Алексей Волков - Клинки надежды Страница 10

– Слушаюсь! – кивнул тот.

Очень хотелось добраться все-таки до семьи, однако обстоятельства пока не позволяли. Приходилось надеяться, что попозже накал событий несколько уляжется и можно будет все-таки выкроить несколько дней для поездки.

– Задача – выдвинуться до Рябцева. – Аргамаков показал на карте необходимый пункт. – Наладить телеграфную связь со Смоленском. При нападении банды задержать ее на некоторое время. При невозможности – медленно отходить к городу. Вопросы?

– Нет, – односложно ответил Орловский.

Как с небольшим отрядом продержаться против великолепно вооруженной банды, было уже не вопросом, а проблемой.

Но понимал Орловский и другое. Собрать всю немногочисленную бригаду в одном месте заслоном, а потом получить удар в любом другом… Пусть Горобец привязан к железной дороге, что ему стоит оторваться от нее и сделать несколько переходов по одному из многочисленных проселков? Да и помимо Горобца, банд в округе более чем достаточно. Нельзя исключить, что колдун-матрос – не самый опасный представитель новоявленной вольницы.

– Так. Выступаете сегодня же. Орудие присоединится к вам позднее. Далее. Разведку на Рудню возглавит подполковник Сухтелен. Возьмете также полуроту с пулеметами. Задача – осмотреть станцию, проверить на наличие остатков банды Яниса. После чего вернуться в Смоленск. С этой стороны мы пока ограничимся заслоном. Ротмистру Радену отправиться в школу прапорщиков. Попробуйте договориться о взаимодействии. Тем более, вы там были, и вам это проще.

– Разрешите, господин полковник? – Раден мгновенно вспомнил о недавнем разговоре с Ольгой и Барталовым.

– Что у вас?

Раден коротко доложил о возникших подозрениях. Сказал бы кто ему, русскому офицеру, месяца три назад о теме доклада начальству – первым бы не поверил. Но как быстро порою меняются времена! Офицер в своем уме и твердой памяти говорит о нечисти, а другие внимательно выслушивают, словно речь идет о чем-то будничном и привычном!

– Так. Говорите, Барталов согласен с данным предположением? – уточнил Аргамаков.

– В общем, доктор его и выдвинул, – признался Раден.

– Я видел этого прапорщика днем накануне нападения, – напомнил Орловский. – Он мне показался вполне нормальным человеком. В голове у него была каша, происходящее он воспринимал немного наивно, но это от молодости… Хотя до вечера могло произойти все, что угодно.

– Черт! – чертыхнулся Сухтелен. – Нам бы парочку хороших жандармов! Уж они-то были мастера по распутыванию самых темных дел!

Остальные были согласны с гусаром. Как бы ни относились раньше строевые офицеры к представителям сыска, однако не могли не признать высокого профессионализма последних. Беда была лишь в том, что жандармы, как и городовые, в большинстве своем погибли еще в февральские и мартовские дни, кровью своей подтвердив верность России. Люди, которым в порядочном обществе было не принято подавать руки…

– Они бы пригодились не только в данном случае, – вздохнул Аргамаков. – Но пока придется обходиться так. Может, что-нибудь выяснит местная служба по борьбе с контрреволюцией. Хотя вряд ли. Они, по-моему, заняты лишь поисками своих старых противников. Ладно, Бог даст, разберемся. Пока же все распоряжения остаются в силе. Просьба всем господам офицерам помнить о предположениях Барталова и соблюдать осторожность.

Он поднялся первым, демонстрируя, что от слов пора переходить к делу.

Глава четвертая

Первая новость пришла к офицерам, когда они собрались разойтись со своего краткого совещания. И была та новость плохой.

Посланные заранее на вокзал доложили, что куда-то пропали все машинисты. Возможно, погибли в ночной схватке, все-таки банда Яниса прибыла по железной дороге. Возможно, разбежались со страха, а то и решили, что в их услугах больше нет нужды. Без того странно, что поезда ходили так долго после всеобщего развала, когда не стало ни государства, ни, соответственно, каких-либо проездных документов.

Аргамаков ничуть бы не удивился любому из вариантов. Он уже давно потерял способность к удивлению, едва ли не с того момента, когда страна в одночасье сошла с ума. Полковник не стал отменять отданных приказов, лишь добавил к ним еще один пункт: найти людей, способных управлять паровозами, после чего отправляться немедленно.

Радена последний пункт вроде бы не касался. Его уже ждал во дворе «паккард», тот самый, который привез их в Смоленск. Тот же самый немногословный спокойный Ясманис сидел за рулем, и даже гигант-поручик Изотов по-прежнему восседал на заднем сиденье с «льюисом» в огромных руках. Не хватало лишь Ольги и Сухтелена, чтобы вся их компания вновь оказалась в сборе.

Ольга… Она поджидала ротмистра в конце коридора, желая узнать из первых рук, о чем говорил командир.

С каким бы удовольствием Раден побеседовал с девушкой! Конечно, не о служебных делах, исключительно о личных, или, хотя бы, о посторонних. Да только не было у барона времени для крохотных солдатских радостей.

Он в нескольких словах сообщил самое главное: отряд пока остается в Смоленске. На больший же срок загадывать нет никакого смысла.

– А теперь, прошу прощения, Ольга Васильевна, служба! Как только освобожусь, обязательно поговорим. Если вы не против, разумеется.

Раден застыл, ожидая ответа, и девушке не оставалось ничего другого, как произнести:

– Я буду ждать.

Вроде ничего не было в этих трех словах. Мало ли почему можно ждать человека! Из любопытства, из элементарной вежливости, в конце концов. А то, что девушка при этом чуть улыбнулась, так кто рискнет объяснить девичью улыбку? И все равно Раден был на седьмом небе от счастья, словно ему было обещано бог весть что. Он чувствовал, как улыбается сам, хотя автомобиль давно нес его по улицам и положение обязывало быть серьезным.

Как и позавчера, школу окружали часовые. На этот раз они пропустили машину беспрепятственно и с ходу сообщили, что нового начальника в школе нет и когда будет – неизвестно.

Впрочем, барон был втайне этому рад. Ну, не лежала у него душа к Либченко! И вроде одно дело делали, недавно дрались плечом к плечу, но не лежала – и все.

Или дело было в неизжитом извечном антагонизме между фронтом и тылом?

Дивизия, в которой служил Раден, включилась в войну намного раньше пехоты. Подобно остальной кавалерии, она с первых дней прикрывала развертывание армии, а с начала самого первого наступления шла впереди. Вела разведку, брала вражеские позиции, рубилась с германцами и венграми, пока те не стали избегать открытых сабельных стычек…

Потом было всякое. Атаки чередовались с отходами, конный строй – с занятием окопов наравне с пехотой. Порою выпадало постоять в резерве, иногда выводили на отдых. Война же состоит не из одних боев. Но все-таки с первого и до последнего дня Раден находился на фронте, и даже в госпитале считал дни, когда сможет вернуться к дружной полковой семье. И пусть уже нет ни фронта, ни тыла, в душе оставалась подсознательная обида на всевозможных болтунов из думы, коммерсантов, земгусаров, присяжных поверенных и собственных собратьев-офицеров, предпочитавших отсиживаться в безопасных местах, когда речь шла о судьбе страны. Да было ли им до этой страны дело?

В противовес Либченко, Кузьмин попал в школу после тяжелого ранения и под определение «тыловой крысы» подходить не мог. С ним у Радена с первой встречи возникла прочная духовная связь, как с человеком одних убеждений, веры, судьбы.

– Была бы моя воля – вообще бы вошел в подчинение вашему отряду, – просто сказал штабс-капитан. И добавил: – Уверен, наш полковник поступил бы так же.

Он не стал говорить банальности о субординации, дисциплине, как и осуждать нового начальника. Лишь улыбнулся виновато и вместе с тем открыто.

– А что Либченко? – поинтересовался Раден.

– Говорит: по букве и духу устава учебные заведения не подчиняются строевым начальникам. Лишь соответствующему управлению, в данный же момент, в связи с их отсутствием, должны выполнять распоряжения правительства. Тем более, ставить под сомнение правомочность данной формы власти у нас нет ни оснований, ни прав. Армия, вопреки всему, что говорилось после злосчастного февраля, должна быть вне политики.

С последним утверждением барон был согласен. Офицер – слуга Престолу и Отечеству, а не мелкий вредитель, копошащийся в недрах собственного государства, словно на вражеской территории. Офицерская душа – монархистка. Она базируется на чести, верности, долге, на тех понятиях, которые республике не свойственны уже по определению.

С другой стороны, раз нет Государя, то поневоле приходится многое решать самим.

– У нас вообще странное положение. Курс окончен, однако произвести юнкеров в офицеры ни у кого нет права. Да и куда им потом? В местные запасные части? Там прекрасно обходятся без нас. Выбирают в начальники сегодня писаря, завтра – кашевара, – вздохнул Кузьмин. – Пока был Мандрыка, мы как-то существовали, а теперь даже не знаю. Хоть школу распускай.