Владимир Коваленко - Против ветра! Русские против янки Страница 10

Старший механик остановился — перевести дух, и Мецишевский уточнил:

— А откуда вы знаете про разговоры командующего эскадрой, Николай Федорович?

— При мне он это обсуждал, — буркнул тот, — да что там говорить — со мной. Господин капитан-лейтенант по себе судить изволили: знали мое отношение к царенышу… но не к службе-с! Николай Васильевич нас союзникам вроде кости бросил. Лучшую машину и лучшие обводы русского флота — гнить в качестве брандвахты. Вот тогда я решил, что «Невскому» куда лучше пойдет в качестве командира шкодливый мальчишка, нежели, прости, Господи, politikan.

Отсутствующее — увы, до времени — в русском языке слово «механик» словно выплюнул.

— Но почему…

— Я не пошел к нему в помощники? По той же причине. Не гожусь. Корабль после перестройки окажется чем-то новым, какого не бывало. Вроде же «Виргинии». На мостике нужны люди без шор на глазах… Вы же человек хотя и молодой, но послужить успели, глупость из головы выветрилась. С новым делом разберетесь быстрей меня. Кого мне еще наверх отдать? Верхотурова? Зимана? Извини, но ты — лучше.

— Я? Но я поляк!

— Да хоть негр. Адам, я тебя знаю. Ты же пулю в лоб пустишь, но присягу соблюдешь до донышка. Так?

— То так… — от волнения у Мецишевского проскочил родной язык.

— А раз так… Штабс-капитан Мецишеский! Сми-и-ир-на! Левое плечо вперед! Церемониальным маршем! На мостик, шагом — марш!

Мостика, правда, никакого не было. Зато имелся мечущийся по обращенному в большую стройку кораблю капитан. Увидел, руку протянул:

— Сегодня не виделись… Ну, передумали?

Как перестал суетиться — словно застыл. Пожатие, как всегда, неожиданно мягкое. Уговаривающее. Такое, словно Алексеев не считает нужным хвастаться силой, которая — есть. Не только и не столько в мускулах.

Кивок вышел сам собой.

— И все же — я поляк.

Голова склоняется набок — и нет заботливого капитана. Есть мальчишка, почти ребенок. Шкода!

— Правда? Почему не доложили своевременно?

Но прежде чем в мозгу возникает ответ, недавний гардемарин вновь превращается в капитана.

— Шучу, пан Адам. Ну, право, неужели я об этом не знал? Польский народ временами рождает людей, одаренных острейшим чувством чести. Когда Николай Федорович отказался от должности, он рекомендовал мне вас именно в этом качестве, чем очень меня порадовал. Вам как старшему помощнику предстоит работать не столько с машинами, сколько с людьми, и тут нужен человек с живой душой и, как выражаются наши чарлстонские друзья, тонкой кожей. Сам я, как знаете, таким даром не обладаю. А потому мне и нужна ваша помощь…

Добрые слова обернулись вялотекущим кошмаром. Но взявшись — делай. И какой смысл бежать к капитану с разными мелочами, когда он учит будущих офицеров? Нарезные орудия внове для него самого. Может быть, поэтому после ремонта «Александр Невский» получит пушки одного типа: семидюймовки Уэрты. Их отливают и высверливают здесь же, в Чарлстоне. И если заменить подбитую пушку Армстронга или Блэйкли, вовремя вывезенную из Англии, будет нечем, этим всегда найдется замена. Снаряды к ним тоже снаряжают по всему Югу — значит, любой порт от мексиканской границы до северного фронта всегда восполнит запас. Калибр? Ну, тут все просто. Семидюймовку можно зарядить безо всякой механики, и быстро. А броню северных мониторов она пробивать должна… Зачем брать больше?

Такие вопросы и решает капитан. Где взять пушки, откуда добыть броню, в какой район выйти на крейсерство. Мецишевскому достались вопросы приземленнее.

Вот матросы ворчат у котлов. Вслух пока не жалуются, но русский человек терпелив. И спаси царица небесная исчерпать его терпение. Вот и приходится — слушать. Капитан, конечно, послеживает. Завтракает из матросского котла. Но выяснить настроение подробно и принять меры — работа старпома.

— Разве это еда? Рис да рис… Хлебушка нет совсем.

Если бы дело ограничивалось разговорами! Но врач, выслушав, неожиданно нахмурился:

— Верно, — сказал, — в связи с непривычной пищей можно ожидать всплеска желудочных и кишечных заболеваний. Мне сообщили из госпиталя: раненые с эскадры почти не прибавляют в весе… Того и гляди православных могил на местном кладбище прибавится.

— Что же делать?

Доктор ненадолго задумался:

— Фрукты нам таскают союзники — бесплатно. Хорошо бы намекнуть, что лимоны и апельсины нам сейчас всего полезней… Для начала — вскрыть ящики с сухарями. У нас их запасено на год! С ржаным сухарем и рис с кукурузой пойдут… А так — ищите хлеб, Адам Филиппович. Лучше бы ржаной, но пойдет и пшеничный.

Вскрыли сухари — как в походе. Так же, как и в походе, оказалось — упаковка пропустила сырость. В половине плесень, эти сразу за борт. В других морские черви.

— Сойдут, — сказал врач, — но червей нужно вытряхивать.

Тут Адам и взял его за лацканы. Сказал пару ласковых — по-русски и по-польски. Но тот стоял на своем:

— Без сухаря смертность будет выше, — и: — Ищите хлеб, штабс-капитан.

— Но отчего? — уныло спросил старпом. — Опять воровство?

Доктор развел руками:

— Секретность. Корабль готовили к короткому плаванию по Балтике. Вот маркировки. Все горящее отдали, чтоб не списывать… Ваш предшественник, царствие ему небесное, тоже не знал, что предстоит дальний поход, потому все это принял. Поверьте, кораблю гораздо проще списать провиант, чем береговому складу. Потому — общая практика.

— Ясно… Простите, доктор. Но с этой, как вы выражаетесь, практикой придется покончить.

— Не стоит извинений, Адам Филиппович. Это не вы бранились — должность. А к интендантским делам вы просто не привыкли.

— К дурному питанию вверенного мне экипажа, смею надеяться, мне привыкать не придется… Но на мысль вы меня навели!

Спина Мецишевского еще ощущала недоверчивый взгляд врача: «А куда ты денешься?», когда навстречу из-за стола приподнялся начальник чарлстонского интендантства. Этого явно никто не смеет называть тыловой крысой: правый рукав серого мундира пуст. Вот почему у него такой страшный почерк!

— Хлеб? Здесь хлебом зовут рис… Но проблему я понимаю. Не поверите, мы кормим пленных янки лучше, чем солдат на фронте, а они мрут. Именно потому, что не могут приспособиться к нашей пище.

— Вот, — бухнул на стол изъеденный вредителями сухарь Мецишевский, — это нам приходится выдавать к рису и кукурузе… Мы вообще союзники или как?

— Еще как! — отвечал ему однорукий майор, рассматривая произведение русских коллег. Потом спрятал сухарь в стол. — Два месяца в условиях сырости и все еще пригоден в пищу… Наши галеты портятся быстрее. Конфедерация будет рада ознакомиться с русским опытом. Вы не знаете, можно ли достичь подобного эффекта с изделиями из рисовой или кукурузной муки? Ржаной у нас нет. Не растет.

— Проверим… — буркнул Мецишевский, — может, у вас хоть мельницы есть? Чтобы заново растереть это в муку и перепечь.

— Это можно, — обрадовался майор, — рад быть полезным русским союзникам. И пшеничную муку поищем. Но это будет недешево…

— Деньги в корабельной казне есть.

Теплый хлеб из муки четвертой свежести поступил вовремя. Если верить доктору, десяток человек с того света вернулись.

— Ну-с, убедились? — переспросил эскулап. — Но это не сухари. В плавании придется вернуться к порченым запасам. Мельницу нашли? Ищите печь!

Но где найти печи для повторной закалки? Тут жара мало, нужно выдерживать режим… Голова гудит, норовя сломаться, — а тут приглашение, от которого неуместно отказываться. Мистер Пикенс желает видеть господ русских офицеров у себя на обеде.

— Особняк Пикенсов понемногу превращается в Морское собрание, — заметил по этому поводу командир. — Не могу сказать, что это плохо. Бывшим унтер-офицерам следует пообтесаться… изволь присмотреть. Не хватает, чтобы русских офицеров воспринимали как потешных redneck(ов) с кентуккийских холмов. А еще там будет ла Уэрта! Да, тот самый капитан, что разработал и вооружил «Виргинию». Тот самый, к чьим семидюймовкам я присматриваюсь… В общем, собирайся, пан Адам.

Что ж, будет повод поднять вопрос о фруктах.

У человека, склонившегося за чертежной доской, — свободная минута. Поверх четких линий ложится рыхлая желтая бумага газеты. «Вестник Чарлстона». Неплохая газета, и пишут в нее неглупые люди. А сегодня — важный выпуск, даже вопросы котировок хлопка ушли на третью страницу, обороны города — на вторую. На первой — речь президента Дэвиса по поводу осквернения солдатами Севера воинского кладбища Конфедерации под Геттисбергом… Газеты заходятся в ненавидящем лае, так что федеральному правительству стоит посочувствовать. Несколько пенсильванских немцев, для них родина еще там, в фатерлянде, решили отомстить победителям за убытки: украденных голодными солдатами кур и индеек, за страх: близкие раскаты канонады, за сараи и подсобки, занятые ранеными в серой — и синей! — форме. В дома их не пустили, а генерал Ли как джентльмен не стал настаивать. Что ж, вот и благодарность за умеренность армии Юга и мужество армии Севера. Одним — пощечина, другим — удар в спину.