Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I - Евгений Александрович Адамов Страница 5

о достижении полного согласия с Австрией по балканским делам — со стороны Австрии было сделано все для этого, — а в ноябре 1910 г. поразило своих друзей в Лондоне и Париже потсдамским свиданием. То, что Пуанкаре лишь по приезде в Петербург узнал содержание болгаро-сербского договора, показывает, что русская дипломатия не спешила раскрывать свои карты перед союзниками. По поводу свидания Николая II с президентом Французской республики в Шербуре (3 августа 1909 г.) бельгийский поверенный в делах в Париже писал, что «прекрасные дни франко-русского союза миновали… ничего не осталось от былого воодушевления… Об этом союзе говорят как о чем-то приятном, на что вряд ли можно, в случае надобности, рассчитывать». Извольский уехал в Париж постом, и место его занял Сазонов, начавший деятельность свою с потсдамского свидания и поэтому с большой симпатией встреченный правящими берлинскими кругами.

Открытие Италией военных действий против Турции заставляет русское правительство вернуться к вопросу о Проливах. 19 сентября ст. стиля 1911 г. русский посол в Константинополе Чарыков получает из Петербурга предписание, «пользуясь обстоятельствами итало-турецкой войны и франко-германских переговоров о Марокко», попытаться добиться у нового турецкого правительства некоторых уступок, в частности допущения прохода русских военных судов через Проливы. Прием, оказанный турками этому предложению, заставил русское Министерство иностранных дел снова бить отбой. 2 декабря Чарыков получил из Петербурга телеграмму: «Так как переданные Вами Ассим-бею (турецкий министр иностранных дел) пункты преждевременно огласились не по нашей вине, считаем невозможным вести переговоры в рамках сообщенных Вами туркам текстов». (Чарыков указывал на возможность получения Турцией гарантии европейских владений (Македонии) против балканских государств.) 6 декабря официоз турецкого министерства иностранных дел («Ени-газет») заявлял: «Ни одно турецкое правительство и ни один турок ни на один момент не допустят мысли, что Османская империя может дойти до положения русского вассала… Мы можем заявить османскому народу, что Порта откажется исполнить русские пожелания».

Английская точка зрения была высказана помощником статс-секретаря Никольсоном французскому послу в Лондоне Камбону, передавшему ее русскому послу графу Бенкендорфу: «По его убеждению (сообщение Бенкендорфа от 23 октября н. ст.), мнение Англии то же, что и в 1908 г., и нынешний момент (война Италии с Турцией) неудобен для возбуждения вопроса о Проливах». Грэй подтвердил, что «в мирное время проход русских судов возможен при согласии Турции, но в военное время, если замешана Россия, нельзя ставить другую воюющую державу в несправедливо невыгоднее положение»[9].

От Франции русское правительство требовало, взамен своего «доброжелательного отношения к переговорам ее с Германией о Марокко», «отказаться от оппозиции или вмешательства в такие вопросы, где Франция менее заинтересована, мы же имеем существенные интересы, а именно — Проливы и Маньчжурия» (письмо Сазонова Извольскому в Париж 22 сентября 1911 г.). Из любезных ответов французского правительства Извольский вынес впечатление (письмо его 13 октября 1911 г.), что «по вопросу о Проливах Франция желает идти заодно с Англией». И действительно, 4 января 1912 г. французский министр иностранных дел де Сельв вручил Извольскому письмо, в котором говорилось, что он счастлив подтвердить заявление французского правительства, сделанное в 1908 г., а именно: «Французское правительство по-прежнему готово обменяться взглядами по этому вопросу с русским правительством, если бы новые обстоятельства вызвали необходимость рассмотрения вопроса о Проливах».

В Риме дело ограничилось разговором о «закреплении Италией принятых ею на себя в Раккониджи обязательств».

Германское правительство энергичнейшим образом поддержало в Константинополе решимость младотурок, а в Берлине, стараясь сохранить потсдамскую дружбу, любезно сообщило русскому послу, что «ни в какой мере не возражает против наших соглашений с Турцией по поводу Проливов» (сообщение Остен-Сакена от 10 ноября).

Австро-венгерский посол в Константинополе Паллавичини неосторожно сказал Чарыкову, что «венский кабинет уже высказал свое принципиальное согласие на свободное прохождение русских военных судов через Проливы (в 1908 г.)», но затем Эренталь заявил русскому послу в Вене, что Паллавичини высказал свой личный взгляд, он же, Эренталь, «готов дружественно обсудить этот вопрос, хотя и не считает себя связанным обещаниями 1908 г.», а 10 ноября того же 1911 года австро-венгерский посол в Петербурге сообщил, что его правительство признает «специальные интересы» России в Проливах, но при этом оговорил необходимость найти формулу, обеспечивающую Австрию от нападения русского флота.

Официальный ответ турецкого правительства русскому послу 8 декабря гласил: «Османское правительство, в согласии с договорами, заключенными до 1871 г. и подтвержденными Берлинским конгрессом, не может допустить исключительное прохождение русского флота через Проливы во время мира, как и во время войны, и объявляет, что все права на Проливы принадлежат исключительно османской нации и ее суверену для защиты неприкосновенности [османской] территории».

Неловкость положения Сазонов мог смягчить лишь заявлением, сделанным им в тот же день сотруднику Temps, что русское правительство не предпринимало никаких официальных выступлений по вопросу о Проливах, что переговоры Чарыкова с турецким министром иностранных дел имели теоретический и частный характер и что Чарыков вышел за пределы данных ему инструкций.

Таким образом, русское правительство, пытаясь добиться изменения положения в Проливах при помощи Австрии (Бухлау), потерпело поражение; пытаясь опереться на Париж и Лондон, но не оплатив авансом их поддержки в этом вопросе, потерпело второе поражение и, наконец, пытаясь опереться на балканские государства и использовать посредничество между ними и Турцией, потерпело третье по счету поражение. «Рычаг» неизменно скользил и срывался в вопросе о Проливах. Но он работал превосходно там, где дело шло о создании общей антантофильской ориентации, и в первую очередь при создании балканской «конфедерации». Здесь единственным условием успеха было то, чтобы направить острие этого «военного инструмента» если не исключительно, то, во всяком случае, главнейшим образом против Австро-Венгрии, а следовательно, и союзной с ней Германии. Этому условию отвечал неизменный отказ Петербурга продолжить австро-русское соглашение 1897 г.[10]или заключить новый договор, который гарантировал бы Австро-Венгрию от угрозы сформирования балканской лиги. «Первым триумфом русской политики, — писал совершенно справедливо с австрийской точки зрения граф Андраши, — было то, что ей удалось создать под русским протекторатом балканский союз — в первую очередь против Турции, во вторую, когда понадобится, против нас. Этот балканский союз был полнейшим поражением нашей политики; он вытеснял нас с Балкан»[11].

Дезавуирование, а затем и уход Чарыкова не могли исчерпать вопроса. 23 ноября 1911 г. Италия объявила о своем намерении блокировать Дарданеллы, а в апреле 1912 г. Проливы были фактически закрыты Турцией[12]. Петербургская дипломатия потребовала в Париже и в Лондоне содействия для открытия Проливов. Завязалась очень оживленная переписка, но результатом ее было французское предложение созвать конференцию для ликвидации итало-турецкой войны. Раньше, чем оно осуществилось, Турция открыла вновь Проливы и заключила мир с Италией.