Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I - Евгений Александрович Адамов Страница 8

даст все необходимые гарантии блоку держав Антанты (при еще не заключенном в этот момент мире между Италией и Турцией). Мысль Сазонова вскрывается следующим обстоятельством: ввиду начала военных действий Пуанкаре 15 октября поручил послам Франции предложить правительствам, при которых они аккредитованы, формулу о коллективном посредничестве («в удобный момент», — прибавил Грэй) и созыве конференции; пункт четвертый этой формулы гласил: «Державы соглашаются между собой не предпринимать ничего такого, что противоречило бы суверенитету султана и целости Османской империи». Сазонов телеграфирует в ответ на это предложение Извольскому: «Пока идет война, конференция не может рассчитывать на должный успех», а потому он против созыва конференции в случае, если посредничество не удастся, но он, во всяком случае, считает «предпочтительным в настоящее время исключить пока четвертый пункт, содержащий повторение о суверенитете султана». Пуанкаре этот пункт все же сохранил, сославшись на желание лондонского кабинета. Тогда в Петербурге выдвигают новое возражение: «О реформах упоминается лишь как о предмете суждения, а по поводу неприкосновенности территории устанавливается принцип», — «в последующих переговорах придется обратить необходимое внимание на правильную установку обоих принципов, если их сохранение будет признано нужным» (Нератов Извольскому, 19 октября н. ст.).

В то же время берлинский кабинет, тщательно избегая даже слова «реформы», заменял его всюду выражением «улучшение администрации», и Пуанкаре считал, что исключение четвертого пункта «внушит державам подозрение на наш счет и поведет к отдельному выступлению Австрии и Германии», хотя, конечно, «если Вы потребуете исключения четвертого пункта, — телеграфировал Извольский Сазонову, — Пуанкаре должен будет на это согласиться». В одном из интереснейших документов «Желтой книги о Балканских делах»[24], в письме наблюдательного и умного Жюля Камбона из Берлина к Пуанкаре, отмечается, что берлинская дипломатия ждет, в связи с балканской войной, расхождения между «мусульманской» Англией и православной Россией. Единственный пункт общности интересов между ними — обеспечение свободной торговли через Проливы. Компромиссная сазоновская политика до поры до времени может удовлетворять англичан, но, во-первых, Сазонову и Извольскому противостоят крайние панславистские элементы (Гартвиг в Белграде сказал Пашичу, что сазоновская политика — не русская политика, и, если турки победят славян, русский народ сметет все на своем пути), а во-вторых, как заметил Кидерлен (германский министр иностранных дел), «если болгары дойдут до Сан-Стефано, у русских и англичан не найдется общего языка». В Берлине допускают возможность полной перегруппировки держав, в связи с этим вероятным разрывом и столь же вероятным сближением с Австрией (оно уже наметилось в отношении «четырех пунктов» Пуанкаре). Основную задачу французской дипломатии Жюль Камбон видит поэтому в предотвращении разрыва между Англией и Россией через посредничество между Австрией и Россией, в чем Франции обеспечено сотрудничество Германии, так как в положении последних двух стран много общего. Здесь ключ к «умиротворяющей» политике Р. Пуанкаре.

Но если двойственность характерна для русской дипломатии того времени, то, как мы увидим, в этом отношении дипломатия французская также подпадала под влияние внутренне противоречивой обстановки. Жюль Камбон был, конечно, строже к Гартвигу, чем к Милльерану, и — к Извольскому, чем к Пуанкаре.

Берлинский кабинет был уверен в готовности французского действительно охранить целость Турции в случае полного ее поражения и добивался совместного с Англией и Австрией определения пределов удовлетворения балканских союзников; Россия должна была быть лишь уведомлена о приступе к такому обсуждению[25].

Тем временем Извольский, «денно и нощно обдумывая различные могущие наступить случайности»[26], пришел к выводу, что:

решительная победа балканских государств «сразу выдвинула бы во весь его исторический рост вопрос о борьбе славянства не только с исламом, но и с германизмом», и «в этом случае вряд ли можно уповать на какие-либо паллиативные сродства и следует готовиться к великой и решительной общеевропейской войне»;

решительная победа Турции «наложит на нас нравственную обязанность прийти на помощь славянским государствам». Извольский предлагал (Сазонову и Пуанкаре одновременно) в этом случае мобилизацию и «осложнения» на кавказской границе, под предлогом, что там война сохранит местный, никого не задевающий характер;

наконец, затяжной и неопределенный ход войны вызовет посредничество держав, но, вероятно, будет сопровождаться какими-либо беспорядками в Турции, на случай чего следует подготовиться к коллективной демонстрации держав, то есть к десанту в Босфоре, — старая, укоренившаяся с 1896 г., мысль: все наши государственные люди в оппозиции приписывали себе честь провала ее, и все они вновь преподносили ее, когда требовалось «положительное творчество». Даже Витте согрешил этим перед смертью.

25 октября в Берлине сильное волнение по случаю решительной победы болгар. В Вене настроение еще выше, — с этой стороны в Берлине ждут шагов, могущих вовлечь в конфликт Германию. Между тем в Париже, «под влиянием последних событий, — как телеграфирует Сазонову Извольский 28 октября, — замечается серьезный поворот умов в пользу балканских государств и русской точки зрения. Даже биржа, сочувствовавшая вначале Турции, встречает теперь победы этих государств повышательным движением».

Минута действительно «психологическая»: Пуанкаре делает публичное заявление о верности Франции союзу с Россией и окольным путем дает в печать сведение о берлинском предложении и об отказе от него Франции, а в то же время предостерегает Сазонова, что Кидерлен стремится к изолированию России[27], и «для избежания этой угрозы» русское правительство «должно просить нас немедленно предложить державам посредничество»; если же Сазонов не решится публично формулировать эту просьбу, французское правительство охотно возьмет на себя инициативу с сохранением тайны предварительного соглашения[28].

Грэй телеграфирует английскому послу в Берлине: «Я разделяю взгляд германского правительства на необходимость державам вообще и Франции, Англии и Германии в частности держаться в контакте». «Что касается самого германского предложения, то мой английский коллега, — телеграфирует Ж. Камбон Пуанкаре 29 октября, — продолжает относиться к нему благоприятно… Сэр Эд. Гошен не далек от мысли, что статс-секретарь, которого он считает русофилом, полагает, что петербургское правительство не отвечает настроению русского народа и что следует предложить петербургскому правительству компромиссный выход, на котором сошлись бы державы, но который общественное мнение в России не приняло бы от своего собственного правительства».

Мы видим, таким образом, сущность «умиротворяющей» политики Пуанкаре: Англия и Россия так далеко разошлись уже, что для сохранения Антанты ему с величайшим трудом приходится лавировать между Лондоном и Петербургом, откуда пробуют предложить программу посредничества одновременно во всех столицах, то есть без особого предварительного соглашения с Францией, что приводит Пуанкаре почти в отчаяние. Программа намечает: в интересах охраны безопасности Константинополя (от болгар) сохранение оборонительной зоны под действительным суверенитетом султана, от устья Марицы, включая Адрианополь, к Черному морю; вся остальная часть Европейской Турции должна быть поделена между балканскими союзниками полюбовно, — по крайней мере, русское правительство