записал в дневнике: «В 2 часа в Большом дворце было производство пажей и юнкеров в офицеры – здесь около 700 чел., а по всей России 2400 ч.». (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 489.) Сохранилась и более пространная запись, отражающая это торжественное мероприятие. В камер-фурьерском журнале Александровского дворца Царского Села за 1 октября 1914 г. мы читаем: