Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 29

Он проехал мимо русского пленного, застреленного охранявшими его солдатами за то, что не мог идти дальше. Ройдир также сообщил о расстреле по приказу губернатора Вязьмы приблизительно в это же время партии из 30 пленных. Французы не прибегали к таким методам ведения войны до тех пор, пока не оккупировали Пиренеи в 1808 году.

Гессенский капитан был одним из тех, кого совершенно захлестнул поток беглецов. В течение того периода, что он провел с Молодой гвардией и служил телохранителем императора, он прилагал большие усилия, чтобы собрать сведения о количестве личного состава различных полков, позже переформированных в Смоленске. 12 ноября, через три дня после того, как Наполеон достиг Смоленска, собственный полк Ройдира уменьшился до восьми сержантов, одного барабанщика и 49 солдат. Потери Первого корпуса Даву, вовлеченного в арьергардные бои у Вязьмы, были намного больше. 111-й полк потерял 20 офицеров и 449 солдат, 15-й полк легкой кавалерии и 33-й пехотный полк сократились с 4500 до 450 человек! Старая гвардия потеряла трех из четырех, а Молодая девять из десяти человек.

По возвращении в Смоленск Ройдир вместе со своими уцелевшими товарищами поселился в отдельном доме, но вскоре их выселили оттуда ветераны Старой гвардии. Это был один из тех случаев, которые назывались «позаботься о себе сам!». Зная, что французам вскоре придется оставить Смоленск, старый служака Ройдир сделал собственные приготовления. Он одолжил свою лошадь артиллеристам, а сам обзавелся низкорослой лошадкой, оказавшейся намного более пригодной для передвижения по скованным льдом дорогам. 15 ноября, через день после того, как Наполеон ушел из города, гессенцы двинулись вслед за ним попытать счастья вместе с остатками Великой армии на длинной дороге до Немана.

Они маршировали в относительно хорошем порядке, который многие соблюдали благодаря пятидневному отдыху в Смоленске.

Нерешительное настроение Наполеона в Малоярославце исчезло, и он, как и оказавшийся под сильным давлением Ричард III у Босворта, стал опять самим собой. Наполеон ясно и лаконично отдавал приказы и выглядел бесстрастным, когда сидел за своими картами вместе с безупречно одетым Бертье под рукой. Советы таких людей, как Даву, принц Евгений и Мишель Ней, когда он прибыл, пользовались спросом, но им не обязательно следовали. Наполеон строил собственную диспозицию из тех фактов, которыми располагал. Везде все опять было как в Египте, однако он вернулся оттуда невредимым, хотя остался там еще и без флота. Сегодня можно было бы сказать, что он испытывал недостаток армии, или так могли бы сказать русские и нейтральные государства, забывая, что те, кто был в его распоряжении и каким-то образом выжил в снегу и буранах, пребывая на голодном пайке последние 12 дней, составляли элиту, которой руководили самые опытные командиры на свете. Даву, «железный маршал», однажды с одним корпусом разбивший прусскую армию, был здесь. На Евгения де Богарне и его итальянцев все еще можно было положиться, они продолжали поддерживать некое подобие порядка. Основная часть Старой и Молодой гвардии несла знамена с орлами, маршируя под командованием Бессьера и Мортье. Но самое главное, Мишель Ней продолжал защищать тыл от любых попыток Кутузова прорваться и нанести удар по основным частям.

Старая северная лиса не предпринимала серьезных попыток сделать это. «Пусть зима делает свое дело, — сказал он нетерпеливым подчиненным, — я не собираюсь до самой границы воевать с толпой!» Он следовал за французами на разумном расстоянии, двигаясь восточнее и южнее Великой армии, но казачий атаман Платов продолжал придерживаться своей тактики постоянных набегов. Каждого замешкавшегося француза из арьергарда ждала смерть или плен.

Виктору, находившемуся западнее Смоленска, поступили указания любой ценой объединить свои усилия с Сен-Сиром и не дать русским армиям Чичагова и Витгенштейна соединиться, чтобы таким образом удержать свободной переправу через Березину. Задачу реорганизации и переформирования главных частей выполнили в Смоленске. Из уцелевших сформировали три отряда, которыми командовали император, принц Евгений и Даву вместе с Мортье. Самым последним из всех был Ней со своим арьергардом, получившим подкрепление.

За день до того, как первые шеренги покинули город, полковые музыканты гвардии перед штаб-квартирой заиграли «Где, может быть, лучше, чем в лоне семьи». Наполеон, услышав эти звуки, вышел на балкон и приказал им сыграть что-нибудь более веселое. Они остановились и заиграли «На благо императора силы положим!». Позднее солдаты Старой гвардии станут последними людьми в мире, которые признают, что империя распалась на части.

Вести о близком к успеху заговоре Мале достигли Смоленска, и их смысл стал очевиден императору: ничтожество, подделавшее документ, взявшее командование над 1200 солдатами Национальной гвардии, заморочившее голову энному количеству офицеров, включая префекта. Мале выпустил из тюрьмы шпионов, но, когда он претендовал на захват власти в столице, его остановили только благодаря бдительности двух офицеров, потребовавших от него более весомых доказательств. Все это говорило о том, что верности и здравого смысла у граждан на родине осталось очень мало. «А что мой сын? — задал вопрос Наполеон, обращаясь к хмуро молчавшему военному совету. — Неужели ни один о нем не вспомнил?» Дарю, один из его близких друзей, тихо сказал, что парижанам крайне необходимо без промедления увидеть императора живым и здоровым. Втайне Наполеон согласился с ним. Он отдал приказ продолжать отступление на следующий день, все дивизии должны были находиться на расстоянии однодневного перехода друг от друга.

Люди изо всех сил стремились к Смоленску, веря, что там их ждут полные склады. Когда выяснилась правда, большинство отставших, которые по одному или парами продолжали прибывать в город, дали волю отчаянию. Единственным продуктом, присутствовавшим в изобилии, была водка. Сотни солдат упились до бесчувствия, на следующее утро сержанты, обыскивая дома, нашли их мертвыми. Некоторые из этих отчаявшихся людей умерли, так и не найдя утешения в водке, погибнув от снега, завалившего доступ в дотла сожженные дома, где неосторожные бродяги падали в глубокие погреба. «Их тела, — пишет Бургойнь, — на следующий день выносили наружу, не для того чтобы похоронить, а ради одежды». Сам Бургойнь оказался в числе тех, кому повезло больше всего.

Будучи сержантом Старой гвардии, он получил унцию сухарей и немного ржаной муки, смешанной с сеном. Из этого скупого пайка он приготовил нечто, похожее на пудинг, правда оказавшийся тяжелым, как свинец. Несмотря на то что остовы городских зданий представляли лишь относительное укрытие, дух товарищества вновь ожил среди солдат, и Бургойнь потратил ночь на поиски своего самого старого друга — сержанта пеших стрелков по имени