Дмитрий Беразинский - Красный опричник Страница 10

Когда обед был принесен, Шиллер приподнял свой стакан и тихо произнес:

— Мы с вами, господин оберфенрих, являемся основателями новой боевой единицы. Все начнется только с нас: я стану командиром отдельного батальона, а вот вас… вас, вероятнее всего, назначат командиром одной из рот. Каково?

Альбрехт едва не подавился клецкой.

— Герр Гауптман, но ведь я только полтора месяца, как командую взводом! Как же…

— Выпейте еще вина, юноша, оно — великолепно! — Гауптман глянул сквозь свой стакан на оттаявшие стекла окон офицерской столовой, — Германии нужно много офицеров. Германия намерена выбраться из того унизительного положения, в которое ее загнали Версальским договором страны Антанты. Я рекомендовал вас на эту должность. Вы справитесь. Ешьте суп, пока не остыл. А звание «лейтенанта» вам присвоено еще на прошлой неделе. Приказом по дивизии за номером тридцать. Так что потрудитесь сменить погоны!

— Слушаюсь, херр Гауптман! — кивнул головой Альбрехт. Ему стало не до еды. Как жаль, что никто не должен узнать, что ему предстоит вскорости командовать целой ротой. То есть, примерить под себя должность Гауптмана. Как бы обрадовался отец… эх, как жаль, что нельзя ему даже намекнуть. Ничего, потом он напишет письмо старику!

Обед после этого сообщения показался ему не самой важной на свете вещью. Важно то, что ему доверяет командование, важно то, что до сих пор ему казалось не совсем важным. Как жаль, что нельзя ни с кем поделиться такой радостной новостью!

Но нос у старого Отто был на месте. Когда Альбрехт вернулся домой и в осторожных выражениях намекнул отцу, что в течение следующей недели им придется сменить место дислокации, тот произнес:

— Сынок, я же вижу, что будет что-то еще… или старый труппфюрер СС неправ? Что-то с экзаменом?

— Нет, папа, экзаменов не будет. Мне, оказывается, уже присвоили звание лейтенанта. Нужно, кстати, сменить погоны…

— Альбрехт! — укоризненно покачал головой Отто, — что-то еще… такое, что про погоны ты вспомнил в последнюю очередь! Тебя назначили на другую должность?

Новоиспеченный лейтенант, в памяти которого всплыло полмиллиона различных инструкций и циркуляров, а также утреннее наставление командира батальона о необходимой маскировке, чертыхнулся про себя.

— Понимаешь, папа, — осторожно начал он, — обо всем этом нам нельзя рассказывать. Военная тайна…

— Еще бы, мне не понимать! — фыркнул труппфюрер, — ты мне только скажи, прав я или нет!?!

— Да! — тихо сказал Альбрехт, — кстати, мне нужно поспать пару часов. Сегодня я приглашен на вечеринку по случаю отбытия нашего полка из Дрездена.

— Конечно, сынок! Перед гулянкой нормальному человеку всегда необходимо отдохнуть. Ибо ни одна работа так не способна вымотать человека, как хорошая гулянка. И не беспокойся. Матери я объясню все сам — врать ты еще не умеешь.

Альбрехт зашел в ванную и умылся. Затем проследовал в свою комнату, где аккуратно снял форму и разложил ее на стуле. Завесил темно-синие шторы и улегся под одеяло. Сон не шел, но он усилием воли заставил себя ни о чем не думать и вскорости уснул. Ему снилось, будто он ведет свою собственную роту торжественным маршем по Рейхсканцлерплац, а Фюрер с балкона приветливо машет ему рукой. Затем ему снилось, что его назначают командиром батальона вместо убитого Шиллера, и он приказывает батальону атаковать неприятельские позиции. В тот момент, когда они брали в плен французского генерала, его разбудила фрау Зееман и сказала, что уже половина шестого. Французский генерал был спасен, а стремительно перенесенный из войны в мирное время Альбрехт еще долго сидел на кровати и тупо пялился в темное окно, шторы на котором уже были отвешены.

Время было собираться на Фридрихштрассе. По словам вернувшегося с улицы отца, там было прохладнее, чем утром. Поэтому Альбрехт решил надеть шинель, хотя на ней и красовались старые знаки различия. «Вообще, подожду до официального приказа!» — решил он, — «если нам успеют его зачитать — необходимо все же осведомиться у Гауптмана Шиллера». Чувствуя себя последним идиотом, он все-таки зашел в винную лавку и купил бутылочку коньяка — отметить свое новое звание.

Напротив главного входа в гимназию еще никого не было — Альбрехт пришел слишком рано. Часы показывали всего половину седьмого. Он прошелся взад-вперед по Фридрихштрассе. Народу в этот вечерний час на улице было мало — кому охота гулять в промозглый осенний вечер, когда изморозью покрыты все лавочки, деревья и мостовые. На мостовых даже образовалась тонкая корка льда, которую офицерские сапоги с небольшими подковками все же крошили, не давая скользить подошве. Без десяти минут семь явился Браун.

— Давно стоите? — спросил он.

— Минут двадцать! — признался порядком продрогший Альбрехт.

— Рановато вы! Ничего, сейчас придет Гауптман — пойдем в бар. Я заказал столик на троих. Согреемся.

Браун лукаво подмигнул Альбрехту. Тот виновато улыбнулся и развел руками. Мол, что возьмешь с салаги. Шиллер пришел без пяти семь. Командир был точен — договаривались к семи!

— Ну, что господа офицеры? Готовы к праздничному ужину?

— Так точно, херр Гауптман! — ответил лейтенант Браун.

— Тогда вперед!

Конечно, пьянка офицеров Вермахта мало похожа на пьянку прапорщиков Советской Армии. Даже на пьянку краскомов РККА. Наша троица заказала три раза по пятьдесят граммов коньяка, употребленного исключительно под ужин. Затем Шиллер и компания распили трехсотграммовую бутылочку, принесенную с собой лейтенантом Брауном. Бутылочку распивали долго — часа полтора. Распивали под сигары с того берега Атлантики. Когда на висевших над стойкой бара часах оформилось половина двенадцатого, юный Альбрехт полез во внутренний карман кителя и достал свою часть общего взноса.

— Герр Гауптман, вы не возражаете, если и с меня…

— Валяйте, херр оберфенрих! — великодушно разрешил Шиллер и пояснил недоумевающему Брауну, — нашему желторотому чин лейтенанта на днях присвоили. Я только сегодня в полковой канцелярии узнал.

— Поздравляю вас, херр лейтенант! — произнес Браун.

— Благодарю, — ответил Зееман, наполняя рюмки.

— Что ж, господин лейтенант! — поднял свою рюмку Гауптман, произнося тост, — я пью этот коньяк за то, чтобы первую звездочку на ваших погонах вы получили так же быстро и неожиданно! Прозит!

Коньяк лакали стоя. С непривычки у Альбрехта зашумело в голове, но он успел приготовить и произнести ответный тост. Остатки выпили за успехи новоиспеченного командира роты. Много шутили. Курили и желали успехов друг другу и Великой Германии вместе с ее бессменным лидером Адольфом Гитлером.

Вышли из бара, когда было далеко заполночь. Лейтенант Браун жил совсем в другой стороне, поэтому он попрощался и ушел ловить такси.

— Прогуляемся, херр лейтенант! — предложил Шиллер.

— Охотно, херр Гауптман, — кивнул Альбрехт.

Они медленно пошли вниз по освещенной улице. Редкие автомобили проезжали мимо, безжалостно жаля фарами то в спину, то в глаза.

— Вы хотите мне что-то сказать, херр Гауптман? — не выдержал наконец лейтенант.

— Напротив, это вы мне что-то хотите рассказать, — рассмеялся непосредственный начальник, — смелее, Альбрехт! Вы славный юноша, а эта застенчивость вскорости покинет вас. На военной службе застенчивым места нет. Так что вы хотели мне сказать?

— Знаете, херр Гауптман…

— Альбрехт, ты во внеслужебной обстановке можешь звать меня Вилли. Все-таки, мы будем одни в этом чертовом городишке, как его там…

— Градец-Кралове!

— Точно! Так что выкладывай, что у тебя там наболело!

— Знаете, Вилли, — смущенно произнес парень, — мне кажется… я плохой офицер. Мне так и не удалось скрыть от отца свои чувства. Он понял, что меня повысили не только по должности, но и по службе.

Шиллер повернулся к нему и внимательно посмотрел ему в глаза. Затем серьезно сказал:

— Ты хороший офицер, Альбрехт! А стариков наших не обманешь. Они такие вещи душой чувствуют. Понимаете, херр лейтенант? Ничего, с возрастом поймете.

Глава 3

Курьерский поезд Вильно-Москва на скорости около пятидесяти километров в час уносил героев нашего повествования в темноту просторов одной седьмой части суши. Это только рекламный трюк, что она — одна шестая. На самом деле, если поделить сто пятьдесят миллионов квадратных километров суши (Земли вообще) на двадцать два миллиона квадратных километров территории СССР в самые лучшие годы (без Аляски, столь бесталанно проданной в свое время), то мы получим где-то около одной седьмой. Все остальное — вздор и юношеское желание молодой страны приукрасить собственную «окружность бицепса».

Летом расписание поездов из-за кордона изменялось так, чтобы приграничную полосу они преодолевали в полной темноте. Нечего всяким иностранцам глазеть на укрепрайоны и заграждения, возведенные на случай лихой смуты. По ту сторону границы правительства не возражали по поводу изменения расписания. По тому же поводу. Системы маскировки всегда и во все времена приблизительно одинаковы. Зимой же темное время суток наступает гораздо раньше, поэтому можно пойти навстречу пассажирам, не заставляя их мерзнуть до полуночи. И можно вглядываться сквозь замерзшее вагонное стекло до одурения — все равно, ничего не увидишь. Заграница поприветствует тебя утром.