Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II - Евгений Александрович Адамов Страница 31

и Болгарии и линией Эгри-Паланка — Сопот — Охрида, включая город Эгри-Паланка, то есть так называемую бесспорную зону». В тот же день 19/6 мая Сазонов с некоторыми формальными, по существу, оговорками принял эту программу действий и препроводил ее Савинскому, отказавшись вместе с тем поневоле, поскольку и инициатива выступления, и форма его свидетельствовали о первенстве Великобритании, от многолетних притязаний России на своего рода права первородства в Болгарии (телеграмма Сазонова Савинскому от названного числа).

Тем временем переговоры союзников с Болгарией — отчасти благодаря им самим, отчасти независимо от них, — стали известны в Сербии и в Греции. Пашич, опираясь на обсуждение дела совещанием, в котором участвовали король Петр с престолонаследником, нынешним королем Александром, Совет министров и другие выдающиеся государственные и общественные деятели Сербии, известил 28/15 мая посланников Антанты о своем отрицательном отношении к их предположениям относительно уступок македонских территорий Сербии ради вовлечения Болгарии в войну против срединных империй. Он настаивал на том, что это решение имеет окончательный характер и что никакое иное сербское правительство не отступит от него, о чем свидетельствует тот факт, что нынешний кабинет включает в себя представителей всех политических партий Сербии.

Греческое правительство пошло еще дальше. Тем же числом, что сообщение Пашича, был помечен торжественный протест его перед державами Антанты против их образа действий. Последний казался кабинету Гунариса безусловно «противоречащим принципам справедливости и свободы, провозглашенным державами Антанты», а потому ему представлялось «абсолютно невозможным (для них) ограбить (de-pouiller) нейтральное государство, вдобавок государство, благожелательный нейтралитет коего был столь постоянно полезен союзникам, с тем чтобы купить за счет его территорий помощь народа, который до сих пор сделал все, что он мог, для того чтобы помочь врагам Антанты». «В силу какого права и на каком основании могут они изувечить нашу страну?.. Все это дело представляет невообразимое оскорбление (наших прав): оно доказывает, что наши опасения были обоснованы и наше требование гарантий было абсолютно необходимо»[140].

При таких условиях неудивительно, что выступление представителей Антанты в Софии, последовавшее 29/16 мая, не имело успеха.

Ответ на предложение трех держав заставил себя ждать до 15/2 июня. За это время Савинский мог донести Сазонову о разных сомнениях, возбужденных этим предложением в болгарском обществе. Они касались обязательства для Болгарии выступить «со всеми вооруженными силами» без гарантирования Болгарии от нападения на нее со стороны Румынии и Греции, получения Болгарией компенсаций лишь при условии территориального расширения Сербии, ограничения размера компенсаций «бесспорной» зоной Македонии (телеграмма Савинского от 3 июня /21 мая № 308), наконец, опасения, как бы болгар не заставили продолжать войну с Турцией и после падения Константинополя, то есть в Малой Азии и даже на Кавказе (телеграмма его же от того же дня № 309 и ответная телеграмма Сазонова от 5 июня ⁄ 23 мая). Но центр тяжести заключался, несомненно, не в этом, а в огромном впечатлении, произведенном русскими поражениями, которые вместе с положением дел на Западном фронте и на Дарданеллах усиливали ожидание конечной победы Германии. На этом фоне яростные возражения Сербии и Греции против ожидаемых от них уступок в пользу Болгарии получали, естественно, усиленное значение (см. шифрованную телеграмму Грэя Бьюкенену 27/14 июня).

Неудовлетворительность болгарского ответа, в котором высказывалось пожелание уточнения сообщения Антанты по ряду вопросов, заставила английский кабинет обратить свои взоры на Румынию, а поскольку речь шла о Дарданеллах, снова и на Грецию, хотя переговоры с Болгарией и не были оборваны[141]. После свидания ответственнейших английских и французских министров, состоявшегося в первых числах июля в Кале, Бенкендорф телеграфировал 3 июля ⁄ 20 июня, что там «сошлись во мнении, что в настоящий момент имеется больше шансов заставить вступить в войну Румынию, чем Болгарию, и что немедленные шаги должны быть предприняты не в Софии, в Бухаресте… Скептицизм по отношению к Болгарии заметно усилился за последнее время», а потому «предлагаемые Болгарии условия, еще более определенные, чем те, которые были уже сделаны, имея мало шансов быть полезными, представляли бы весьма серьезные неудобства, вследствие впечатления, которое они произвели бы в Сербии и Греции». О том же говорила и памятная записка, врученная Бьюкененом Сазонову того же 3 июля ⁄ 20 июня.

Несколько дней спустя — 8 июля ⁄ 25 июня — Демидов уже извещал Сазонова о том, что ему «доподлинно известно», что в связи с весьма вероятным возвращением к власти Венизелоса английское правительство снова собирается поднять «со свойственной ему настойчивостью» вопрос о присоединении Греции к союзным державам.

Прибавив к этому совершенно справедливо, что «затяжка военных операций у Дарданелл и мало надежный исход переговоров с Болгарией придает несколько большую цену греческому выступлению», он испрашивал указаний насчет «допускаемого (Сазоновым) при создавшихся условиях предела греческого содействия и формы его проявления», то есть, в частности, о допустимости участия греков в дарданелльской операции сухопутными войсками.

Вскоре, однако, по неподдающимся сейчас выяснению причинам, тайна которых пока погребена в лондонских и парижских архивах, снова наступил поворот в сторону Болгарии. В то время как английское правительство не затруднилось прибегнуть по отношению к Греции к такому крутому приему, как захват острова Митилены (Лесбоса) «в качестве базы для операции против Дарданелл», о чем сэр Фр. Эллиот известил 25/12 июля греческое правительство (см. телеграмму Демидова Сазонову от 27/14 июля), оно же решило сделать новую попытку воздействия на Болгарию путем предоставления ей за немедленное объявление войны Турции: 1) оккупации части «бесспорной» зоны Македонии с тем, что вопрос об остальной части этой зоны, а также и о «спорной» зоне будет решен при заключении мира, 2) Фракии до линии Энос — Мидия и 3) Сереса. Сверх того, оно предлагало обещать Болгарии рассмотреть в благоприятном для нее смысле вопрос о Кавале, при условии отказа ее от Салоник, Кастории и Бодены. Этот бесконечный торг с переторжками возбуждал, по-видимому, в Петрограде, чем дольше он длился, тем меньше доверия к возможности достигнуть им каких-либо результатов, а сверх того, руководящее положение, занятое Англией в деле переговоров с Болгарией, и нажим, который она предлагала предпринять преимущественно на Сербию и лишь во вторую очередь на Грецию, естественно, должны были действовать раздражающим образом на русские правящие круги. В связи с этим английский кабинет счел нужным прибегнуть к столь мало «конституционному» средству, как к личная телеграмма Георга V Николаю 11 от 28/15 июля, в которой Георг настаивал на том, что немедленное сотрудничество Болгарии имело бы величайшее значение для обеспечения успеха операций в Дарданеллах и что «нужно приложить все усилия, чтобы его гарантировать», а