Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине) - Кожемяко Иван Иванович Страница 43

Ну, а что касается Государя – ты сам видел. Они же с Ниловым не просыхают. И это длится уже годы.

Ты знаешь, что сказал Государь Столыпину, когда тот заявил, что в присутствии Распутина он ему докладывать не будет. И выгнал того вон, несмотря на присутствие Государя.

Так наш чуть не упал в обморок, замахал руками и произнёс фразу, которую двор повторяет как установление: «Лучше десять Распутиных пусть будет при дворе, чем пережить один скандал с Алис», то есть, с императрицей.

Вот и думай теперь, милый друг, чего нам ждать от таких порядков? Скоро ротного командира в армии не назначить, не испросив позволения старца Григория.

– Я когда корпус получил под своё начало, представлялся Государю, встретил его в каком-то дворцовом переходе, так он, дословно: «Что сверлишь глазами-то генерал? Я сейчас скажу папе и не быть тебе на должности. А ты мне, мне поклонись, да с уважением, так и в большие чины выйдешь».

– Шуганул я его, Алёша, матом, да за шашку схватился, так он, развевая свою бороду, вприпрыжку унёсся, только его и видели. Всё потом, во время аудиенции, из-за двери зыркал, но подойти не посмел.

Шумно вздохнув, заключил:

– Не жалко жизни, Алексей. Знали, на что идём, впрягаясь в лямку служивого человека. А жаль Отечество, пустят его по ветру, а мы и головы свои сложим, неведомо за что.

Холодок тревоги пробежал по коже Каледина.

Конечно, ни он, ни Самсонов в эту минуту и подумать не могли, что так и случится. И оба, сами, присудят себя к смерти: Самсонов – спасаясь от бесчестия германского плена, а Каледин – претерпев личную трагедию утраты доверия казачества Тихого Дона.

До этих событий Самсонову оставалось три года, а Каледину – шесть.

Но кто из нас знает свой завтрашний день? Поэтому и скрыл его Господь от нас, чтобы мы, до последней минуты Им отпущенной, исполняли свой долг перед Отечеством и не жалели о сделанном.

А ещё – оберегая нас от необдуманных роковых шагов. Ибо – зная свой последний час, многие – и всё человечество бы с собой забрали.

Им, что, уходя в безвессность, разве было бы жалко других?

Поэтому Господь и держит в тайне всё, что ему ведомо одному, зная слабую и порочную природу людей.

А сильных и совестливых – этим спасая. Так как нет ничего для них горше, нежели осознание никчемности своей жизни, разочарования в том, что и пришли они в этот мир зря, не изменив его и не сделав лучше, и ушли без высокого смысла, а нередко – лишь по прихоти злокозненной воли.

***

ГЛАВА V. КОМАНДИРСКАЯ ЗРЕЛОСТЬ

Она приходит не от лет,

а оттого, насколько человек

способен печаловаться за

вверенных ему людей,

насколько он отдаёт всю свою

душу делу служения Отечеству.

И. Владиславский

Тревожным было лето четырнадцатого года. Даже людям непосвящённым было понятно, что туча войны нависла над Европой. И в неё, обязательно, защищая единую веру и единокровный народ, будет втянута и Россия.

Её темпы экономического и промышленного развития в тринадцатом–начале четырнадцатого года, страшили не только Германию, а все государства Европы, которые трудно было заподозрить даже в доброжелательном отношении к России.

Америка и Англия, с одряхлевшей к этому времени Австро–Венгрией, поощряли немцев к войне, надеясь на ослабление могущества России и её роли в мире.

Не стояла в стороне и Франция. Ей было важно, напротив, обессилить своего извечного противника – Германию, и таким образом – укрепить собственные позиции в Европе.

К концу лета 1914 года противоречия между Россией и Германией из-за Балканского кризиса обострились настолько, что разрешить их можно было лишь в результате войны.

Формальный повод был найдет – герцог Фердинандт, в Сараево, был принесён на заклание.

И война заполыхала на огромных просторах.

Это уже потом историки посчитают, что в ней участвовало до шестидесяти государств, с населением в триста миллионов.

Их армии будут ежедневно истреблять друг друга, неведомо во имя каких целей.

Всего за войну погибнет около 50 миллионов человек, около 100 миллионов будут покалечены.

И как бы кто ни относился к Владимиру Ульянову, но он правильно сделал вывод, сразу же вначале войны: война со стороны всех государств, несправедливая, захватническая, империалистическая.

Мировой капитал стремился в результате войны поделить мир по своим представлениям и по своим возможностям.

На самый большой кусок русской земли рассчитывала Германия, у неё были самые большие аппетиты.

Не забывали о собственных интересах Америка и Англия, война которым на их территориях никак не угрожала в силу географического положения.

С вожделением взирала на южные области русской империи Франция, а Япония, войдя во вкус своей победы в войне 1904–1905 гг., стремилась закрепиться на захваченных рубежах и вытравить на этих исконно русских землях даже саму память о России.

Но никто и подумать не мог, что война изменит Россию до неузнаваемости. Она послужит главной причиной рождения нового государства и кончины самодержавия.

Династия, правящая Россией триста лет, расстанется с властью лишь потому, что она была доверена натуре мелкой, слабой, неспособной управлять даже собой и членами своей семьи, а не то, что огромным государством, которое населяли более ста пятидесяти наций и народностей.

Оставались три года агонии и надежд, поиска новых путей развития России разными силами: как теми, кто желал ей могущества и процветания, так и теми, кто стремился её ослабить и вызвать социальные потрясения и возмущения.

Но не было в ту пору ни одной силы, ни одного провидца, ни одного политика, который бы мог сказать, что жить прежней России осталось всего лишь три года.

Всего коротких три года, которые вместят в себя самую страшную трагедию в её истории и самые непредсказуемые потрясения.

Но анализировать всё это – было делом политиков.

Делом же военных – было воевать, защищать своё Отечество.

И Алексей Максимович Каледин, со своей дивизией, в первые же дни войны, оказался на фронте.

Уже 9 августа 1914 года он повёл свою дивизию в бой с врагом под Тарнополем.

Порыв людей и их вера в своего командира были столь высоки, что они опрокинули австрийский корпус, и он вынужден был спешно отступать.

И только угроза окружения дивизии, которая не была поддержана своими войсками, вынудила Каледина прекратить наступление и отойти на прежние рубежи.

В первых же сражениях родилось незыблемое правило, которому он был верен всегда, все годы войны – он всегда водил подчинённые войска в сражения, а не просто посылал их туда.

За это он, уже с первых боёв в столь ответственной роли, стяжал у подчинённых не только подлинное уважение, но и высокую любовь. Им восхищались, ему подражали, ему наследовали.

Но его и ненавидели те казённые ретрограды, для которых человеческая жизнь ничего не значила. Они просто заходились в ярости и злобе, мелочной и подлой зависти к подлинному самородку, народному военному вождю, для которого высшим смыслом жизни было служение благословенному Отечеству.

И, слава Богу, что в суровый час испытаний у России были такие верные солдаты, такие преданные сыновья.

Война – дело страшное и кровавое. И любой командир среди прочих прав, наделён самым страшным и самым тяжёлым – посылать людей на смерть.

Натуры бесчувственные и равнодушные делают это без каких-либо надрывов души, оправдывая любые потери неизбежностью таковых: коль война – как же без крови и потерь?

Натуры слабые и истеричные, прольют крови ещё больше, нежели первые, но будут при этом виниться и каяться лично и всем объяснять, что они не хотели, они не думали, что так получится. А уж каплю пролитой собственной крови будут возносить до небес, при этом картинно рисуясь, полагая, что она, их кровь, затмевает собой по значимости, реки чужой.