Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3 Страница 9

Председатель. — А охрана в смысле осведомления?

Спиридович. — Этого не было.

Иванов. — На ком лежала эта часть?

Спиридович. — У дворцового коменданта не было специального органа, ему должен был давать сведения директор департамента полиции и начальник охранного отделения.

Председатель. — А в Царском Селе не было охранного отделения?

Спиридович. — Нет. Царское Село находилось по розыскам в ведении петроградского охранного отделения.

Председатель. — Итак, вы утверждаете, что по должности начальника охраны вы политическими розысками не занимались и секретных сотрудников не имели?

Спиридович. — Безусловно нет.

Председатель. — До каких пор вы продолжали оставаться в должности заведывающего охраной?

Спиридович. — До 15 августа, когда я приказом был назначен ялтинским градоначальником. Приказ состоялся 15-го августа, а уехал я 18 сентября.

Председатель. — Таким образом, вы служили в Царском с 1 января 1906 года по 16 августа 1916 года, то-есть больше десяти лет?

Спиридович. — Совершенно верно.

Председатель. — Вам принадлежит труд по истории революционного движения? Кто был ближайшим сотрудником вашим по составлению этой истории?

Спиридович. — Никто буквально.

Председатель. — Вы один написали это?

Спиридович. — Один. Я собирал материалы, начиная с первых годов службы в корпусе жандармов. Пока я служил, я не имел времени писать. Когда я служил в Царском, у меня была большая библиотека, которая осталась в наличности в Ялте. Там и сохранилась вся моя работа — главным образом в конспектах, в той схеме, по которой я работал, особенно по партии с.-р. Сотрудников у меня никаких не было. Эта книга фактически написана была мною во время поездок в свитском поезде, и те, которые участвовали в этих поездках, видели мою работу.

Председатель. — Вы говорите, — в особенности по партии с.-р. А по партии с.-д.?

Спиридович. — Историю партии с.-д. я писал более долгое время.

Иванов. — У вас три части?

Спиридович. — Два выпуска: с.-д. и с.-р. Первый я писал года три.

Председатель. — Что вам известно о провокации, то-есть о провокационных приемах в охране политической полиции Российского государства. Вы понимаете провокацию, как «соучастие чинов розыскных органов или их осведомителей в революционной работе с целью пресечения затем таковой с наибольшим для власти результатом». Так? Я совершенно точно прочел.

Спиридович. — Совершенно верно.

Председатель. — Что же вам известно о провокации?

Спиридович. — Источник провокации нельзя искать только в злонамеренности жандармских офицеров или чинов дворцовой полиции, которая этим ведала. При старом режиме строевых офицеров учили всему. Если зайти в магазин Березовского, мы можем найти там инструкции и чертежи даже по вопросу о размерах сапога и портянки и о том, как надевать портянку. И на это есть инструкция. Жандармских офицеров никто не учил, как производить дознание по политическим делам и как вести розыски. Вот основная причина нежелательных явлений в этой области, — я всегда это говорил. Чему угодно учат, но этому не учат.

Председатель. — Вы считаете, что причина провокации — недостаточное обучение чинов жандармского ведомства, пополняющих кадры охранных отделений?

Спиридович. — Уходит офицер из строя, переходит в корпус жандармов, и на него ложатся совершенно новые обязанности. Значит: с одной стороны, есть провокация злонамеренная, когда чин, ведающий розыском, отлично знает, что делает, и тем не менее это делает; с другой стороны, есть провокация от незнания, от неопытности. Я эти две провокации разделяю.

Председатель. — А провокация, обусловливаемая свойством самого дела?

Спиридович. — Розыски настолько деликатная вещь, что если их будет вести человек плохих нравственных устоев, он эту тоненькую линию всегда перейдет.

Председатель. — Какую тоненькую линию? Очевидно, некоторая часть розыскной работы представляется вам допустимой, и затем есть легко переходимая грань, за которой начинается нечто недопустимое. Так в чем же заключается, по вашему мнению, недопустимое в розыскной политической работе и что вы считаете допустимым?

Спиридович. — Допустимо только знать, но знать через источник, который сам не работает. Я не признаю активных работников-революционеров, как осведомителей. Это недопустимо.

Председатель. — Кого вы называете активным работником?

Спиридович. — Того, который действительно работает в той или иной революционной организации.

Председатель. — А кого вы называете не активным работником?

Спиридович. — Позвольте привести пример. В этой комнате собралось сообщество, решается вопрос о каком-нибудь революционном предприятии. Сидит в этой комнате десять человек. Одиннадцатый человек вносит чай. Он не принадлежит к этому кружку, но он знает тех, кто здесь сидит, и служит в качестве осведомителя. Это лишь официант, — известный чин, ведающий политическими розысками.

Председатель. — А по практике многие ли начальники жандармского управления и иные власти удовлетворялись таким способом осведомления? Считалась ли в среде политического розыска достаточной такая мера осведомления?

Спиридович. — Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Для этого нужно хорошо знать каждого человека в отдельности.

Председатель. — Но вы почти всю вашу жизнь соприкасались с этой областью, а потому, с вашей же точки зрения, можете быть великолепным осведомителем относительно нее. Ведь вы сами сказали, что известная степень внешнего соприкосновения представляется вам, в целях осведомления, вполне достаточной.

Спиридович. — Я могу сказать, например, про того, кто после меня был в Киеве…

Председатель. — Про кого именно?

Спиридович. — Про генерала Еремина.

Председатель. — Ответьте на мой вопрос: многие ли из лиц, работавших при старом режиме над делом политического сыска, удовлетворялись тем методом осведомления, который вы считаете допустимым, и тем результатом, который этот метод давал? Или же большинство не удовлетворялось?

Спиридович. — Мне кажется, кто понимал как следует службу, тот удовлетворялся.

Председатель. — А большинство было понимающих или непонимающих?

Спиридович. — Господин председатель, работа агентуры настолько щекотлива, что сказать другому, как я ее веду, это вещь немыслимая.

Председатель. — Вы уклоняетесь от ответа, потому что вопрос поставлен совершенно ясно. Вы говорите, что сведения о тайном сообществе получаются через таких людей, которые вносят в собрание его стакан чаю, а вы больше, чем вносили стакан чаю, — вы почти всю вашу службу провели около этой среды.

Спиридович. — Я понимаю вопрос и говорю, что нужно знать работу каждого. Я должен назвать по фамилии того или иного начальника охранного отделения и затем сказать, занимался он провокацией или нет.

Председатель. — Я про ваш общий взгляд спрашиваю.

Спиридович. — Я не могу сказать, что все занимались провокацией.

Председатель. — Вопрос в том, многие ли удовлетворялись тем способом осведомления, о котором мы говорили, или же это наблюдалось вами только как исключение?

Спиридович. — Мне кажется — нет. И вот почему. По-моему, большинству хотелось знать как можно больше, а, конечно, я знаю больше, если мой человек стоит к революционной организации ближе. Все зависит от того, какую степень близости я допускаю.

Председатель. — Но ваш вывод из ваших наблюдений? Повидимому, этот вопрос несколько затрудняет вас.

Иванов. — Вот вы составляли труд, в котором масса материала не только из вашей деятельности, но и из деятельности других лиц.

Спиридович. — Разрешите доложить, что при составлении моего труда я ни разу не был в особом отделении департамента полиции; ни разу не предложил никому вопроса.[*] Я в их тайники не входил.

Иванов. — На основании чего же вы делали ваши заключения?

Спиридович. — На основании партийных документов и данных департамента полиции, но данных, которые претворялись в официальные записки.

Иванов. — Полученные вами от ваших агентов?