Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков Страница 3

Руку

Одна заря закинула к другой.

И, сестры двух небес, прядут они —

То розовый, то голубой туман,

И в море утопающая туча

В предсмертном гневе мечет из очей

То красные, то синие огни.

Только тут я обратил внимание, что остался без связи — билайн закончился возле границы. Купил карту феникса, получил инструкции полковника З., связался с зампотылу, прибыл в часть. Пишу теперь по-военному, сжато, четко, односложно.

«А коньяк этот ничего» — подумал я, оканчивая бутылку, которую я подарил зампотылу. Коньяк развязал мой язык настолько, что я поделился с зампотылу самыми своими смелыми взглядами на войну, мировое устройство, женщин, а напоследок еще ляпнул, что на довольствие меня можно не ставить и спать-мол я могу под открытым небом — турист я опытный и не люблю быть обузой. Политический кусок монолога зампотылу пропустил с напряженным молчанием, но когда я заговорил про жит-быт, он воспрял духом, меня прервал и настоял, чтобы я располагался в офицерском бараке (и слава богу). Вечером еще были соревнования с солдатами на турнике (я выиграл у какого-то ефрейтора), проверка моего бронежилета и аптечки (зачет и сверх того — очень лестные комментарии офицеров о моем бронежилете и особенно о противоосколочном фартуке), баня (снова вспомнил Кристину), тушенка с рисом, белый хлеб с коровьим маслом, чай, отбой.

14 АВГУСТА

Полдень комкал жаркий ветер, орешник едва заметно мотал вершинами и неспокойно шумел. И было отчего. Сегодня ждем нашего комбрига. Того самого полковника З. благодаря которому я здесь. Как-то решится моя судьба? В воздухе прямо чувствуется напряжение. Проснувшись, я перебрался на улицу на штабеля сосновых пахучих досок — в бараке заели мухи. Пришлось съехать во двор. На досках прелесть! Около полудня двор накрыло солнце и я вернулся в барак.

— Имя, — спросил полковник, входя в барак, и посмотрел на меня так, словно стоял перед полком. Мягкой кавалерийской походкой за полковником вошел человек с глазами цепкими ястребиными и автоматом на двухточечном ремне.

— Мое? — спросил я.

— Мое мне известно.

Так я познакомился с полковником З. В глаза бросались глаза полковника — тяжелые глаза небесного цвета.

— Выйдем, — предложил полковник. Мы сели под дубами за разбитой техникой. Полковник сходу разработал план (недаром полковник).

— Встанешь на учет в донецком военкомате. Призовут. Попросишься в часть. Запиши номер части.

Я похлопал себя по пустым карманам.

— Запоминай, — полковник закурил и лицо его скрылось в табачном дыму.

Первоначально решили так: мне предстояло отправиться в подразделение МО РФ, где я смогу «посмотреть, послушать и поучаствовать».

Идеальный план! Как не идеальный? Повоюю месяц и вернусь к дню рождения сына. Заеду в Таганрог.

18 АВГУСТА

Я дал себе слово вести дневник ежедневно, но несколько однообразных дней на базе, отягощенных изматывающей жарой и бездельем, нарушили этот порядок.

Начну с описания того, как и где мы живем, разумеется, избегая излишних деталей, чтобы «не прилетело». Тыловая часть, в которой я застрял четвертый день, занимает территорию какой-то базы. Это небольшой неустроенный город, который словно задержался в конце прошлого века. В нем несколько небольших супермаркетов, с десяток торговых лавок, маленький рынок и единственное кафе. На всем лежит печать неустроенности и упадка. Добавьте абсолютно тропическую жару, разбитые мостовые, заброшенные дома, удивительно беззлобных собак с неизменно печальными глазами — и это даст вам примерное представление о месте, где я оказался. К чести города будет сказано (и Донбасса в целом) — здесь превосходный выбор импортного спиртного и табака.

На нашей базе есть передвижная баня, полевая столовая, для эстетов — туалеты типа «очко» (но все мочатся там, где бог на душу положит).

Офицерская кают компания — комната шесть на восемь метров. Древенчатые полы покрыты суриковой краской с двумя заплатами, древенчатый же потолок — небесно-голубой, стены белые. В комнате шесть коек с пружинными матрацами, два стола, серванты-инвалиды времен СССР, морозильник и табуретка для мухобойки зампотылу. Вентилятор гоняет по комнате мух и горячий воздух, хлопает крыльями триколор над моей койкой у стены. В стеклах сервантов календари 1977 и 1988 годов с полуголыми анорексичными моделями.

Четыре последних дня превратились в пытку — я совсем одурел со скуки. Пытаясь разнообразить распорядок, выходил в город (распорядок части на меня распространяется в известных только мне пределах); два раза пытался добраться до соседнего поселка, но дальше блок поста не продвинулся; угощал солдат и офицеров арбузом; осмотрел все городские памятники; дважды выходил на пробежку по территории части; пролистал учебник по топографии; а в остальное время бесцельно слонялся по оцепеневшему от жары городу.

В те дни все жили какой-то странной жизнью. На фронте ВС РФ продолжали наступление, а я мариновался на богом забытой тыловой базе.

С мечтательной и грозной надеждой я смотрел на карту незалежной, на Одессу, на Киев. Из метрополии тем временем в теплые страны утекали потоки инвестбанкиров, дельцов разного ранга, шоуменов, общественных деятелей, воинствующих секс меньшинств. Они уезжали с детьми, женами, содержанками, секретаршами, собачками, контейнерами, заполненными английской мебелью, картинами Моне, дорогими нарядами и шипящими проклятиями. Уезжали журналисты, талантливые и продажные, такие же актеры московских театров, превращая свой личный побег в библейский исход. Бежали с истошными криками, с публичными отречениями, бросая на прощание «мне стыдно…». Бежали позорно и навсегда. Без лишнего шума бежали дети депутатов и сенаторов, чиновников разных рангов. Многие из них давно уже пустили корни в теплых комфортабельных странах, оставив своим властительным родителям поучать нас о любви к родине и подготавливать почву для мобилизации.

Кто остался — с тревожным ожиданием наблюдали за тем, как мир принимает непривычные невиданные формы. Усталость, опустошение от новостей, непонятная, но все сильнее осязаемая тревога, заполнили привычную пустоту.

И все же жизнь брала свое. Мирной бестолковой суетой вытеснялась тревога: искренняя радость от ни с того ни с сего укрепившегося рубля сменялась негодованием из-за взлетевших цен, необходимостью на перекладных добираться до любимых курортов, закрытием автосалонов, ограничениями по картам и счетам, вызванными многочисленными пакостями коллективного запада и наших урапатриотов.

Талантливо безбожно врал обаятельный действительный государственный советник первого класса с бесстыжими двухэтажными глазами (Ах, обмануть меня не трудно! Я