Анатолий Галущенко - Страна контрастов. Мемуары разработчика ядерного оружия СССР Страница 9

К Пасхе шла подготовка заранее: мать пекла разные по величине куличи (у нас кулич называли «паска»), красила яйца, запекала буженину, жарила домашнюю колбасу. На Пасху рано-рано утром, затемно, мама вместе со мной шла в церковь святить куличи. Церковь тогда размещалась в одном из обычных балганов (балган – длинный барак с отдельными комнатами, без коридора вдоль барака). На площадке у церкви рядами стояло множество людей, перед ними на земле, покрытой подстилками, – куличи, которые окроплял священник, проходя между рядами с молитвами. По возвращении из церкви вся семья садилась за стол и разговлялась – ели куличи, яйца, мясные продукты. На улице была праздничная атмосфера, обменивались крашеными яйцами (крашенками).

Кстати, обращаю внимание: в то время я не видел и не ощущал, чтобы кто-то чинил препятствия отправлению этих обрядов, в том числе и в школе. Да и обряды эти воспринимались нами скорее не как религиозные, а как простонародные обычаи.

В церкви священником был благообразный седой старик с большой седой бородой. Он часто совершал обход по улицам посёлка. Детвора его радостно встречала, потому что он был с нами ласков, находил для каждого ребёнка нужные, добрые слова. Для меня он был неким живым олицетворением святого.

Под влиянием этого священника я попросил маму, чтобы меня крестили, а крёстной чтобы была тётя Леся. Мама согласилась, но нужно было ждать, когда к нам приедет тётя Леся. А тётя Леся всё не приезжала и не приезжала – жили они с дядей Тимой в дальнем селе, автобусы тогда не ходили, поэтому гостили у нас очень редко. Уважаемый мной священник умер, его место занял молодой человек с рыжей бородкой.

Однажды осенью в Городке (так называли зелёный массив между Трудовскими и Марьинкой, который сейчас на карте обозначен как урочище Зелёный Гай) проходила ежегодная сельскохозяйственная выставка колхозов Марьинского района. На выставку стекалась масса народа из колхозов и с Трудовских. Выставка играла роль и рынка, и своеобразного массового гулянья с буфетами и художественной самодеятельностью.

Вдруг я увидел, что позади одного из буфетов, укрывшись от глаз публики, три молодых мужика прямо из горла распивали бутылку вина. С ужасом я узнал в мужчине, пившем «из горла», нашего нового «священника». Это зрелище настолько потрясло меня, что я больше не поднимал вопрос о крещении.

Жильцы нашего дома имели различное социальное положение. Мой отец и ещё один сосед были из числа инженерно-технических работников шахты. В остальных трёх семьях были женщины с детьми без мужей. У двух женщин мужья погибли на фронте, у одной – отбывал наказание в лагере за службу в полиции при немцах. Но никакой разницы в социальном положении не ощущалось, отношения были, без всякой натяжки, добрососедскими.

Наша ближняя соседка – тётя Вера Лябах, по-уличному – Лябашка, работала в хлебопекарне, месила ногами тесто для хлеба (сразу после войны приходилось обходиться без механизации). Тётя была очень доброй, жизнерадостной. У неё было двое детей: мальчик лет двенадцати и девочка, моя ровесница – мы с ней в первый класс вместе пошли. Мы играли во дворе, любил я бывать и у них в квартире – уж очень гостеприимной и приветливой была тётя.

Однажды родители устроили для всех детей нашего дома новогодний праздник в квартире соседки. Были ёлочка, Дед Мороз с подарками, стишки, песенки и танцы – празднично и весело. Дед Мороз был настоящий – дети так думали. И вдруг, когда Дед Мороз с детьми весело танцевал, у него расстегнулся ремень и его ватные штаны упали на пол. Стало видно, что это не Дед Мороз, а тётя, наша соседка. С того вечера я перестал верить новогодним сказкам, а тётю-соседку ещё больше зауважал.

Надо сказать, что у нашей семьи, как и у соседей по дому, были для того времени сравнительно хорошие жилищные условия. Ведь тогда на Трудовских большинство семей жило в халупах «ворстроя» или в балганах барачного типа. Вместо коридора была стена с отдельными комнатами по обе стороны. В каждой комнате жила семья с детьми. У комнат был выход прямо на улицу, где люди старались делать маленькие пристройки, но места было мало, поскольку балганы стояли рядами и близко друг к другу. Никаких участков земли для зелени не было, даже деревьев там не было. Наша семья до войны тоже жила в таком балгане. Балганы были в разных местах Трудовских. Сейчас их уже нет. На их месте, недалеко от базара, образовалась большая площадь, на которой разместился авторынок.

Нет уже и дома, в котором мы прожили до 1949 года. Место, где он стоял, поросло бурьяном.

Игра в камушки, но лучше – слушать патефон

В первые послевоенные годы фабричные детские игрушки и игры, которыми сейчас завалены магазины, мне были неведомы. Но это не означает, что тогда дети дошкольного возраста не играли, не было занятий, способствовавших их развитию, – игр и занятий было много, просто они были другими. Приведу лишь некоторые примеры развлечений и игр, которые сохранились в моей памяти.

Самая первая игрушка в моей памяти – обычный слесарный молоток. Я брал в сарае молоток, гвозди и с удовольствием забивал их в землю на тропинке от сарая до дома. Сначала не всё ладилось: не всегда попадал по шляпке гвоздя или гвоздь косо лез в землю. Но со временем и удар был отработан, и гвозди вонзались в землю как надо. Чем не развивающая игрушка?

Когда стал немножко старше, с помощью молотка и гвоздя воспроизводил микровзрывы. На сучок доски ставил гвоздь и ударял по нему молотком. Образовавшуюся под гвоздём лунку заполнял серой, которую соскребал с головки спички. Ставил на неё гвоздь и сильно ударял молотком. Получался довольно громкий взрыв. Обычно это делалось в компании с друзьями – соревновались, у кого получится более эффектный взрыв.

Игра в камушки. Пять гладких камушков, величиной не больше грецкого ореха, бросали на землю. Возле них большой и указательный пальцы левой руки ставили на землю, образовывая как бы ворота. Потом правой рукой подбрасывали камушек вверх, и, пока он летел, нужно было забросить в ворота как можно больше лежащих на земле камушков и успеть поймать падающий вниз.

Популярна у нас была и такая игра. Множество отрезков алюминиевой проволоки диметром миллиметра два и длиной миллиметров 50 кто-нибудь из взрослых превращал в кочерёжки, лопаточки и пр. Нужно было кучку этих хаотично перемешанных предметов разобрать, вынимая по одному предмету так, чтобы кучка не рухнула.

Были и качели, и классики. Были игры, в которых в качестве инструментов использовались ножи, монеты, пустые консервные банки и т. п. Делали из стручков жёлтой акации пищалки, из свежих веток тополя – свистки, деревянные стрелы с наконечниками и луки из стальной проволоки.

В квартире, пожалуй, самое любимое занятие у меня было – заводить патефон и слушать песни.

Возможно, патефон сильно привлекал к себе потому, что в доме не было ни радиоточки, ни радиоприёмника, ни детских книжек (кроме букваря), ни газет или журналов.

А, возможно, ещё и потому, что с патефоном надо было повозиться, чтобы он заработал: вовремя сменить иголку (иголки были в дефиците, приходилось самостоятельно их затачивать на точильном камне), покрутить ручку, чтобы взвести пружину патефона, аккуратно поставить иголку в первую бороздку пластинки и вовремя снять головку с иголкой с пластинки.

Много мороки было с пружиной патефона. Пружина представляла собой свёрнутую в рулон длинную стальную ленту, вставленную в стальной барабан с завальцованной крышкой. Стальная лента часто лопалась. Заменить её новой было невозможно – в продаже запчастей к патефонам у нас не было. Поэтому приходилось ремонтировать пружину, но это уже была забота старшего брата Миши. Он развальцовывал барабан, вынимал стальную ленту и с помощью заклёпок соединял стальную ленту в месте разрыва. Довольно сложно было потом свернуть упругую стальную ленту и вставить в барабан – она имела свойство с визгом выпрыгивать из барабана, пока крышка не завальцована. В конце концов, патефон опять работал. Ненадолго – лопалась лента в другом месте или разрушались заклёпки.

Но мне процесс ремонта был интересен, тем более что Миша и меня привлекал к нему – подать зубило или молоток. Радостно было, когда патефон снова можно было завести и слушать песни в исполнении Утёсова, Руслановой, Шульженко…

Езда «на одной ножке»

В первые послевоенные годы детских велосипедов и в помине не было. Да и обычные велосипеды для взрослых были большой редкостью. И вот в 1948 году за успехи в труде отцу в качестве награды вручили велосипед Харьковского велосипедного завода (ХВЗ).

Отцу некогда было кататься, брат Миша попробовал и не стал на нём ездить – ХВЗ был слишком тяжёлым на ходу да и вообще довольно грубо исполнен. Таким образом, велосипед попал в моё полное распоряжение.