Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин Страница 9

Дней пять не было отца, потом его отпустили. Видимо, попался хороший человек, разобрался, что к чему. Попадись другой — быть нам на Соловках или в другом отдаленном месте. Если бы отца тогда не отпустили — была бы поломана судьба всей семьи».

Да уж, трудновато было бы сыну кулака стать генералом армии. Детей кулаков в рабоче-крестьянскую армию вообще не брали...

Имущество ограбленных кулаков уходило в доход государства, но часть распределяли среди односельчан: люди охотно брали то, что отняли у их соседей. Больше полутора миллионов крестьян и их родных были высланы в лагеря и трудовые поселения.

Эта картина запечатлена в поэме Александра Трифоновича Твардовского «Страна Муравия»:

Их не били, не вязали,

Не пытали пытками,

Их везли, везли возами

С детьми и пожитками.

А кто сам не шел из хаты,

Кто кидался в обмороки, —

Милицейские ребята

Выводили под руки.

Эти две строфы в первом издании поэмы выбросила цензура...

4 апреля 1932 года появилось постановление Совнаркома «Об использовании на работах оборонно-строительного назначения тылоополченцев, находящихся в спецпоселках». В нем говорилось: «Разъяснить, что спецпереселенцы призывного возраста не подлежат призыву в армию, в том числе и в части тылового назначения».

Многие кулаки убегали, не дожидаясь, пока их посадят. Тогда местные власти принимались за середняков и с тем же результатом: их хозяйства разрушались. Обнищание деревни привело к голоду. Уже после войны это признал и Сталин. На одном закрытом совещании он сказал:

— У нас голодало двадцать пять — тридцать миллионов человек...

На апрельском объединенном пленуме ЦК и ЦКК 1929 года кандидат в члены политбюро, член оргбюро и секретарь ЦК Николай Александрович Угланов говорил:

— В стране все городское население переведено на ограниченные нормы потребления продовольствия. В ряде потребляющих крестьянских районов голод. Перспективы на ближайший период времени не блестящие. Мы сейчас переживаем значительное продовольственное напряжение не только с хлебом, но и со всеми остальными сельскохозяйственными продуктами. У нас, несомненно, в ближайшие недели начнутся серьезные осложнения со снабжением рабочих мясом...

На этом пленуме Угланов перестал быть кандидатом в члены политбюро, членом оргбюро и секретарем. Еще год он оставался наркомом труда, потом его отправили в Астрахань начальником рыбтреста, исключили из партии, затем восстановили, а в 1937 году расстреляли.

На том же апрельском пленуме Бухарин, еще остававшийся членом политбюро, с возмущением говорил:

— Когда я товарища Микояна спрашивал относительно положения дел с продовольствием в Москве, он объяснял, что это «ничего», что это происходит оттого, что слишком много народ кушает...

Беспредельный цинизм Анастаса Ивановича Микояна никого на пленуме не задел. Напротив, набросились на Бухарина, который посмел заговорить на эту тему. Николая Ивановича постоянно прерывал насмешками Серго Орджоникидзе, в ту пору главный партийный инквизитор — председатель Центральной контрольной комиссии. Бухарин не выдержал:

— Почему ты мешаешь? Хохочешь и мешаешь?

Орджоникидзе радостно заулыбался, ища одобрения у товарищей по центральному комитету партии:

— Вот те и на, и смеяться запрещено. Этого закон не запрещает.

Бухарин не выдержал:

— Я знаю, что тебе и шоферов бить по морде никто не запрещает. Что ж тут, в самом деле, такого?..

Орджоникидзе обиженно замолчал.

Федор Яковлевич Угаров, член ЦК и председатель Ленинградского областного совета профсоюзов, говорил на пленуме столь же откровенно:

— Вы знаете, что положение трудно. Вы все знаете, что зарплата у нас в реальном исчислении падает. В Ленинграде мы часто сталкиваемся с этими настроениями, ибо положение Ленинградской области чрезвычайно тяжелое — есть голодные смерти. Вы же знаете.

Анастас Микоян, народный комиссар внутренней и внешней торговли, с привычным равнодушием заметил:

— Смерти вообще есть.

Глава правительства Алексей Иванович Рыков, выступая на встрече с активом Москвы, говорил о недоверии деревни к советской власти, что сказалось и на настроениях красноармейцев. Его сразу же стал опровергать новый начальник политуправления Красной армии Ян Борисович Гамарник. Он был первым секретарем ЦК компартии Белоруссии, пока Сталин не перевел его в Москву на смену Бубнову.

Гамарник заверил членов ЦК, что они могут положиться на армию, и атаковал тех, кто не верил в планы партии:

— Многие впадают в панику. Не зря товарищ Рыков впал в панику настолько, что на московском активе заявил, что не может поручиться за состояние нашей Красной армии.

В реальности ситуация была значительно сложнее.

Голодные люди не давали вывозить хлеб. Крестьяне восставали по всей стране. В 1929 году в стране было тысяча триста мятежей — по четыре мятежа каждый день. В январе 1930-го в волнениях участвовало сто двадцать пять тысяч крестьян. В феврале — двести двадцать тысяч. В марте — около восьмисот тысяч...

Разрозненные восстания крестьян едва не переросли в повстанческое движение по всей стране. Возник вопрос — можно ли использовать воинские части для подавления крестьянских в основном восстаний?

Сталин запретил прибегать к помощи Красной армии в борьбе с восставшими, поскольку армия сама была крестьянской, и он боялся, что вчерашние крестьяне повернут оружие против власти.

Ворошилов конечно же не хотел признавать, что в вооруженных силах не все благополучно, и на пленуме ЦК с обидой говорил:

— Товарищ Рыков на московском активе сослался на мою с,ним беседу и заявил, что вот Ворошилов, или, как они меня назвали дружески, Клим, будто бы сказал, что в настоящее время Красная армия за нас, но если дальше продолжатся те методы хлебозаготовок, которыми мы пользовались, то армия может повернуть против нас. Мы не расходимся во взглядах ни с Томским, ни с Бухариным, ни с Рыковым насчет того, что мы должны между собой откровенно говорить обо всем, о чем думаешь. Но мне кажется, что товарищ Рыков поступил неправильно, когда он частную беседу со мной вынес на трехтысячное собрание. Он поступил вдвойне неправильно потому, что он неточно передал мой разговор с ним. Когда он задал вопрос, что делается в армии (а он, как председатель Совнаркома, обязан интересоваться положением в РККА), я ответил, что сейчас, невзирая на то что мы переживаем в армии отражение затруднений, связанных с хлебозаготовками, армия крепка, боеспособна и является надежной опорой диктатуры пролетариата. Конечно, в армии есть в некоторых слоях недовольство, есть и единичные случаи кулацкой агитации, но они нами легко ликвидируются...

4 мая 1933 года Ягода переправил Сталину спецсообщение особого отдела о настроениях в Особой Краснознаменной Дальневосточной армии:

«С декабря прошлого