Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин Страница 15

2. Если же не уступать власти, то надо найти Столыпина-второго… Надо найти человека, который блеснул бы перед страной умом и волей… Надо сказать второе «не запугаете», эффектно разогнать Думу и править самим — не на словах, а на самом деле — самодержавно…

3. Если кадетов не призывать, Столыпина-второго не находить, остается одно: кончать войну.

Вне этих трех комбинаций нет пути, т. е. разумного пути. Что же делают вместо этого? Кадетов не зовут, Думы не гонят, Столыпина не ищут. Мира не заключают, а делают — что?.. Назначают «заместо Столыпина» — Штюрмера, о котором Петербург выражается так: абсолютно беспринципный человек и полное ничтожество…»[258].

— в ноябре 1916 г. Николай II был вынужден сменить Б. Штюрмера на А. Трепова, который стремительно эволюционировал влево: «это, — характеризовал его председатель Государственной Думы М. Родзянко, — человек большой воли, большого ума, человек, способный на компромисс, во имя пользы. У нас уже были отношения налажены, и через него, может быть, мы получили бы ответственное министерство»[259]. Стремительное полевение Трепова привело к тому, что уже к середине декабря 1916 г. Николай II полностью разочаровался в нем: «Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь»[260].

— в конце декабря Николай II, по настоянию Александры Федоровны, назначил председателем Совета министров кн. Н. Голицына. Это был «человек уже далеко не молодой, в возрасте почти семидесяти лет…, обладал добрым, в высшей степени мягким характером и самым приятным обращением, но, — отмечал Н. Покровский, — твердости в нем не было решительно никакой и справиться с министрами он не был в состоянии, да едва ли и хотел»[261]. «Мрак усиливался, — приветствовал назначение нового премьера член императорской фамилии вл. кн. Александр Михайлович, — Князь Голицын… просто олицетворял собой то, что по-французски называется «ramolli», а по-русски — старческое слабоумие. Он ничего не понимал, ничего не знал, и только Ники или Аликс могли бы объяснить, чем их прельстил этот придворный старец без всякого административного опыта»[262].

Основная причина Кризиса власти, кроется вовсе не в персоналиях, указывал в конце 1916 г. на Совещании лидеров прогрессивного блока лидер кадетов: «Какое угодно «твердое» лицо, если пойдет в кабинет без программы и без общественной поддержки, ничего сделать не сможет. Положение слишком серьезно, чтобы справляться с ним путем личных перемен. Нужна не перемена лиц, а перемена системы. Родзянко: — В последних словах Пав. Ник. (Милюкова) заключается глубокая истина. Я совершенно согласен с тем, что нужна перемена режима, и могу вас уверить…, что то, что вы здесь выслушали, составляет общее мнение всех присутствующих членов Думы, без исключения, и ни в ком не вызовет возражений. Нет никого здесь, кто бы думал иначе»[263].

Николай II попытался найти компромисс с Государственной Думой путем назначения в июне 1916 г. товарища председателя Государственной думы А. Протопопова, по рекомендации председателя ГосДумы М. Родзянко, министром внутренних дел[264]. «Государь и императрица, — пояснял министр финансов П. Барк, — думали, что назначение популярного депутата на ответственный министерский пост, в особенности в виду того, что этот депутат был рекомендован председателем Государственной думы, произведет отличное впечатление, как среди депутатов, так и в стране. Вместе с тем, государь рассчитывал, что с привлечением Протопопова в состав правительства установятся более близкие отношения между Думой и Советом министров»[265].

Однако назначение А. Протопопова руководителем МВД не снизило, а наоборот обострило оппозиционность нижней палаты. М. Родзянко заговорил о необходимости увольнения А. Протопопова во время аудиенции уже 16 ноября 1916 г.[266]. Во время неофициального заседания кабинета, собранного на квартире А. Трепова 20 ноября 1916 г, министр юстиции А. Макаров, исходя из настроений Думы, сделал вывод, что «нужна уступка» — отставка А. Протопопова….»[267]. Либеральная оппозиция даже выдвинула и весьма настойчиво отстаивала версию о сумасшествии А. Протопопова[268].

«О Протопопове я позволяю себе сказать открыто, — говорил в декабре 1916 г. Николаю II министр иностранных дел Н. Покровский, — дальнейшее его пребывание у власти грозит государственному спокойствию. Из создавшегося конфликта между ним и Думой могут быть только два исхода: его увольнение или роспуск Думы»[269]. Это мнение полностью разделял начальник петроградского охранного отделения К. Глобачев, который в своих докладах чуть ли не дословно повторял слова министра иностранных дел[270].

«Вина» А. Протопопова заключалась в том, что, зная изнутри и хорошо понимая настроения, и реальные «силы» думской оппозиции, он считал, что «одним ответственным министерством страна не удовлетворится…, последуют и другие требования и таким образом учреждение ответственного министерства кончится революцией»[271]. В ноябре 1916 г. А. Протопопов предупреждал Николая II, что «политика уступок Государственной думе и общественности» «не приведет к умиротворению, а наоборот, послужит основанием к настойчивым домогательствам к изменению порядка государственного управления, что может вызвать большие потрясения в стране»[272].

Непрерывный и все более усиливавшийся Кризис власти привел к тому, что сформировать работоспособное правительство оказалось просто невозможно. Указывая на этот факт 25 декабря 1916 г., кн. Львов, от лица Председателей Губернских Земских Управ, в письме к М. Родзянко указывал, что «беспрестанная смена министров и высших должностных лиц государства в таких условиях, в которых она происходит в связи с постоянным изменением проводимой этими лицами политики, ведет к прямому параличу власти»[273]. «В целом ситуация создавала ощущение, — вспоминал вл. кн. Кирилл Владимирович, — будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, а иногда и вовсе игнорировали их…»[274].

5 января 1917 г. «Русские ведомости», внешне скорбно, но внутренне торжествуя, сообщили: «Бюрократия теряет то единственное, чем она гордилась и чем старалась найти искупление своим грехам, — внешний порядок и формальную работоспособность»[275]. «Я, — вспоминал П. Милюков, — так же хорошо мог бы озаглавить этот предреволюционный год словами «паралич власти». «Власти нет», — вторил кн. Львов. «Правительства нет», — подтверждал А. Протопопов[276].

«Русский ковчег не годился для плавания, — приходил к выводу британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж, — Этот ковчег был построен из гниющего дерева, и экипаж был никуда не годен. Капитан ковчега способен был управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, а штурмана изображала жена капитана, находившаяся в капитанской рубке…»[277]. Но даже в этих