Александр Маркьянов - Адепты стужи. Часть 2 Страница 10

Понимаю, что мы здесь все — заложники этой ситуации. Понимаю, что нам часто приходится лгать. Понимаю, что каждый полисмен мечтает сделать то, что сделал сегодня я. Просто они мечтают, а я — сделал. Понимаю, что и Риджвею придется сейчас играть в свою игру — чтобы вывести из под удара себя и отдел, возможно, придется, кого то сдать. Проверяющие из Лондона — это не шутки, сыграть «под дурака» не получится. Кандидат единственный — я.

И все — таки — мерзко. Мерзко…

Через границу мы все-таки перебрались, с той стороны на эту существует тысяча тропок. Оружие спрятали — точно так же, как это делают боевики ИРА, закопали, запомнили место. После чего — доехали до ближайшего полицейского участка, сообщили о произошедшем. По моему совету остановились на дороге и выпустили по близлежащим кустам несколько пуль из своего штатного оружия. Это на случай, если потребуют показать, где именно была перестрелка.

У меня оказалось сотрясение мозга, легкое — это помимо ранения в грудь и двух сломанных ребер. Грей лечил свою пятую точку и ему зашили лицо. Повоевали, в общем. Если сейчас не выкинут из полиции — сильно удивлюсь…

Интересно… Если так вот вспомнить — я, это затевая, на что рассчитывал? На то, что меня медалью наградят? Крест Виктории дадут? В пример поставят? Премию в размере годового жалования выпишут? Да ни хрена — правила игры хорошо всем известны. В полиции одиноких волков не ценят. Неудобные они, эти волки одинокие — все куда-то не туда лезут. Риджвей сам из армии — поэтому терпел, понимал, что я если даю результат — то он реальный, а не словоблудие и не донесения агентов, в пабе за кружкой пива выдуманные. Но сейчас Риджвею самому задницу надо спасать — в отделе этот деятель сидит из Лондона, проверяет… Не покидайте Ирландию, мать его… А вот возьму и покину, так покину что искать — ноги до колен сотрете…

Интересно, что сейчас дома…

Дома…

Давно, несколько лет назад, тот человек, который отправлял меня сюда, долго говорил со мной перед отправлением. Долго, больше часа. Он сам долго работал на холоде, прием не где-нибудь, а в Великобритании, в стране куда отправлялся и я. Он многое мне тогда рассказал — но не о самой стране, не о том как правильно держать столовые приборы в руках, чтобы в тебе не заподозрили американца или хуже того — человека с континента. Он рассказывал о том, что чувствует разведчик в чужой стране, вынужденный там жить годами, день за днем. Ведь мой случай — это не самый сложный, бывают так называемые «спящие агенты» — их готовят на случай наступления «часа Ч» — особого периода. До этого времени они должны акклиматизироваться, стать своими среди своих и — затаиться, осесть в тихих уютных пригородах, найти себе нудную и неприметную работу и раствориться в людской, замереть, лечь на дно. Так и жить — день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Некоторые заводят семью, детей — дети даже не догадываются, кем является их отец.

На самом деле это страшно. Страшно даже задумываться об этом. Что касается до меня — то за все время, пока я здесь был — времени задумываться не было. Работа полицейского — это работа на износ, про рабочее время надо забыть, пашешь и днем и ночью. А в таких местах как Белфаст ты не только пашешь как вол каждую минуту тебя могут убить — расстрелять, зарезать, взорвать — и времени думать просто нет, ты просто стараешься сделать свою работу и не подставиться. Ковач говорил: если разведчик начинает думать о смысле жизни — дело дрянь. У каждого человека есть предел, каждый рано или поздно почувствует что он надломился. Нельзя двадцать четыре часа в сутки жить под напряжением и не надломиться, человек просто не рассчитан на то чтобы так жить. И если — сказал Ковач — ты почувствуешь что не справляешься сам с собой — честно дай знать в Центр. Вывезут. Помогут. Если можешь справиться — справляйся. Но самое главное в этом случае — не врать самому себе…

Проще простого — дал сигнал, что подозреваешь то, что ты раскрыт — и максимум через семь дней будешь дома. Это проще чем кажется, в конце концов Ирландия всего лишь небольшой остров, вышел на берег в условленном месте и в условленное время — и тебя подобрала яхта. А там — возможно, под свинцовой толщей воды в открытом океане, в десятках миль от берега скрывается, ждет тебя подводная лодка. И уже дома, в Санкт Петербурге ты сполна вкусишь положенных тебе почестей, получишь жалование за все годы работы — оно переводится на номерной счет в Офицерском обществе взаимного кредита. Дадут орден — конечно, просто покажут и заберут обратно — как же, «без права ношения до дня отставки», за славные дела на ниве шпионажа по-иному и не награждают, профессиональный разведчик даже удивится, случись по иному. И дальше — обычная жизнь флотского офицера — скорее всего на первое время засунут куда-нибудь на Тихоокеанский флот, на хорошую должность в контрразведку, пока все не уляжется…

Свобода… От всего… От постоянного напряжения — когда ты как сжатая до упора пружина. От ожидания ночного стука в дверь, шороха крадущейся к окнам группы захвата. От постоянных проверок — не упал ли тебе на хвост кто-нибудь. От смертельной опасности белфастских улиц, от запаха взрывчатки и паленого мяса, от происшествий. От зверств и безумия межконфессиональной резни, от глаз двенадцатилетнего пацана, который подстерег своего сверстника, вся вина которого была в том, что он по другому молится Богу — и перерезал горло, а теперь смотри на тебя и говорит, что его нельзя судить, потому что ему всего двенадцать лет. От того, что никогда не забыть и не понять, от того что тебе будет являться по ночам в кошмарных снах и когда дом твой наполнится веселой возней внуков — и они будут спрашивать, почему дед так неспокойно спит по ночам.

Свобода…

Честно спросил себя — хочу ли я туда, назад. Подумал. И честно ответил.

Не хочу.

Не все еще сделано. Далеко не все…

Вспоминая первые месяцы моей жизни в этом городе, я могу вспомнить только одно — как мне было тогда тяжело. Нет, надо мной не довлел страх разоблачения, было просто не до этого. Сам город — с запредельной концентрацией ненависти, с бьющим в нос запахом беды — крови, взрывчатки, пороховых газов — сам город буквально убивал меня. Наверное, попадись в полиции кто-нибудь повнимательнее — меня бы на этом и раскрыли, сразу — поняли бы, что я не местный, не тот за кого себя выдаю. Но здесь мало кто смотрел друг другу в глаза — это было не принято…

А теперь…

А теперь этот истерзанный вековой ненавистью город постепенно становился мне близким и родным, он был как толстая заноза в пальце — которую невозможно терпеть, но если попытаться выдернуть — и становится еще больнее, намного больнее. Постепенно я начал понимать этот город — что, где и почему в нем происходит. Я научился оценивать прохожих — не топорщится ли одежда, скрывая оружие, не является ли эта шапочка скатанной до поры маской. Я научился жить в этом городе — и город принял меня. Теперь я уже чувствовал свою общность с ним и даже боялся покинуть его…

И прежде чем я его покину — я должен найти ответ на вопрос — что же все так и произошло. Что происходит и что произойдет в будущем. Что все это значит?

Как раскрыли О.Доннелла? На чем он провалился? Зная его я мог сказать — несмотря на пьяный, растрепанный и забулдыжный вид он был себе на уме — даже пьяный он четко понимал, что происходит и четко чувствовал, когда пахнет жареным. Он не проболтался бы по пьянке в пабе, он бы не проявил неосторожность, добывая информацию — особенно если учесть то, что конкретной задачи по добыванию информации я перед ним не ставил. А если бы и поставил — он ни за что бы не начал ее выполнять, если бы почувствовал, что дело пахнет жареным. Он держался в ИРА достаточно долго, видел, что происходит с теми, кто стучит в Особый отдел — и не имело ни малейшего желания — чтобы это же самое произошло и с ним тоже. При малейшей опасности он бы ушел на дно, нашел бы меня — в конце концов и полиция и Четырнадцатое управление всегда честно, без обмана выполняло взятые на себя обязательства перед осведомителями. Им меняли внешность, выписывали новые подлинные документы, давали деньги, отправляли в Индию, в Австралию, в любую глушь — даже на континент. За этим особо следили — стоит только пройти слуху, что бобби или контрразведчики подставили своего осведомителя — и на следующий день мы разом лишимся всех своих источников информации. Разом! А разведслужбу без источников информации можно закрывать за ненадобностью.

Так на чем же все-таки прокололся О.Доннелл? Начал задавать вопросы и на это обратили внимание? Навряд ли. Во первых — вопросы и задавать не стоит — нужно просто быть своим человеком во вех барах, где пьют интересующие нас люди, внимательно слушать и ничего не пропускать мимо ушей. Даже вопросов задавать не надо — ирландец по градусом хранить секреты не умеет. Во-вторых — в ИРА существовала контрразведка, и поэтому вопросы поимки британских стукачей ложились на нее, остальные этим не сильно морочили свои хмельные головы. Нужно было отчудить что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы на тебя обратили пристальное внимание.