Броненосец "Адмирал Ушаков" (Его путь и гибель) - Дмитриев Николай Николаевич Страница 13

Через несколько минут другой снаряд ударил в борт против носовой башни, проник в кубрик и там своим разрывом вывел из строя 8 человек. Трое из них были страшно истерзаны и убиты на месте, четвертый чуть позже скончался, четверо же других оказались тяжело ранены. Эту пробоину, несмотря на значительные ее размеры, удалось заделать изнутри, заняться же исправлением обеих пробоин было нельзя, не прекращая стрельбы из носовой башни и не стопоря машин.

Спустившись после 5 часов вечера на несколько минут вниз, я прошел в кают-компанию, где на полу, прикрытые брезентом, лежали, вытянув окостеневшие ноги, четыре покойника, а раненые сидели и лежали на диванах. Тут же на носилках, весь залитый кровью, лежал смертельно раненный осколком в горло матрос, и с его тихими стонами сливалось какое-то глухое, страшное рокотание в перебитой гортани.

С непонятным теперь и возможным только среди боя и сопровождающей его атмосферы смерти спокойствием и с каким-то тупым равнодушием смотрел я на эти трупы, на стонущих, страдающих раненых, на куски мозга, прилипшие к изголовью носилок. Сознание того, что каждую минуту сам можешь превратиться в такую же кровавую массу, повергло в состояние отупения. Странным кажется теперь и то чувство спокойного равнодушия, которое испытывалось все время боя, в течение многих часов, проведенных на открытом мостике среди свиста и грохота снарядов.

Ощущение страха, которое случалось часто испытывать в жизни, здесь абсолютно не имело места, и лишь с течением времени все существо охватывалось сознанием сильнейшей физической усталости и апатии.

В боевой рубке за весь день мне ни разу не пришлось побывать, так как там находилось много народу, да кроме того, и управлять башнями из нее не было никакой возможности. Телефон не действовал с самого начала боя, говорить же под несмолкаемую канонаду выстрелов при помощи переговорных труб было бесполезно. Переходя же с одной стороны мостика на другую, мне было удобно следить за неприятелем и передавать распоряжения лично в носовую башню, а в кормовую через бывшего при мне ординарцем молодца-комендора Чернова. С большим уважением вспоминаю я сейчас о поведении этого человека во время боя. С полнейшим самообладанием и невозмутимостью бегал он, исполняя мои поручения по открытому мостику и спардеку, и не только ни малейшего страха не было заметно на его простенькой физиономии, но, напротив, он был весел и оживлен.

Но чье положение было хуже всех» так это офицеров и сигнальщиков, определявших расстояние у дальномеров.У нас на "Ушакове" стояли две дальномерные станции, и место задней было выбрано очень неудачно, почему мы разрешили в бою пользоваться лишь носовыми дальномерами, установленными на площадке над крышей боевой рубки. Из-за совершенно открытого и возвышенного расположения дальномеров, с разрешения командира, я сказал мичманам С-ну и Т-зе, чтобы они чередовались у них, дабы не подвергаться лишней опасности. Но мичмана поспорили между собой за честь быть первым под огнем и, не сговорившись, пошли на площадку оба и вдвоем провели там все время боев как 14-го, так и 15-го мая.

Когда у нашего борта разорвался снаряд, сделавший пробоину в кубрике, все мы* бывшие на мостике* оказались залитыми огромным столбом воды, после чего лица, кители и фуражки были покрыты желтыми пятнами мелинита, окрасившего воду при взрыве.В это же время одним большим осколком снаряда разбило поднятую на спардеке правую шестерку, а мелкими была испещрена передняя труба и осыпан мостик.

Не знаю, когда именно, но вероятно, между 5 и 6 часами, когда мы шли близ "Александра Ш" и все предназначавшиеся ему перелеты сыпались вокруг нас, один снаряд попал в броню кормовой башни. Этим ударом, по словам находившихся в башне, сильно встряхнуло всю установку, но броня уцелела. На ней лишь остался глубокий отпечаток, да вокруг него сгорела вся краска.Палуба же, а также находящаяся поблизости железная переборка спардека были покрыты дырами от осколков этого снаряда. Еще днем был уничтожен наш беспроволочный телеграф и сбит гафель, флаг с которого квартирмейстер Прокопович тотчас же перенес на правый нок грота-рея.

Не могу обойти молчанием геройски погибшего Прокоповича, бывшего по боевому расписанию часовым у флага. Весь бой 14- го числа простоял он бессменно на своем посту и, невзирая на то что оказался совершенно о глохнувшим, ночью вступил вновь на вахту. 15-го мая снова все время пробыл он на своем месте у флага и под самый конец боя был убит взорвавшимся около него снарядом.

После гибели “Бородино” и сигнала с "Николая" о курсе наш командир рассчитывал вступить в кильватер "Орлу". Но несмотря на самый полный ход, мы не смогли приблизиться к нему и нас сначала обогнал "Апраксин", а затем и чуть не протаранивший "Сенявин". В 9-м часу вечера мы занимали место в колонне между "Сенявиным" и "Сисоем Великим".

Последний все время имел жестокую перестрелку с атакующими его японскими миноносцами и был подорван взрывом мины в носовую часть. В отчете адмирала Того так сказано об этом периоде сражения: "В 8 ч. 15 м. миноносцы нанесли первый удар против авангарда главных сил, и туг вся остальная флотилия совместно атаковала с разных сторон, продолжая эту смелую работу до 11 часов вечера. Неприятель защищался отчаянно, производя сильный огонь и освещая наши суда прожекторами. В конце концов русские отступили (?).(Эти слова непонятны, так как мы, несмотря на атаки, все время продолжали идти на север назначенным курсом. Вероятно, Того говорит здесь о тех кораблях, которые, будучи взорванными, вынуждены были отстать от отряда и идти к берегу-Н.Д.).

Все русские суда были разъединены и стремились уйти. Неподдающееся описанию сражение происходило на самом близком расстоянии. В одном месте три больших корабля: "Сисой Великий", "Нахимов" и "Владимир Мономах" получили минные пробоины, приведшие их в полную негодность к бою и плаванию.

С нашей стороны оказались потоплены миноносцы N69 (флагманское судно флотилии Фукуда), N 34 и N 35 флотилии Кавада. Эскадренные миноносцы "Harusami", "Akatzuki", "Imasumi" и "Jugiri", а также миноносцы "Sagi", N 68 и N 33 были повреждены русским огнем или столкновениями и должны были на короткое время отступить. Эти суда понесли значительные потери убитыми и ранеными.Флотилии Фукуда, Аойама и Кавада имели самые большие повреждения и потери. Команды трех потопленных миноносцев были спасены своими товарищами ("Karl", N 31 и N 61).

Потом мы узнали от русских пленных, что ужасные минные атаки в ночь на 28 мая не поддаются описанию. Атаки столь часто повторялись, что русские не успевали их отбивать, а маленькие миноносцы так близко подходили к русским судам, что на них нельзя было наводить пушки.

Около 2 часов ночи флотилии Судзуки обнаружили два русских судна, идущих к северу в 27 милях на NO от Харазаки. Миноносцы немедленно их атаковали и потопили одно судно, которое потом оказалось броненосцем "Наварин". Это судно получило с обоих бортов по 2 мины и в несколько минут погрузилось в воду.Другие флотилии искали неприятеля всю ночь, но безуспешно”.

Вот как описывается японцами эта страшная ночь, взявшая жертвами с нашей стороны "Сисоя", "Наварина", ‘’Нахимова" и "Мономаха'". И все же никакими словами нельзя описать того, что в эти часы переживалось.

Как я говорил уже, к 9 часам вечера, т. е. в самый разгар атак японских миноносцев, наша колонна шла на север в таком порядке: “Николай", "Апраксин", "Сенявин", "Ушаков" и, несколько отстав, "Сисой Великий", "Наварин” и "Нахимов". Расположение остальных судов мне неизвестно. И заслуживает внимания то обстоятельство, что первые пять судов, бывших под непосредственным командованием адмирала Небогатова, от минных взрывов не пострадали, несмотря на то что миноносцы постоянно шныряли вокруг.Я объясняю это лишь тем, что корабли, шедшие сзади нас. с наступлением темноты сразу открыли свои прожекторы и светили ими все время. Поэтому на них-то и набросились миноносцы, а было их такое множество, что пока одни попадали в лучи немногочисленных прожекторов, другие свободно атаковали с противоположной стороны.