Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 25

Но не только холод и возрастающая уверенность в том, что отступление Великой армии превращается в бегство, расшатывали дисциплину. Жестоким потрясением для всех, начиная от рядового и заканчивая маршалом, стало возвращение на превратившееся в гигантский склеп Бородинское поле, на западе от Можайска, к первому морозному дню, когда там появилась армия.

Здесь, на огромном пространстве земли, вспаханной пушечными ядрами и усеянной грудами разного хлама, лежали незахороненными или захороненными лишь наполовину 50 тысяч трупов солдат и, как минимум, половина от того же количества трупов лошадей[38].

Этого зрелища оказалось достаточно, чтобы растопить сердца даже самых мужественных солдат. Ни один из мертвых русских солдат и конечно же ни один из французов не был погребен на поле боя. Неглубокие могилы тех, кого все-таки успели закопать, были начисто размыты октябрьскими ливнями, а трупы лежали на поверхности. Головы, руки, ноги, туловища людей лежали вперемешку с ржавевшими касками, кирасами, разбитыми вдребезги лафетами орудий и сломанными мушкетами. В каждом овраге, особенно у Главного редута, возвышались горы трупов, от гниения раздувшихся до неузнаваемости.

Солдаты Наполеона привыкли к кровавым бойнями, но обстоятельства этого почти случайного возвращения на поле боя натолкнули наиболее сообразительных из них на размышления о тщете военной славы и полной бессмысленности такого дальнего похода и такого количества усилий, чтобы быть убитыми и сгнить под ветром и дождем.

Тем не менее предположение, что так много французов, маршировавших в отступавших колоннах, возлагали вину за случившееся на императора или действительно считали, что он несет личную ответственность за их прошлые и настоящие неудачи, было бы ошибкой. За 18 лет рекорд его военных достижений так и не был побит, и большинство французов в глубине души безоговорочно верили в его счастливую звезду или его удачу, поэтому смогли смириться даже с этой частью его военной политики. Они были детьми революции, непримиримыми врагами наследных привилегий, которые для них представлял императорский двор в Вене, Пруссии и Санкт-Петербурге. И если в последние пять лет революция поменяла курс, они приняли его, большей частью согласившись с наполеоновской концепцией современной автократии, при которой остатки феодализма были вырваны с корнем, чтобы расчистить дорогу иным добродетелям.

Поколениям детей, выросшим после битвы при Ватерлоо, когда в Европе наступил долгий мир, внушалось, что Наполеон был кровожадным, помешанным на власти солдафоном, не думавшим ни о чем, кроме завоеваний, однако солдаты, которые в 1812 году шли вместе с ним по заснеженным равнинам, таковым его не считали. И большинство из них не поменяли своего мнения после окончательной ссылки Наполеона на остров, затерянный среди Атлантического океана. Его идеи продолжали жить долго после того, как человек, их породивший, устроил генеральную чистку в королевских домах Европы. Наполеон больше радовался, когда издавал новый закон, чем шел на войну, и не только его вина в том, что против него то и дело выступали и сосланные французские и испанские Бурбоны, и закоснелая аристократия в России, Британии, Австрии, Пруссии. Столкновение между этими силами и новыми идеями привело к Французской революции, рано или поздно случившейся бы, с ним или без него. Но если б не было этого человека с его административными талантами и нечеловеческой энергией, то развитие демократического правления в Европе шло намного медленнее и, возможно, стоило бы много больше крови. Наверное, очень небольшое количество людей, едва идущих по Бородинскому полю на первом этапе их возвращения в Европу, размышляли над этим, но выжившие задумались, когда после отречения императора в Фонтенбло Меттерних и вернувшиеся после реставрации Бурбоны попытались повернуть колесо истории вспять.

После Бородина армия подошла к Колоцкому монастырю, где многие раненые до сих пор лежали в грязных бинтах. Наполеон оставался там достаточно долго, чтобы забрать всех, кто мог двигаться. Чтобы дать им шанс добраться домой, он велел освободить телеги и повозки, включая кареты из своего личного кортежа. Некоторые добрались, несмотря на то что через несколько дней возницы и маркитанты под тем или иным предлогом оставят их на обочине дороги, вновь набив свои повозки награбленным добром.

30 октября главные силы армии добрались до Вязьмы, которую прозвали «городом шнапса» за обширные запасы водки, найденные здесь во время наступления. Погода все время ухудшалась, сильный ветер нес по полям хлопья снега, каждые несколько часов температура падала на один-два градуса. Все больше лошадей падало замертво, их туши разрезали на куски, пока они не успевали окоченеть. Похлебка с конской кровью стала основным блюдом, солдаты шли, макая пальцы в общий котел и облизывая их, будто это могло им помочь на пути домой.

31 октября начался настоящий буран, ветер как плетью хлестал идущие шеренги, заставляя людей дрожать от холода, раскачиваться и спотыкаться о холмики, которые возникали там, где снег засыпал мертвых. И все это время за ними по пятам, нападая с левого фланга, шли измученные погоней солдаты Кутузова, которые, несмотря на привычный для них холод, не могли подняться для решающей атаки. Казаки Платова не отставали от французов, но так и не отваживались атаковать сплоченную группу людей, державшихся вокруг отстающих, искавших продовольствие или жаривших конину на кончике шпаги или штыка. Тысячи погибли на этом пути, а из тех, кто попал в плен, лишь немногие вернулись назад.

На подступах к Вязьме, 3 ноября, русский генерал Милорадович предпринял решительную попытку отбить отставший арьергард Даву от главных сил. В той или иной мере ему это удалось, но Даву оказал такое отчаянное сопротивление, что сдерживал нападавших, пока Ней и Евгений де Богарне не стянули свои войска и не пришли ему на помощь, отогнав русских с дороги и восстановив связь между арьергардом и главными силами. Даву ушел, оставив 25 пушек и несколько тысяч пленных. На следующий день гвардия маршировала по озеру, которое было сплошь покрыто крепким льдом, борьба за путь к Смоленску продолжалась.

5 ноября небо было серо-голубым от снега, приближался страшный буран, на следующий день ожидалось сильное понижение температуры. С флангов стала подтягиваться французская гвардия, а за два дня до этого при Яркове к армии присоединились части императорской гвардии. Дойдя до Дорогобужа, 4 ноября, ветераны осознали все безрассудство своего отказа любой ценой отступать по другой дороге, потому