Война Чарли Уилсона - Крайл Джордж Страница 17

Рассказы об Авракотосе в этот высший момент его карьеры в Греции напоминают образцы советской пропаганды того времени: сумрачный американец в темных очках что-то нашептывает на ухо фашистам-полковникам. Это было время заговоров и контрзаговоров. Греция и Турция балансировали на грани войны из-за Кипра. Обе страны были членами НАГО, и госсекретарь Генри Киссинджер со своим помощником Джозефом Сиско вел активную челночную дипломатию, пытаясь удержать альянс от разрыва. Несмотря на важность дипломатических переговоров, единственным американцем, которого всегда тепло принимали в изменчивой военной среде, был Гаст Авракотос. Понятно, что его начальство не могло не испытывать определенного беспокойства в связи с его ролью.

Но холодная волна находилась в самом разгаре, и его деятельность считали жизненно необходимой для продолжения тайной борьбы. То, какую опасную игру вел Авракотос, стало ясно за два дня до Рождества 1975 года, когда Ричард Уэлч, глава афинского отделения ЦРУ, был убит тремя неизвестными в масках на пороге собственного дома. Уэлч, один из тех разведчиков-джентльменов, которые разговаривали на четырех языках и изучали классику, официально работал первым секретарем посольства до ноября того года, когда в афинском англоязычном журнале появилась статья, где его разоблачили как сотрудника ЦРУ и опубликовали его имя, адрес и фотографию.

Это был пугающий момент для американских оперативников за рубежом. Ренегат из ЦРУ по имени Филип Эйджи только что принялся разоблачать своих бывших коллег в сенсационной книге «Внутри Компании», а радикальные газеты спешили повторно опубликовать имена раскрытых агентов в своих регионах.

Греческая террористическая группировка «17 ноября» сразу же взяла на себя ответственность за убийство, но Авракотос и его коллеги из ЦРУ винили Эйджи в том, что он умышленно подставил Уэлча. Спустя полгода Эйджи указал и на самого Авракотоса. С этого момента Гаста принялись очернять в местной радикальной прессе как злого духа, виновного в многих бедах страны. Нелепые истории, сочиняемые про него, выглядели бы забавно, если бы не несли с собой угрозу смерти.

В статьях его называли «кукловодом темных сил», «кипрским палачом», «властелином фашистских полковников из ЦРУ», «убийцей кипрских женщин и детей» и даже «турецким агентом ЦРУ». В коммунистической «Морнинг Дейли» появилось самое живописное сравнение: «Под каждым большим камнем, если перевернуть его, прячутся черви, пауки и гадюки. За каждой сомнительной деятельностью в нашей стране прячется голова Авракотоса, червивой гадюки из ЦРУ».

Несколько друзей Авракотоса из военной хунты были убиты, двое из того же оружия 45-го калибра, которым воспользовались для убийства Уэлча. Авракотос стал еще более дисциплинированным профессионалом: он систематически менял маршруты, автомобили и места встреч, иногда уходя от слежки в течение трех часов ради пятиминутного контакта, «Обычно у террористов на примете есть три мишени, и они почти всегда выбирают самую легкую, — говорит он. — Я стал очень трудной мишенью. Это помогло мне остаться в живых».

Террористы и вездесущие агенты КГБ были не единственными, кто в то время нацеливался на Авракотоса и ЦРУ В Соединенных Штатах оперативников вызывали на заседания комиссий Конгресса и требовали отчета за попытки убийства зарубежных лидеров или свержения правительств, предпринятые десятки лет назад. Американские репортеры впервые попробовали раскрыть текущие операции ЦРУ

Каждый оперативник с нормальным инстинктом самосохранения старался держаться тише воды ниже травы. Но у Гаста Авракотоса осталось незаконченное дело. Его бывший начальник Дик Уэлч был убит, и он считал своим долгом найти и покарать убийц. Этого требовал моральный кодекс его семьи и обычаи Эликиппы. «Мне хотелось пойти и перестрелять 35— 40 человек из группировки “17 сентября”, — вспоминает он. — У нас был список, и меня не волновало, если под горячую руку попадутся невиновные. Ну и что?» Более того, его друзья из Центральной разведслужбы Греции (CIS) и афинской полиции были готовы выполнить грязную работу. Они лишь ожидали сигнала.

«Но мне приказали сидеть тихо, — с грустью вспоминает Авракотос. — Они сказали, что мы не занимаемся политическими убийствами. На самом деле я просто работал в другую эпоху». Крепкому парню из «стальных трущоб» пришлось отступить, но он не собирался прощать Филипа Эйджи. Как и большинство его коллег, Авракотос винил Эйджи в компрометации Уэлча и был полон решимости наказать отступника.

Между тем в американской прессе Эйджи встретил удивительно сочувственное отношение к себе. Несколько журналистов представили его в образе простодушного американского патриота, ожесточенного войной во Вьетнаме и многочисленными несправедливостями, с которыми ему пришлось столкнуться на службе в ЦРУ. Журнал «Эсквайр» опубликовал его собственную апологию, где Эйджи с праведным возмущением объяснял, почему он решил делом своей совести попытаться уничтожить организацию, в которой он служил.

Это было уже слишком для Авракотоса, который вступил в тайные переговоры с дружественными разведслужбами по всей Европе с целью выставить Эвджи в качестве кубинского агента, что закрыло бы ему доступ в эти страны. По словам Авракотоса, вскоре после этого в Афины прилетел заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам, приказавший ему немедленно прекратить самоуправство. «Он сказал, что я не имею права прибегать к той же тактике, какую Эйджи использовал против нас, и что мои усилия нарушают гражданские права этого мерзавца. Он предостерег, что меня упрячут за решетку, если я буду продолжать в том же духе».

Заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам — то же самое, что главнокомандующий секретной армии. Его слово должно быть законом для оперативных агентов. Несомненно, этот человек находился под огромным давлением, но для Авракотоса он выступал заодно с изменником. Оперативник пришел в ярость. «“Насколько я понимаю, вы выступали со свидетельскими показаниями перед комиссией Пайка и назвали мое имя. Так вот, ты только что нарушил мои гражданские права, и если ты теперь решишь посадить меня, я посажу тебя, ублюдок!” Я прочел ему лекцию о том, как он должен поступать, и знаете, что? Эта история разошлась по всему свету. Во всех оперативных пунктах говорили: “Вы слышали, что Авракотос недавно сделал в Афинах? Он назвал заместителя директора х…сосом!”»

Лишь немногие полевые сотрудники могли бы рассчитывать, что такое сойдет им с рук, но Авракотос был одним из самых ценных оперативников, но которых полагается любое разведывательное ведомство. Он показал себя незаменимым специалистом в Греции и говорил об Эйджи примерно то же самое, что думал любой человек из ЦРУ. Кроме того, несмотря на его грубые речи и ненависть к «голубой крови», никто из работавших с Авракотосом не сомневался, что он любил и чтил ЦРУ, как собственную семью. «Я никогда не состоял в студенческих братствах, — сказал он после выхода на пенсию. — ЦРУ — вот мое братство, В трех четвертях зарубежных оперативных пунктов до сих пор работают люди, хорошо знакомые со мной, и даже если я сейчас позвоню любому из них и скажу, что мне кое-что нужно, это будет сделано без лишних вопросов».

В 1977 Авракотос переживал бурный любовный роман с Агентством. Когда он вернулся в Эликиппу, отец принял его как героя. «Ты получил образование и повидал мир. Скажи нам, что происходит? — спросил Оскар своего сына, — Как ты разбираешься с коммунистами?»

«Я ответил, что нам не разрешается говорить о своей работе, и он сказал: “Хорошо, я горжусь тобой… Что бы ты ни сделал для своей страны, этого будет недостаточно”».

В Афинах были моменты — например, когда разразился путч, и Генри Киссинджер с другими членами правительства США обратился за помощью к Авракотосу, — когда мечта о достижении высшего поста в Агентстве казалась вполне достижимой. Гаст мог во всех подробностях представить тот миг, когда он, Гаст Ласкарис Авракотос, происходящий из старинного рода защитников греческих императоров, вступит в должность директора Центрального разведывательного управления.