Всеволод Крестовский - В дальних водах и странах. т. 1 Страница 83

В обширном парке, часть которого составляет Ботанический сад, находится обширный и великолепный в архитектурном отношении дворец французского губернатора Кохинхины. Это три высокие двухэтажные павильона, соединенные между собой двумя корпусами, вдоль которых, как в верхнем, так и в нижнем этаже, идут под аркадами широкие галереи-веранды, широкая каменная лестница и два боковые полукруглые въезда с баллюстрадами ведут к крыльцовой террасе центрального павильона, уставленной самыми красивыми из роскошнейших тропических цветов и растений. Над этим павильоном возвышается в виде четырехсторонней усеченной пирамиды, массивная кровля, вроде луврских, а на венчающем ее фонарике развевается большой французский флаг. Две женские фигуры над фронтоном, по бокам циферблата больших часов и лепные работы прочих фигур, колонн и карнизов, а также высокий ажурный гребень крыши и все остальные детали исполнены с чисто французским вкусом и шиком — если позволено так выразиться. Словом, эффект этого дворца должен служить в глазах аннамцев видимым и внушительным доказательством величия, роскоши, вкуca и богатства Франции, хотя, скажем в скобках, собственно французских денег на него не потрачено ни копейки: вся постройка, как говорят, произведена, по примеру англичан, исключительно на счет местных источников. Вообще французское правительство весьма благоразумно старается не только всю местную свою администрацию, но и войска содержать на средства, извлекаемые из самой колонии, из ее податных сил и других источников, не обременяя, впрочем, население налогами, как англичане своих индусов, и от этого в населении незаметно никакого враждебного или недоброжелательного отношения к своим покровителям: так, по крайней мере, уверяли нас на "Пей-Хо" и в Сайгоне наши французские знакомцы. И я этому охотно готов верить, хотя бы уже только потому, что у французов нет того высокомерия по отношению к туземцам, какое составляет самую характеристическую и препротивную черту англичан в Индии. Французы вообще проще, гуманнее и, так сказать, демократичнее англичан относятся к своим азиатам, и в этом они много напоминают наши собственные отношения к нашим кавказским, средне-азиатским и сибирским инородцам.

Перед фронтом дворца лежит обширный шоссированный двор, в центре которого находится большой газон, обсаженный кустовидными пальмами, агавами и другими растениями. Двор огражден бронзированною решеткою изящно-легкого рисунка с такими же воротами и фонарями посредине. Караул у ворот содержат местные милиционеры. Этот оригинальный род воинства заслуживает, чтобы рассказать о нем несколько подробнее.

Вскоре после приобретения Кохинхины, французы организовали из туземцев двоякого рода милицию: линтап и мата. Первая пополняется посредством вербовки и образует так называемые "туземные роты", состоящие под командой французских офицеров. Это, в некотором роде, войско регулярное, вполне обученное по французскому уставу, носящее и форму, и вооружение такие же как у французской морской пехоты и подчиняющееся всем условиям французской военной службы и требованиям солдатской внешности, даже до необходимости обрезывать свою роскошную косу и стричь под гребенку волосы. Вторая же, мата, составляет род гражданской стражи, несущей вместе с тем и полицейские обязанности. Милиционеры этого рода конвоируют арестантов, держат караулы при тюрьмах, казенных складах, магазинах и при управлении территориальных инспекций (вроде наших станов). У каждого инспектора есть подчиненная ему команда мата, численность коей находится в зависимости от величины инспекции и потребностей местной административно-полицейской службы. Люди поступают в мата не на какой-либо определенный срок, а по вольному найму, за известное жалованье, вроде того, как у нас полицейские городовые, и им присвоена известная форма, приспособленная к их привычкам и климатическим условиям. Они ходят всегда босиком, так как обувь, даже самая легкая, стесняет непривычного к ней аннамита-простолюдина; кос своих могут и не срезать, если не желают, и потому почти вся мата носит их шиньоном под небольшою головною повязкой из черной или синей крашенины. Головной убор их состоит из маленькой плосковато-конической шляпки с медной шишечкой, к которой иногда прикрепляется красная или черная кисточка из конского волоса, рассыпающаяся по окружности всей шляпки, что, кажется, служит известным отличием их чинов и званий, каковы суть каи и дай, соответствующие капралу и сержанту, и толан — тоже что и курьеры или рассыльные. Мундир заменяет светлосиняя распашная рубаха, обшитая по бортам и на рукавах желтым басоном, что также служит отличием чинов, если басон нашивается на рукавах мысом кверху в один, два и три ряда. Носится эта рубаха поверх исподней белой сорочки или фуфайки без воротника и стягивается кожаным ремнем, на котором надеты с левого бока штыковые ножны. Остальной наряд дополняется длинными, по щиколотку, штанами из белого коленкора и широким красным шерстяным поясом. На этом поясе, под мундирной рубахой, всегда висит кисет с табаком или бетелем и китайский столовый прибор, состоящий из двух костяных палочек и небольшого ножа, помещенных в узеньком футляре. Вооружение мата состоит из ударных ружей, носимых на заплечном ремне, и иногда из короткой малайской пики, а снаряжение дополняется кожаною патронною сумкою на портупее, надеваемой через левое плечо. Такие-то мата, в виде парных часовых, держат караул и у ворот губернаторского дома.

Остальные, уже чисто французские войска, состоят исключительной из морской пехоты, одетой в синие жакеты из грубого сукна и широкие шальвары зуавского покроя[71] с гамашами; головным убором служит легкая белая каска английского образца; вооружение — шасспо[72] и ятаганы. Этого рода войск в мирное время находится здесь не более трех тысяч, распределяемых казарменным порядком в нескольких наиболее важных пунктах колонии. В Сайгоне находится один батальон, и мы видели его казармы, расположенные невдалеке от Ботанического сада. Это — прекрасное трехэтажное здание на широком кирпичном фундаменте, опоясанное трехъярусною галереей на тонких железных устоях и с решетчатыми подзорами, выкрашенными белою краской. Как снаружи, так и внутри, казармы эти содержатся в величайшей чистоте и порядке; в помещениях достаточно света и воздуха, а благодаря широким наружным галереям с подзорами и хорошей вентиляцией, в них никогда не проникает солнце и постоянно ощущается легкая прохлада. На черепичной кровле размешены три громоотвода, а перед галереями, для большей тени, рассажено несколько больших густолиственных деревьев. Здание это помещается внутри упраздненного редута с запущенным валом и рвом, густо поросшим всякою болотною растительностью, где, как говорят, в изобилии водятся кобры и другие змеи, между которыми попадаются и большие удавы. Соседство, надо полагать, не из особенно приятных.

— Но почему же в таком случае не распорядиться очистить ров, уничтожить всю эту сорную поросль? — спросили мы у сообщавшего нам об этом обстоятельстве француза.

— Как его очистить? — пожал он плечами, — выжечь? Все эти гадины расползутся, а отчасти, пожалуй, еще переселятся и в самые казармы. Выкосить и выполоть, но это еще опаснее: во время такой работы они могут перекусать Бог знает сколько народа… Нет, уж лучше оставить их в покое, как есть. В этом болоте они менее опасны, а если когда выползают из него, то это лишь случайность, притом выползают поодиночке или парой, так что убить их ничего не стоит. Впрочем, случаи укушения между солдатами до сих пор бывали весьма редко.

Еще во время прогулки по саду, над Сайгоном стали собираться тяжелые, грозовые тучи, что и заставило нас поспешить домой, пока еще не хлынул тропический ливень. Но на сей раз, слава Богу, обошлось без грозы, ветер отогнал тучи в сторону, и мы благополучно доехали до Папского отеля, поспев туда прямо к обеду за табльдотом. Вечер провели на веранде гостиницы, поневоле слушая концерт гекко, цикад и лягушек и глядя, как французы потягивают коньяк с кофе и просто целиком или устраивают себе из него особое питье со льдом, подмешивая в него лимонного соку и мелкого сахару, а затем сосут его через соломинку.

Ни концертов, ни театра в Сайгоне на сей день не было, да, кажется, и давно уже там ничего подобного не бывает, а потому, купив при помощи местного аптекаря, весьма любезного и обязательного человека, несколько фотографических видов и типов Сайгона, мы предпочли доскучать остаток вечера на "Пей-Хо", чем коротать его попусту на папской веранде, к тому же и опустевшей час спустя после обеда. Сайгон, как видно, ложится спать рано: в девять часов вечера все улицы уже пусты, и только кое-где мелькает свет одинокой лампы из-за зелени палисадника.