Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №2 за 2003 год Страница 9

16 мая по старому стилю (27 мая по новому) 1703-го на этом острове началось строительство тогда еще безымянной крепости. Имя же свое – Санкт-Петербург – она получила 29 июня того же года, в день Cвятых апостолов Петра и Павла, а значит, и в день тезоименитства государя Петра I.

«Наречение» проходило торжественно, в присутствии государя, Меншикова, офицеров и генералов, было отмечено литургией и освящением закладки главного храма города – Петропавловского собора. Еще 28 июня Петр I пометил свое письмо: «В новозастроенной крепости» без упоминания ее имени, а уже 1 июля царь собственноручно впервые написал: «Из Санкт-Питербурха».

Сначала насыпали земляные валы с шестью бастионами, названными по именам приближенных Петра I, ответственных за их постройку. Был тут и «Меншиков бастион». Для карьеры светлейшего эти годы и месяцы стали решающими. Кто он был до этого – Алексашка, денщик царя, чистивший ему сапоги! Но в день взятия Нотебурга осенью 1702-го Меншиков показал всем, что он не лакей, а слуга государю и Отечеству: в самый решительный момент штурма во главе отряда гвардейцев он ворвался в крепость и тем самым принудил шведов сдаться. За этот подвиг он был назначен комендантом Нотебурга (Шлиссельбурга). И тут уж доказал, что он и прекрасный администратор – восстановил и укрепил Шлиссельбург, устроил желозоделательные заводы и верфи в Карелии и на Ладоге. Петр был доволен и сразу по взятии Ниеншанца сделал Меншикова его комендантом, а там и губернатором Петербурга.

Меншиков уселся в шлюп, шкипер-голландец Мей отдал команду, 12 гребцов в капюшонах и штанах алого бархата опустили весла на воду, и судно заскользило вверх по Неве. По обоим берегам разворачивалась картина грандиозной стройки.

Возведенный в 1710-м дворец Меншикова поначалу стоял в одиночестве на василеостровском берегу, но когда пятью годами позже Петр решил устроить здесь центр столицы, на острове как грибы стали расти новые здания: Кунсткамера, дворец царицы Прасковьи (позже здание Академии наук), а главное – огромное здание Двенадцати коллегий.

Дальше по размеченным заранее линиям начали строить жилые дома. Первыми тут поселились иностранцы: немцы, итальянцы, французы, приехавшие с архитектором Ж.Б. Леблоном, – резчики, столяры, чертежники. Место это даже прозвали «Францужеской слободой». Часто, «гуляя по работам» (так писали в то время. – Прим. автора), Меншиков заходил в чертежный амбар к «архитекту» Доменико Трезини, взглянуть, как искусные мастера делают из дерева модель застройки Васильевского острова по знаменитому плану Леблона – куда там Амстердаму с его десятками каналов!

На материковой Адмиралтейской стороне было не менее людно. Центром кипения жизни было, конечно, Адмиралтейство – самое большое промышленное производство в столице. Поспешно возведенная в 1704 году Адмиралтейская верфь служила одновременно и крепостью, окруженной валами, – еще долго в Петербурге опасались, как бы шведы не сожгли эту колыбель русского флота. Справа от Адмиралтейства виднелась деревянная церковь Исаакия Далматского, переделанная из адмиралтейского «чертежного амбара» («прабабушка» нынешнего Исаакиевского собора), в 1712-м в ней венчались Петр и Екатерина. А как раз в 1718 году Г.И. Маттарнови поодаль заложил новое каменное здание – «бабушку» творения Монферрана. «Матерью» же Исаакия стала церковь, возведенная в 1802 году по проекту А. Ринальди.

Тысячи работников копошились возле стапелей со «скелетами» строящихся кораблей. Наметанный взгляд старого корабела Меншикова определил, как идут дела у корабельного мастера англичанина Козенца – тот рубил 90-пушечный корабль «Гангут». Видно, что уже поставили шпангоуты, но работы впереди – непочатый край, до зимы, конечно, не кончат. Ну да ничего! В крайнем случае спустят корабль в невскую прорубь – нужно освободить стапель, а уже весной новорожденного стащат галерами в Кронштадт, довооружать.

Спуск корабля для царя Петра всегда имел особое значение. Корабль был реальным воплощением победы человеческого разума, деятельности, знаний над хаосом природы, морской стихией, а заодно и над старомосковской ленью, азиатчиной да невежеством. А потому каждый спуск был для венценосного мастера личным испытанием: утонем на посмеяние врагам и ленивцам или поплывем против ветра и волн к горизонтам российской славы? Гордо идущий под парусами могучий корабль уже тогда, при Петре, стал символом новой России.

Адмиралтейский остров, образованный течением Невы и Фонтанки, одновременно и радовал, и огорчал генерал-губернатора. Радовал потому, что не было в городе другой такой красивой набережной (позже ее назвали Дворцовой). Там стоял тесный ряд высоких, нарядных дворцов знати. Тон этой подлинной «фасаде» Петербурга задавал дворец генерал-адмирала Ф.М. Апраксина с садом и оранжереей. Позже из него усилиями Д. Трезини, а потом Б.Ф. Растрелли «вырос» современный Зимний дворец, поглотивший всю «фасаду» вдоль Невы. Огорчало же Меншикова то, что за этой витриной царил полный беспорядок – дома мастеров Адмиралтейства, артиллеристов, моряков, так называемая «Греческая слобода» (поселение галерных капитанов и мастеров с Адриатики), «Финские шхеры» (место обитания пленных шведов и финнов) сливались в типично русский город с запутанными, узкими, кривыми и грязными улицами.

Поначалу на эту хаотичную застройку не обращали внимания – руки не доходили. Центр города сначала располагался на Городовой (Петроградской) стороне, потом в 1711-м государь надумал строить его на острове Котлин, там, где теперь Кронштадт. Но, наконец, кажется, решили окончательно – центр будет на Васильевском. Тем временем люди строились на Адмиралтейской стороне, как Бог на душу положит. Сколько уж раз издавали строгие указы о выпрямлении улиц и о переселении здешних жителей на Васильевский остров, но нет! – упрямцы упорно цеплялись за свои построенные «нерегулярно», как попало, домишки, которые один иностранец назвал «клетками для синиц». Страшная скученность жилья постоянно грозила пожарами. Поэтому в жаркое, засушливое лето петербуржцам запрещалось дома и хлеб печь, и еду готовить. Дело доходило до того, что печи в частных домах опечатывались полицейскими. Но некоторые озорники все-таки норовили топить по ночам, пока никто не видит… Но не тут-то было! Генерал-полицмейстер Антон Девьер организовал специальную «нюхательную» команду, которая по ночам ходила и буквально вынюхивала нарушителей царского запрета.

То, что люди предпочитали селиться на Адмиралтейской, – вполне естественно, и указами трудно было с этим справиться, ведь материковая часть города удобнее – ее, в отличие от островов, не отрезали невские ледоходы и ледоставы. Не так страшны были здесь и наводнения. Отсюда же начиналась и прямая дорога на Новгород да на Москву – в Россию.

В Адмиралтейской слободе жил и сам царь – у Зимней канавки стояли его «малые хоромы», рядом с которыми уже заканчивали Зимний дворец. Итальянец «архитект» Г.И.Маттарнови постарался: построил двухэтажное, изящное здание, которое так нравилось Петру и его жене. Никто еще в то лето 1718-го не знал, что не пройдет и семи лет, как великий реформатор в муках телесных и душевных умрет именно здесь…

Вообще же, очень символично, что дом русского императора с тех пор стоял именно здесь, на левом, материковом берегу Невы, лицом к Европе. А за ним – на тысячи верст, на месяцы и годы пути, до самой морской набережной Владивостока, построенного 150 лет спустя, тянулась и тянулась самая великая континентальная империя в мире – Российская…

Ну а пока Петр жил в Летнем дворце, который стоял на том же левом берегу, но выше по Неве. В ежегодных переездах царской семьи весной из Зимнего дворца в Летний, а осенью – обратно отразилась старая московская привычка переселяться на лето в загородные дворцы – Коломенское, Преображенское. И хотя тут Летний от Зимнего дворца отделяет всего-то верста, традиция была сильна! Видна она была и в другом: построенное в голландском стиле, вытянутое на полверсты здание Двенадцати коллегий едва ли не копировало московские приказы в Кремле, а строгие европейские шпили петербургских церквей покрывали золотом, как и главы московских соборов. Словом, как ни боролся царь Петр с прошлым, привычка побеждала…

Шлюп генерал-губернатора, поднимаясь по Неве, вышел в то место, где от Большой Невы отделяется Малая Нева и в треугольнике между оконечностью (Стрелкой) Васильевского острова, Зимним дворцом и Петропавловской крепостью образуется огромная водная площадь – истинное украшение города. Летом на ней кишели лодки, плоты, баржи, корабли, зимой же здесь было еще оживленнее: по льду пролегали отмеченные елочками дороги, в праздники на ледовой площади маршировали полки, шумели народные гулянья, устраивались фейерверки, а позже – карусели, конные бега. Без этого простора гигантской водной площади, без широкой Невы Петербург не был бы собой…