Владимир Губарев - От сохи до ядерной дубины Страница 9

– Прост и доступен был Курчатов?

– Для тех, с кем работал. В нашей лаборатории он бывал очень часто, и был в курсе всех наших дел. Да и дружен был с академиком Бочваром, доброе отношение к нему Игоря Васильевича и на нас распространялось.

Послесловие к событию. Отработанная хлоридная технология получения металлического плутония оказалась весьма совершенной и обеспечивала получение плутония высокого качества со стабильным выходом металла в слиток (не менее 98–99 процентов). Она практически в неизменном виде действует и в настоящее время.

– Значит, 49-й год для вас памятен именно этим слитком плутония и первым испытанием атомной бомбы?

– Нет, на первое место в том году я поставил бы рождение дочушки. Восемь месяцев я пробыл на комбинате, налаживая производство. Постепенно все мы передали работникам комбината и перед Октябрьскими праздниками вернулись в Москву.

– А о взрыве как узнали?

– Официально нам никто ничего не говорил. Кто-то услышал из передач «вражеского» радио, а потом начальство института «шепотом» нас проинформировало, мол, не напрасен был наш труд. Ну а чуть позже узнал, что меня орденом наградили.

– К плутонию довелось возвращаться?

– В 1964 году я вновь поехал на комбинат, чтобы внедрить в производство новый материал ситалл вместо кварца, из которых изготовлялись «лодочки». В них хлорировался оксид плутония, но «лодочки» из кварца были недолговечны… Мы постоянно искали новые материалы, совершенствовали оборудование. На комбинате «Маяк» был построен новый цех – «1Б» – в 1972 году. Более совершенное оборудование, лучшая герметизация всей цепочки камер, замена перчаток на манипуляторы и т. д., – все это позволило создать очень хорошие условия для работы персонала: операторы работали без «лепестков». И это в химико-металлургическом цехе, который раньше считался на комбинате одним из самых грязных! За эту работу группа специалистов, и ваш покорный слуга в их числе, были удостоены Государственной премии СССР.

Мгновение истории. В институте был получен металл чистотой 99,995 массовых процентов, анализ проводили на 32 металлических элементах. Это был самый чистый плутоний, полученный в нашей стране.

На базе лабораторных исследований на Сибирском химкомбинате были созданы и испытаны электролизеры на разовую загрузку до 3 кг чернового плутония. На экспериментальных установках комбината было получено несколько десятков килограммов высокочистого плутония. Большая часть его была использована для физико-механических исследований.

Все эти работы защищены пятью авторскими свидетельствами.

– После такой адской работы можно было и передохнуть?

– Отнюдь! Пока я был в Челябинске-40, моя группа в Москве получила новое задание. Речь шла о «втором производстве», то есть о получении металлического урана.

– Это было столь же трудно, как и технология работ с плутонием?

– Нет. У металлургов уже был опыт, да и можно было работать не с имитатором, а с ураном. Различие изотопного состава особой роли не играло. В Электростали по урану-235 вели исследования немецкие специалисты. Однако нам не было известно, чем они занимаются и что сделали. Мы их результатами не пользовались. Тем не менее позже четверо из немцев были удостоены Сталинской премии, а их руководитель Н. В. Риль стал Героем Социалистического труда. На мой взгляд, это было чисто политическое решение. Повторяю, отработка технологии получения урана-235 была проведена нами без участия немцев. И уже через пять месяцев после возвращения из Челябинска-40 мы вновь поехали туда, чтобы налаживать производство. На этот раз мы справились за четыре месяца.

– Такое впечатление, что для вашей лаборатории не существовало невозможного!

– Кстати, ее судьба весьма интересна. Лаборатория № 5 (211) в 1992 году прекратила своей существование – она была расформирована.

– Почему?

– Лаборатория внесла огромной вклад в становление и развитие металлургии радиоактивных металлов – природного урана, урана-235, плутония-239, плутония-238, нептуния, кюрия. Эти достижения оценены по достоинству, но тематика была исчерпана, а потому сотрудники лаборатории занялись другими исследованиями.

– И вы стали «безработным»?

– Можно и так сказать, если бы не было урана-233, циркония и множества сплавов, которыми пришлось заниматься.

– Почему такой интерес к урану-233 – ведь он не используется в «изделиях»?

– Это не так. Уран-233 – искусственный изотоп урана. Его получают при облучении тория в реакторе. Мы получили металлический уран-233, отшлифовали технологию, однако работы не получили своего развития и были прекращены.

– Не было необходимости?

– Наверное. Тем более что у нас хватало урана-235. Иное дело, к примеру, в Индии, где запасов урана мало, но есть торий. Мне кажется, что ядерные заряды, которые были испытаны в Индии, как раз из урана-233.

– А почему вы занялись цирконием?

– В начале 50-х годов физики и конструкторы начали широкие исследования по использованию атомной энергии в мирных целях и в первую очередь для выработки электроэнергии. Для реакторов на тепловых нейтронах основное условие – это использование в активной зоне конструкционных материалов с минимальным сечением захвата тепловых нейтронов. Наиболее заманчивым оказался цирконий, но производства его в стране не было. Всех смущала ожидаемая высокая стоимость металлического циркония и изделий из него. Совершенно неизвестны были и свойства циркония. И эта проблема была вскоре решена. Уже в 1957 году было получено около двух тонн циркония на опытно-промышленной установке. Ну а затем на комбинате в Глазове впервые в мировой практике было создано уникальное промышленное производство циркония реакторной чистоты. Программа строительства АЭС была обеспечена этим металлом.

– Такое впечатление, будто вам удавалось очень легко решать любые проблемы!

– Внешне все выглядит именно так… Вы любите ходить по грибы?

– Конечно. А что?

– Выходишь на полянку, видишь красивый белый гриб. Но подходишь ближе и убеждаешься: гриб-то трухлявый… Так и в науке: звезды горят над головой, кажется, до них совсем рядом, а чтобы добраться до ближайшей, жизни не хватит…

Академик Юрий Каган: «В ожидании новых открытий»

Мне показалось, что в этом доме на улице маршала Новикова я уже бывал, но я тут же отбросил эту мысль, потому что дома мы встречались с академиком Каганом впервые, да и название улицы ни о чем мне не говорило.

Однако во время ужина жена ученого Татьяна Николаевна заметила:

– Вам, наверное, будет интересно, что как раз в квартире над нами жил Андрей Дмитриевич Сахаров. Когда мы переехали сюда, в этой квартире оставались только его дети – дочка Люба и сын Дима, тогда еще школьник младших классов. Люба продолжает жить со своей семьей и сейчас.

И в этот момент я вспомнил, что бывал в этом доме более тридцати лет назад! Здесь я встречался с академиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

Нахлынули воспоминания. Теперь уже к разговору присоединился Юрий Моисеевич. Он привычно, будто ведет свой семинар, подвел итог:

– Более бессмысленной и неумной истории я не знаю. Власть сделало все, чтобы превратить человека, сделавшего так много для страны, но позволившего себе высказать критические соображения, в диссидента.

Казалось бы, тема на этом была исчерпана, но тем не менее я попытался продолжить ее в нашей беседе.

На письменном столе лежала книга об академике И. К. Кикоине. Я начал расспрашивать о нем.

– В Исааке Константиновиче замечательным образом сочетались широкое знание физики, талант экспериментатора, умение многое делать своими руками. Он не случайно стал научным руководителем проблемы разделения изотопов, приведшей к созданию совершенно уникальной промышленности.

– Вы имеете в виду Свердловск-44?

– Да. Это газовая диффузия и центрифуги. Здесь проявилась еще одна черта его дарования. Он оказался блестящим инженером. Это очень редкое сочетание. Несмотря на большую занятость, он уделял большое внимание школьному и университетскому образованию. Кикоин был инициатором создания «Кванта» – замечательного журнала для юных физиков, организовывал знаменитые олимпиады для старшеклассников, писал школьные учебники. Он был руководителем большого коллектива, но это не мешало ему писать сценарии капустников, принимать в них участие, отмечать всевозможные праздники, которых у нас в институте было немало. Он был дважды Героем Социалистического труда, у него было пять или шесть Государственных премий, но каждый день он приходил на работу и обходил все лаборатории. Причем с ним можно было обсудить любую проблему, решить любую задачу. А вечером Исаак Константинович приходил в лабораторию, чтобы «самому покрутить ручки». Как научный руководитель, он участвовал во всех исследованиях, но подписывал статьи только в тех случаях, когда принимал личное участие в работе. Конечно, Кикоин – уникальное явление. Когда говорят, что какой-то человек «своим примером учит лучше, чем любое назидание», то это относится именно к Кикоину.