Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине) - Кожемяко Иван Иванович Страница 33

И непривычно для казаков, которые даже не сдержали одобрительный гул, завершил доклад словами:

– Командир эскадрона есаул Каледин.

Государь уловил настроение казаков и весело посмотрел на строй:

– Ну, что, молодцы, по заслугам и честь вашему командиру. Удостоен мною этого высокого чина. И ордена. Что скажете – заслужил или царь русский ошибся?

Строй дружно гаркнул:

– Никак нет, Ваше Императорское Величество! Командир наш – настоящий, без изъяну. Заслужил эту честь.

Царь обошёл строй, пытливо вглядываясь в лица казаков, с интересом разглядывая их лёгкие защитные костюмы.

Не преминул отметить:

– Не по уставу, но разумно.

И тут же возразил сам себе:

– А почему не по уставу? Там ведь сказано о сбережении людей, о проявлении сноровки и смекалки. Вот и молодцы! А для достижения победы – хоть в чёрта оборотись, – при этом тушистый митрополит из его свиты, стал украдкой креститься.

А царь громогласно продолжал:

– И вам всем, братцы, спасибо. Порадовали меня.

– Командир корпуса! Всем казакам – по десять рублей жалую. Унтер-офицерам, кроме того – чин очередной, взводных – из хорунжих – в сотники, всех, а чтоб обед у молодцев был получше, небось, оголодали за трое суток-то, бочку вина, от меня, эскадрону.

Дружное «Ура!» разнеслось окрест.

Александр III, будучи исполинского роста, всегда любил тех, кто вышел в него статью. Поэтому в строю, увидев дородную фигуру вахмистра Денисова, подошёл к нему.

– Люциферов, бьюсь об заклад, на дюжину коньяку, что этот удалец тебе понравился.

– Он, Ваше Величество, он, окаянный.

И уже сам Александр обратился к Денисову:

– А что, братец, ежели бы генерал заартачился, вязал бы его?

– Вязал бы, Государь. Нам никак нельзя иначе, их благор… Высокоблагородие, – поправился Денисов, – велели, не смотря ни на что, пленить Их Превосходительство.

– Ну, а если бы он в драку, что бы ты делал? – продолжал царь.

– А я бы, Ваше Величество, аккуратненько им бурку на голову – да и поперёк седла. Тут уж как водится, – уже под общий хохот довершил Денисов.

Государь обратился к Шаповалову:

– Отдай, отдай ты, этого молодца Люциферову. Уж очень они подходят друг дружке. Только для вас надо ещё породу лошадей, особую, вывести. Не вынесет-то донской жеребец такой… – он остановился и всё искал нужное слово.

Наконец – нашёл и довершил:

– Такого великолепия!

И правда, три великана – Государь, Люциферов и Денисов стояли рядом и внушали окружающим трепет и уважение. Очень уж они подходили друг для друга и дополняли друг друга.

Денисов и тут поразил всех присутствующих:

– Я, Ваше Величество, Его Превосходительству служить буду рад, но только если Его Высокоблагородие позволят, – и он повернулся к Каледину.

Царь загоготал так, что даже стая ворон спорхнула с соседнего дерева и, тревожно каркая, куда-то унеслась.

– Вот, учитесь, господа, – повернулся Император к свите, – такая армия, где сложились и существуют такие отношения между подчинённым и командиром – непобедима.

– Спасибо, казак, – повернулся он к Денисову.

Свой портсигар тебе жалую за молодецкую лихость, за доблесть твою.

Денисов онемел. И уже через секунду в его руке лежал тяжёлый, червонного золота, императорский портсигар, на крышке которого отливала камнями корона и затейливый вензель – буква «А».

– Так что, Ваше Величество, жизни своей за Вас не пожалею. Сердечно благодарен, – твёрдо произнёс Денисов.

– Но это – вещь дорогая, Вам самому необходимая.

Тут уж Александр III не смог сдержать слёз. Они катились по его счастливому лицу, которое сотрясал неудержимый приступ смеха.

Смеялись и все вокруг.

– Грамоту о подарке вахмистру, – повернулся царь к какому-то свитскому генералу.

– Ну, казак, ну, потешил, спаси Христос. Богатырь, истинный богатырь, – и царь даже обнял одной рукой Денисова за плечи.

***

Каледин-старший пребывал в полной растерянности.

Утром, на запалённом коне, к нему примчался вестовой, и, не вступая в долгие разговоры, прокричал запёкшимся ртом:

– Господин полковник! Так что готовьтесь, к обеду сам Атаман Всевеликого Войска Донского пожалуют.

И тут же, выпив ковшик воды, унёсся обратно.

Стрела тревоги кольнула Каледина в сердце:

«Что случилось? Что-то с Алексеем? Всё же у атамана – забот хватает, чтобы он просто так ко мне ездил».

Но, отдав все распоряжения по обеду, стал терпеливо ждать высокого гостя.

Аккурат, к обеду, запылила вдали дорога, и скоро он увидел богатую коляску, сверкающую лаком и никелированными спицами.

Впереди и сзади скакали казаки конвоя, на холёных, под одинаковыми алыми вальтрапами, с символами атаманской власти, конях.

– Т-п-ру! – зычно крикнул дородный казак, с бородой и усами, на гимнастёрке которого буграми вздулись погоны вахмистра.

Кони, присев на задние ноги, резко остановились, с мундштуков, в их разгорячённых губах, на землю закапала белая пена.

Генерал от кавалерии Посохов вальяжно, не спеша, выбрался из коляски, поправил богатую, в серебре, шашку и, стоя, ждал доклада Каледина.

Тот, в полном парадном мундире, молодцевато отбил шаг и доложил:

– Господин Войсковой Атаман! Полковник Каледин. Жду распоряжений Вашего Высокопревосходительства.

Посохов величаво протянул пухлую руку, но всё же природное, простое, взяло верх и он тепло и искренне произнёс, глядя в тревожные глаза Каледина, который умело скрывал своё волнение:

– С великой радостью тебя, отец! От всего Тихого Дона спасибо тебе, за сына.

Повернулся к адъютанту, взял из его рук пухлую пачку газет и протянул Каледину:

– На, смотри, а мы пока ноги разомнём.

Каледин, дрожащими руками от запредельного волнения, развернул первую газету. На ней, почти на четверть страницы, была фотография императора с… его сыном. Чуть не в обнимку. Огромного роста великан стоял рядом с Алексеем и тепло ему, словно отец – сыну, улыбался.

Текст прыгал у него перед глазами и он его не читал.

Тут же развернул, поочерёдно, ещё три–четыре газеты, и везде – был в том или ином виде его сын, подле Государя, снова с Государем и какими-то привидениями.

Не видел такой формы Каледин-старший – как лешие какие-то стояли казаки, но, коль Государь улыбался, значит, всё было правильно.

В очередной газете его поразила особая фотография – Государь, его же стати генерал, один из леших, как их назвал про себя Каледин, такой же огромный, а впереди них – его сын, крепкий, ладный, но среднего росточка.

В «Русском инвалиде» – жирно, броско был набран Указ Самодержца Всероссийского, в котором он жаловал Алексея чином есаула, минуя звание, и орденом Владимира с мечами за особые заслуги в деле защиты Отечества, проявленные при этом мужество и смекалку.

Слёзы счастья полились из глаз Каледина.

Он подошёл к Атаману, курившему в тени деревьев.

– Спасибо, Ваше Высокопревосходительство. Более счастливой вести не пережил в жизни.

– Дорогой Вы гость для меня. Заходите, прошу Вас, до моего куреня, – скромно назвал он свой красивый, просторный особняк в два этажа, утопающий в саду.

На всех деревьях висели тяжёлые плоды, да такие, что сам Атаман не выдержал, сорвал алое яблоко и сочно впился в него зубами.

– Здорово, какая красота! – промолвил он.

В доме был накрыт богатый стол. Дуняшка, в красивом переднике, стояла в готовности выполнить любое пожелание столь высокого гостя.

Каледин, с чувством, наполнил тяжёлые старинные бокалы домашним рубиновым вином и ждал слова гостя.

– Ну, что, полковник. Я уже прожил большую жизнь. Всё видел, о многом слышал, но такого, чтоб через очередной чин, задолго до сроку, присваивал Государь, не помню.

– Знать, великие заслуги у твоего сына, да тут, – он указал на газеты, лежавшие на столе, – всё прописано. Прочтёшь, затем.

– Поэтому, я поднимаю этот бокал, в первую очередь, за тебя. Значит, верное направление держал, взращивая своего сына.