Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции - Сергей Николаевич Плохий Страница 25

выделил тех, кто владел русским или украинским и мог, по мнению подполковника, шпионить или, по крайней мере, сеять антисоветскую пропаганду. Свешников насчитал 11 офицеров, родившихся в бывшей Российской империи, и еще 27, чьи семьи происходили с ее территории. Однако же те, кто приехал на Украину помочь преодолеть языковой барьер, проверялись командованием ВВС США: тех, кто проявлял враждебность к большевистскому режиму по идеологическим, личным или семейным причинам, в СССР не брали. Американцы не были заинтересованы в шпионаже. Единственными разведчиками в их рядах были офицеры ВВС, которые опрашивали пилотов об их целях и о немецкой обороне, с которой те сталкивались во время миссий. Американцы пытались “взять обаянием”, пытаясь убедить Советы в возможности совместных дел и открытия новых авиабаз, особенно на Дальнем Востоке. Но офицеры Смерша об этом не знали и не поверили бы, даже если бы им сказали… А может быть – особенно если бы им сказали10.

* * *

С 25 мая по 14 июня 1944 года Свешников и Зорин определили среди американцев на полтавских базах с десяток потенциальных шпионов. Едва ли не первым номером в этом списке подозреваемых стояло имя майора Элберта Лепавски, одного из создателей операции “Фрэнтик” и ветерана полтавской базы. Именно он дал операции первое название – “Бейсбол”. Лепавски родился в 1907 году в Чикаго, в семье еврейских эмигрантов, покинувших Российскую империю, и построил блестящую академическую карьеру в Чикагском университете. Он учился у Чарльза Эдварда Мерриама, основателя поведенческого подхода в политологии, получил докторскую степень в 23 года и написал ряд важных монографий, эссе и докладов о городском управлении и распоряжении природными ресурсами. В 1930-х годах он занимался наукой в университете и одновременно работал в муниципалитете Чикаго, где занимал ряд должностей. В начале 1942 года, когда Лепавски после катастрофы Пёрл-Харбора вступил в ряды военно-воздушных сил, в городе освободился целый ряд постов. Его бывшим работодателям в администрации Чикаго пришлось искать нового руководителя научноисследовательских работ в юридический департамент, нового помощника директора Счетной палаты и нового директора Федерации сотрудников налоговых служб; а университету – нового директора Института гражданской службы11.

Лепавски, убежденный сторонник Нового курса, не только считал, что в годы войны должен служить своей стране в военной форме, но и приветствовал союз с исторической родиной. Да, Российской империи уже не было, революция 1917 года превратила ее в Советский Союз – страну социалистического эксперимента, и Лепавски этому эксперименту симпатизировал, но, впрочем, никогда его особенно не поддерживал. И даже считая свою аналогию с бейсболом (из него понятия “домашняя площадка”, “гости” и “подходы к базам”) полезной и эффективной, он прекрасно осознавал различия американской и советской “команд”. Идею эту он выражал так: “Другая команда в нашем бейсболе – уникальный союзник, но очень мало кому из нас понятны ее образ мыслей и политическая система”12.

Наверное, Лепавски и не представлял, насколько он был прав насчет образа мыслей партнеров из СССР. Еще 25 мая подполковник Свешников внес его в список подозреваемых за чрезмерную заинтересованность в общении с советскими офицерами и местными жителями. Свешников сообщил в Москву все, что узнал о Лепавски: что тот учился в Чикаго, Лондоне и Берлине и в настоящее время служит адъютантом американского командующего полтавской базы. И спросил, известно ли московским сотрудникам Смерша еще что-нибудь. Ему ответили только одно: Лепавски прибыл в Москву в феврале 1944 года с частью первого эшелона офицеров ВВС США для подготовки операции “Фрэнтик”. С момента прибытия его, как и других американских военных, держали под наблюдением до середины апреля, пока Лепавски не уехал в Полтаву.

И именно 14 апреля, за день до отъезда Лепавски из Москвы в Полтаву, в 22:20 группа наблюдения заметила, как он выходил из гостиницы “Националь”, где встречался с неким незнакомцем. Выйдя из отеля, они некоторое время прогуливались, разговаривая на языке, который агенты определили как иностранный. Затем Лепавски вернулся в гостиницу, а неопознанный мужчина вошел в дом в центре Москвы, на Петровке. Вскоре его личность установили: это был Исаак Звавич, профессор истории Московского университета. Он родился в еврейской семье в Одессе в 1906 году, окончил Лондонский университет и в середине 1920-х годов работал консультантом советского посольства в Великобритании, а с 1928 года преподавал в вузах, изучал историю российской дипломатии XIX века и стал одним из ведущих советских специалистов по Великобритании и британской истории. Согласно докладу спецслужб, Звавич был женат, обеспечен и занимал большую, хорошо обставленную комнату в коммунальной квартире в центре Москвы13.

Это все, что могли сообщить о Лепавски из Москвы. Свешников и Зорин решили довериться интуиции. Само происхождение Лепавски делало его подозреваемым, тем более что он владел русским языком и, согласно данным контрразведки, скрывал этот факт. В разведку сообщили, что Лепавски получал письма от семьи из США, написанные по-русски, но представителям советских властей он говорил, что не знает и не понимает этого языка. Были подозрения, что он использует свое положение адъютанта для прикрытия разведывательной работы. “Систематически посещает наши штабы под предлогом выполнения отдельных незначительных поручений”, – сообщал Свешников в Москву. Впрочем, любой человек такого происхождения, воспитания и положения не мог сделать на базах почти ничего, что не вызвало бы подозрений. И он оставался в списке Свешникова и Зорина, пусть те и не имели никаких веских доказательств того, что Лепавски – шпион14.

* * *

В особую категорию подозреваемых попали американские офицеры, которые не имели родственных связей с бывшей Российской империей, не знали местных языков, но тем не менее (по крайней мере, по мнению Смерша) придерживались антисоветских взглядов и сеяли антисоветскую пропаганду. Уроженец Теннесси подполковник Уильям Джексон – главный хирург на авиабазах США – находился в самом начале этого списка. Кроме того что он разделял взгляды, считавшиеся антикоммунистическими, Джексон стремился налаживать связи с местным населением, особенно с женщинами. Он прибыл в Москву 21 марта со вторым эшелоном американских военных для подготовки к открытию полтавских баз. В Москве он провел время весьма продуктивно: посещал больницы и составлял подробный доклад о состоянии советской системы здравоохранения и медицинской работы, отстававших от Соединенных Штатов, по его оценке, лет на пятьдесят.

Четырнадцатого апреля Джексон отбыл в Полтаву, где вместе с подчиненными приступил к устройству медицинской службы на каждой из трех баз и к обеспечению надлежащих санитарных условий для живущих там американцев. Ему часто приходилось иметь дело с деликатными вопросами: скажем, уговаривать советских офицеров улучшить уборные и душевые. Хотя трудности в отношениях