Алексей Павлов - Поминальная свеча Страница 8

В его пору он и его сподвижники прорывались к Черному морю на своих легких лодках — «чайках». И, потрепав за набеги крымчаков и турок, с добычей возвращались в Кош. На их пути большим препятствием были турецкие укрепления, возведенные в низовьях Днепра — Тавань и Кизи — Кермен. В последнем через реку даже тяжелую цепь турки протянули, дабы закрыть водный путь казакам. Запорожцев преграда раздражала, но они все же ее преодолевали.

Тот же Сирко со своей буйной ватагой не раз пересекал барьерный рубеж и устремлялся к Черному морю. В 1669 году он прошелся по его северному побережью, разрушил оплот турок в Очакове, откуда они постоянно совершали нападения на Украину, а в 1675 году возглавил совместный поход запорожцев и присланных Москвою донских казаков и черкесов, в ходе которого им удалось крепко наддать крымско — татарским ордам за их опустошительные набеги на украинские и русские селения.

Сирко тогда доложил русскому царю об операции сдержанно, но выразительно:

«Мы вместе… будучи в Крыму, немалую часть неприятельскую, против нас изготовившуюся, разбили, души христианские освободили от неволи».

В 1679 году, за год до смерти, Сирко вновь возглавил запорожскую рать в ее движении к устью Днепра, дабы ликвидировать новые укрепленные сооружения турок, препятствовавшие водному проходу казаков к Черному морю. И эта операция завершилась успешно.

В 1795 году, уже после Сирко, запорожцы во взаимодействии с русскими войсками взяли с бою Тавань и Кизи- Кермен. Это страшно рассердило турецкого султана. И он бросил крупные силы на отвоевание потерянных укреплений.

Как ни бились турки и крымчаки — взять обратно городок Тавань не смогли. На его защите стояли 700 казаков Лубенского полка и стрелецкий полк московского полковника Ельчанинова. От тщетных атак турки перешли к иной тактике. В стан обороняющихся от них из лука полетела стрела с запиской:

«Мы с вами исстари друзья, для чего же сражаетесь за сей город и умираете за Москву».

Предлагали сдаться, прислать о том свою записку к желтому знамени у турецкого командного шатра. Казаки промолчали. И тогда новая стрела принесла запорожцам угрозу: «Да будет вам известно, что всеми землями обладает султан и Тавань — его город. Если вам милы здоровье и свобода, сдайте нам город без повреждения, а не то — нам помогут единый Бог и его пророк Магомет, мы возьмем Тавань и всех вас изрубим».

Командующий турецкой армией и отрядами крымских татар Али — паша в случае сдачи города обещал командному составу гарнизона по одной тысяче левков, а рядовым — по шесть левков. Запорожцам даже сулил предоставить транспорт для выезда с поклажей и амуницией на Украину.

Но никто из запорожцев и воинов регулярных войск на приманку не клюнул. Казаки собрались на раду и почти в той же редакции, что и при Сирко, утвердили новый ответ турецкому султану, в котором напрочь отвергли ультиматум его ретивых вояк.

«Войско твое поганое, безмозглое, шкаредное», — клеймили позором султана казаки — запорожцы. И далее высказывали свою решимость разбить хвастунов и брехунов турецких, если они не откажутся от своих замыслов. Ну, и конечно, самому султану выдали аттестацию в предельно саркастическом духе. В том самом, какой в свое время благословил и засвидетельствовал своей подписью незабвенный Сирко в письме Магомету IV.

Посовещавшись, запорожцы все‑таки смягчили текст, сделали его более сдержанным:

«Мы, старшины войска Запорожского и Московского, городовых и охотных полков, читали ваше письмо, в котором вы нас стращаете пророком и саблями. Мы на вас, басурманов, не походим, ложным пророкам не верим, надежду возлагаем на Бога и Матерь Пресвятую. И наши сабли еще не заржавели, и наши руки еще не ослабли, хлеба и воинских припасов у нас достаточно, вы города не возьмете, но погибнете — удержитесь от лжи и угроз… Мы не сдадим города, мы ждем помощи, да и без помощи готовы идти на вас, басурманов, за веру христианскую и за царя восточного, надеемся на победу с нашей стороны и на поношение с вашей».

Стиль письма уравновешен, а подтекст — тот же, легендарного Ивана Сирко и его кошевого братства!

Взъяренные ответом турки 28 сентября 1697 года ринулись на приступ Таваня. И вновь с большим уроном были отбиты. А когда узнали, что на помощь осажденным спешит со свежими силами полтавский полковник И. И. Искра (оболганный позднее гетманом — предателем Мазепой и казненный вместе с Кочубеем), руководитель осады Али — паша в великом испуге «сел на суда и уплыл восвояси».

На долгие времена вселил Иван Сирко тягу казаков к ядреным писаниям своим недругам, но и само собой — крепкую волю к их предметному вразумлению.

ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИЙ ПРИБОЙ

Когда по всей Новой России прокатилась молва о предстоящем переселении бывших запорожских казаков на пожалованные таманские и кубанские земли, она захватила умы и сердца не только их самих, но и представителей различных сословий и народов, населявших прилегающие великорусские и малороссийские губернии и наместничества. В реестровые черноморские казаки хотелось зачислиться многим, но не всем удавалось это сделать. Отбор шел строгий, на переселение поначалу включались лишь те, кто действительно когда‑то служил в Запорожской Сечи, а после ее упразднения уже в составе Черноморского волонтерского формирования принимал участие в последних войнах с Оттоманской Портой.

Вроде, скажем, такого настойчивого просителя, как бывший казак куреня Шкуринского Давыд Великий, представивший на имя черноморских «батькив» 3. Чепе- ги и А. Головатого следующую челобитную: «Служил я в бывшем войске Запорожском казаком двадцать лет. И был в минувшую с турком… войну… в походах, во время разрушения Сечи отбыл я из оной в Харьковскую губернию… в местечко Тарановку».

И далее Давыд ребром ставил вопрос: «Я имею к службе ревность и желаю в войске Черноморском навсегда ее продолжать. То прошу и о выводе моего семейства.»

С водворением первых 25 тысяч душ черноморцев мужского и женского пола в необжитых пределах сразу выявилась явная нехватка казачьего населения для несения опасной кордонной службы и хозяйственного освоения края. Когда, например, таврический губернатор летом

1793 года предложил войсковому правительству ежедневно выделять на строительство Фанагорийской крепости по три тысячи человек, кошевой атаман 3. А. Чепега забил тревогу перед высшими санкт — петербургскими инстанциями, указывая на то, что задание нереально, ибо на Тамани в это время одних увечных и «крайне престарелых» черноморцев насчитывалось до 800 человек, столько же казаков несли охрану рубежей на Кизилташе, 770 «бада- лись» на заработках по войсковой земле, 119 находились «в раскомандировании» по выводу своих семейств «на сию землю». И наличествовало на все про все 1497 человек, из коих постоянно отвлекалось по 200 человек на «избереже- ние и починку гребной флотилии».

Потребность в людях ощущалась во всей империи. Особенно на ее окраинах. В целях скорейшей концентрации производительных сил и охраны рубежей государства Павел I издал указ о заселении сибирского края отставными солдатами, крепостными крестьянами и всякого рода преступниками, исключая лиц, осужденных на каторжные работы.

Это, вероятно, в немалой степени ослабило и внутренние запоры Черномории: сюда, в ее открытые шлюзы, хлынул сначала единичный, а затем и массовый людской поток. На веленевой бумаге, с витиеватыми завитушками, накатал на имя императрицы Екатерины II прошение о зачислении в Черноморское войско рядовым казаком ка- кой‑то канцелярист — волжанин не робкого десятка Василий Петров, в отличие от него тайно, со всеми предосторожностями, дал тягу в Черноморию от екатеринославс- кого помещика подневольный крестьянин Михаил Яковлев (он же Сердюченко), владевший искусством живописца. Нащупав следы беглеца в черноморской войсковой церкви, разгневанный хозяин требовал немедленного его возвращения, не соглашался даже на получение компенсации за своего человека и в тысячу рублей, ибо он был «мастерству обучен».

Во многих случаях, когда домогательства помещиков по поимке и возврату их крепостных ставили войсковую канцелярию в затруднение, отсюда в ответ следовала испытанная мудрая отписка, что среди черноморцев они «хо- чай может быть и есть, но таковые не сыскуются».

Случайный, неорганизованный приток населения, низкая деторождаемость, большой дефицит молодых семей в первые восемь лет после заселения Кубани и Тамани мало

что изменили в их демографическом составе. Черномория имела в 1801 году лишь два города, 42 куреня, в которых насчитывалось около 2800 дворов и проживали 32609 душ обоего пола. Причем женского было 28 процентов. Пока еще по обычаю Запорожской Сечи главный житель края был воин — казак и неимущий поденщик — сиромаха. Особенно много было забродчиков — сиромах на рыбных промыслах. Одинокие бездомовные казаки составляли основной контингент войска, занаряженный на кордонную службу.