Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями Страница 10

Умение контролировать эмоции и боль, большая физическая сила и спортивный азарт помогали делать мне определенные успехи в дзю — дзюцу. Мне нравилось испытывать себя, подвергая предельным нагрузкам. Наливать тело силой, делать его крепче и мощнее, стало для меня таким же естественным желанием, как утоление голода. Оставался только один вопрос: зачем японцу вводить меня в состав группы специальной подготовки?

Спустя неделю к занятиям дзю — дзюцу я прибавил стрельбу. Мне удалось договориться с инструктором за три рубля в месяц приходить дважды в неделю, но при этом было выставлено условие, что оружие и патроны у меня будут свои. Выправить разрешение на ношение оружие, как бывшему офицеру, оказалось несложным делом. По совету Степана Петровича Плавунца (так звали инструктора) я пока остановился на нагане. Конечно, мне хотелось стрелять из парабеллума или маузера, но стоило полистать оружейные каталоги и узнать их цену, как мысль сразу исчезла, и я остановился на предложении Плавунца, — офицерском револьвере системы Нагана с сотней патронов за 8 рублей. Несмотря на то, что револьвер был не новый, я был рад и такому оружию, потому что даже такая сумма пробивала в моем бюджете немалую дыру. Дело в том, что выписавшись из больницы, я пожил несколько дней в гостинице и снял комнату в доме, находящемся сравнительно недалеко от "Атлета". Она мне обошлась в месяц — 10 рублей 50 копеек, к тому же в нее входили завтрак и ужин. Потом пару раз пришлось сходить по магазинам и купить кое‑что из одежды, так как у меня из приличной одежды только и было, что офицерский парадный мундир, а то, что осталось, по моим расчетам, мне должно было хватить на питание до следующей пенсии. Именно поэтому мне пришлось просить инструктора об одолжении:

— Четыре рубля отдаю прямо сейчас, а остаток — через месяц, Степан Петрович. По рукам?

Тот пару раз погладил свои пышные усы, и согласился. Несмотря на свои пятьдесят лет, Плавунец был жилист, подтянут и проворен. В отличие от замкнутого на себя японца, он любил поговорить, но только на общие темы, но так, ни разу и не упомянул о своем прошлом. Первое время он присматривался ко мне, но потом видно увидел во мне не просто любителя пострелять, а нечто большее. Именно поэтому наши занятия приняли систематический характер. Он учил меня прицельно стрелять на дистанции свыше двадцати метров. На расстоянии от десяти до двадцати метров тренировал меня навскидку и с бедра, а в стрельбе до десяти метров особенно упирал на скоротечность боя. Эта стрельба, говорил он, требует индивидуальности, интуиции и автоматизма.

— Когда в мозгу ревет сигнал тревоги, у тебя включаются наработанные рефлексы и навыки, повинуясь инстинкту самосохранения. Ты выхватываешь оружие, как тебя учили, и начинаешь стрелять, — поучал меня инструктор. — Вот только насколько ты будешь быстр и точен, будет зависеть не только от тебя, но и от того как ты усвоил мои уроки.

В свободное время я много гулял, знакомясь с жизнью и бытом России, читал книги и статьи из газет и журналов. Один раз, чисто из любопытства, зашел в синематограф, но уже через десять минут ушел. Дважды ходил в театр. Так я проводил время с понедельника по субботу, только воскресенье было отдано полностью сестре.

Сегодня была среда и после тренировки, я, как обычно, зашел в трактир, где имел привычку обедать. Зал был уже наполовину заполнен мелкими купчиками и лавочниками, которые, хлебая горячие щи, обсуждали свои дела. Сев за ближайший пустой стол, стоящий недалеко от входа, я заказал подлетевшему половому холодной свинины с хреном, щей и кваса. Уже через минуту кувшин стоял у меня на столе, а я, откинувшись на стуле в ожидании еды, стал прихлебывать из кружки шипучий напиток. Неожиданно мое ухо уловило обрывок разговора из‑за соседнего стола:

— Не трясись ты так, деревянная твоя душа! Никто не обратит на тебя внимания, а меня там знают. Смекаешь?

— А ежели поймают, дяденька?

Общение с агентами уголовной полиции не прошло даром, сразу дав повод заподозрить в этих словах намек на какое‑то преступление, к тому же дополнительной уликой для меня стал их резко оборвавшийся разговор при появлении полового, который мне принес заказ. Принявшись за щи, я продолжал прислушиваться в надежде, что еще что‑нибудь услышу, но смог уловить только несколько обрывков из их тихого разговора.

— Закопаешь в огороде…. В участок…. Полиция на них думает….

Их слова для меня стали намеком на приключение, которое я не собирался упускать.

Почему я за это зацепился? Наверно потому, что первые впечатления от своего чудесного воскрешения и нового мира ушли, и моя жизнь потекла в размеренном темпе. Тренировки, княгиня и воскресное общение с сестрой. Мне этого уже было мало, хотелось резкости, разнообразия, активных действий.

Быстро доев, я расплатился и вышел из трактира почти следом за преступниками. Один из них был крепким бородатым мужиком, средних лет, в потертой одежде, со злыми и недоверчивыми глазами, второй — совсем молодой, вертлявый мальчишка — подросток.

Спустя какое‑то время эта парочка привела меня за окраину города к нескольким покосившимся от старости домишкам, стоявшим на берегу речки. Судя по полусгнившему остову лодки, лежащей на берегу вверх дном и обрывке сети, некогда повешенной для просушки, здесь когда‑то жили рыбаки. Сейчас этот поселок представлял собой жалкое зрелище. Ветхие крыши, потемневшее от сырости дерево стен, слепые окна. Жалкие полуразвалившиеся лачуги! Здесь жить невозможно! Так можно было сказать, увидев эти жилища, но эти слова сразу опровергали пьяные крики, звуки гармошки и визгливый женский смех, несущиеся из приоткрытой двери одной из развалюх.

"Хм. Живут. Причем весело".

Продолжая следить, я с некоторым удивлением увидел, как мужчина и мальчишка, крадучись, обошли лачугу и скрылись за обломками забора у задней стены дома. Проделав точно такой же маневр, и выйдя с обратной стороны дома, я только успел заметить, как мальчишка что‑то забросал землей на пустыре, а затем, согнувшись, словно солдат под обстрелом, кинулся опрометью к углу дома, из‑за которого выглядывал его сообщник.

"И что все это значит?".

Минута замешательства не прошла даром. Когда я решил кинуться за ними следом, от преступников не осталось и следа. Чтобы хоть как‑то прояснить ситуацию, мне осталось пойти и вырыть то, что закопал в земле мелкий уголовник. Раскопав тайник, я увидел полотняный мешочек. Взяв его в руку и ощупав, сразу понял, что тот битком набит монетами.

"Может золото?".

Даже не подумав о нелогичности подобной мысли, я отошел подальше, развязал тесьму и вытряхнул себе на ладонь несколько старинных монет, но не золотых, а медных и бронзовых.

"Похоже, ворюги украли коллекцию старинных монет. Тогда какой смысл закапывать ее часть на огороде? Ведь каждая такая монета хороших денег стоит, а их здесь их не менее четырех десятков будет. Непонятно. Если только не предположить, что они в нумизматике полные нули…. Тогда они отобрали для себя золотые и серебряные монеты…. М — да…. Приключение только что превратилось в банальное воровство. А мне это надо?".

Этот далеко непраздный вопрос возник у меня в голове сразу, стоило только понять, что у меня руках оказалась часть воровской добычи, а значит, я автоматически становлюсь сообщником преступников.

"Выкинуть и забыть? Нет. Не стоит торопиться. Так, что я имею? Эти монеты были подброшены для полиции в качестве улики, чтобы навести тех на ложный след и свалить кражу на жильцов этой лачуги".

Вернувшись домой, я приступил к детальному обследованию содержимого мешочка. Как я и предполагал, в нем не было ни одной золотой или серебряной монеты. Что делать? Решение пришло быстро. Спрятав мешочек с монетами под матрас, я поехал в публичную библиотеку. Пролистав подшивки газет за две недели, я быстро нашел то, что искал.

"Жестокое ограбление известного профессора Петербургского университета! Украдена уникальная коллекция монет! Так — так. Ага! Без убийства. Уже легче. Ого! Так тут премию предлагают! Три тысячи рублей! Это все меняет! Так и какие мои действия? Пойти в полицию? Нет! Деньги мне самому нужны! Для начала поговорю с профессором. Что он преподает? Ага! Русский язык и литература. Профессор, я иду!".

Прикрытие для визита нашлось быстро: молодой писатель — любитель, загоревшийся желанием написать научно — фантастический роман о будущем России. Сказано — сделано. Спустя полчаса я уже подошел к дому, где проживал Иконников Антон Павлович, профессор словесности Петербургского университета. Не раздумывая, позвонил. Дверь мне открыла уже пожилая женщина с мягкими чертами лица и добрыми глазами, в темно — синем платье, поверх которого был надет белый кружевной передник.

— Что вам угодно, сударь?

— У меня разговор к господину профессору.