August Flieger - Чужой 1917 год Страница 10

Хороший паренек. Мне — понравился.

Командир батальона Иван Карлович Берг, приказал провести в ротах полевые занятия и стрельбы. Как мне потом шепнул подпоручик Литус — младший офицер 9-ой роты, обычно комбат так реагировал на какой либо непорядок по службе. В данном случае катализатором послужило то, что повозка с обедом из офицерской столовой опоздала на полчаса.

Обед привозили прямо в судках к штабу батальона, где собирались все офицеры. Ели за вкопанным в землю большим дощатым столом под парусиновым навесом. Солдаты питались от полевых кухонь, каждая рота отдельно, по месту расквартирования.

Сегодня полковые кашевары припозднились, поэтому начальство решило пресечь расхлябанность, но почему-то именно в наших рядах.

Рассевшись за столом, офицеры принялись за еду, приправляя и без того вкусные блюда приятным разговором.

Я с удовольствием пообщался с уже упомянутым Генрихом Литусом — румяным блондином со светлым пушком на верхней губе, подразумевающим усы. Мы как-то очень быстро познакомились и перешли на 'ты'.

— Скажи, Генрих, а что Берг подразумевает под 'занятиями'?

— Дадут пострелять по мишеням, по две обоймы на ствол. Стрелять надобно поотделенно, без пулеметчиков — они занимаются сами. Потом проверка состояния оружия, снаряжения, обмундирования. — Подпоручик пожал плечами. — Не знаю, Саша, что тебе еще сказать. Может быть, потом батальонный результаты стрельб спросит. И всё!

— А если не спросит?

— Не спросит сам, пришлет адъютанта. Он запишет и тогда совсем — 'всё'!

— Хм. Понятно…

— Что понятно?

— Понятно — что ничего не понятно! — вздохнул я.

Глаза у Литуса округлились, он покраснел, с трудом проглотил очередной кусок гуляша и захихикал, прикрывая рот рукой. В общем-то, обычный для моего времени грустный каламбур вызвал весьма бурную реакцию.

Впрочем, реакцию — вполне ожидаемую.

Я очень быстро оказался в полку в записных остряках. Этому способствовало то, что зная массу шуток и анекдотов из своей прошлой жизни, по неизменной привычке, очень часто применял их в качестве присказок или комментариев. А поскольку в большинстве случаев все эти приколы были моим сослуживцам внове, просьба рассказать какую-либо соответствующую случаю шутку, случались довольно часто.

Вот и теперь, заметив смеющегося Генриха, офицеры, до сих пор занятые пересудами о стратегии наступления текущего 1917 года, обратили на нас свое внимание.

— Так! Что тут у нас! Барон, вы опять о чем-то несерьезном? — шутливо обратился ко мне начальник Литуса, командир 9-ой роты штабс-капитан Ильин.

— Что вы, господа! Всего лишь смиренные рассуждения о превратностях судьбы!

— Не поделитесь, своими умозаключениями?

— Мы с господином поручиком пришли к выводу, что в жизни каждого должна быть хотя бы одна любимая женщина… Главное, чтобы жена о ней не узнала…

После секундной задержки мои сослуживцы взорвались хохотом! Обычно невозмутимый Берг даже промочил салфеткой уголки глаз, слезившиеся от смеха.

— Нет, ну каков… — восхищенно приговаривал потешавшийся во всю Ильин.

— Вы, помнится, рассказывали какую-то смешнейшую историю про британцев? Не напомните ли подробности? — вмешался батальонный адъютант подпоручик Цветаев.

— Один англичанин спрашивает другого: Извините сэр, ваша лошадь курит? — Нет! А в чем дело? — Тогда, сэр, мне кажется, что у вас горит конюшня.

Сидевшие за столом офицеры вновь захохотали!

Вот так и живем.

* * *

— Подходим поотделенно, получаем огнеприпасы и марш на стрелковую позицию. Лиходеев, проследи! — стоя перед ротными шеренгами, я как раз закончил объяснять солдатам суть предстоящих занятий.

— Слушаюсь, вашбродь! — фельдфебель козырнул и, повернувшись лицом к строю, скомандовал — Ро-о-та-а! На-а-а-ле-во-о-о!!! Бего-о-ом, марш!!!

Мой незабвенный ротный опять куда-то свинтил, сказавшись штабной надобностью. Теперь я проводил сверхплановое полевое занятие без его трогательного участия.

Конечно, в здравом размышлении, это даже хорошо. Если буду делать что-то не то, под руку никто вякать не будет. А вот 'что-то не то' я вознамерился делать с самого начала.

Дело в том, что по местным понятиям гренадерский полк — ударное подразделение. заточенное под прорыв обороны противника. Взводы вооружены и организованы так, чтобы образовывать готовые штурмовые группы. Вот мне и захотелось посмотреть, на что они способны. В принципе, гренадерские части стараются пополнять обстрелянными солдатами и унтер офицерами, но процент новобранцев из учебных полков, все же, велик. В моей роте это пятьдесят человек — каждый пятый. А главное, очень интересно было понаблюдать за действиями опытных солдат, узнать каковы их повадки и методы ведения боя.

Я тоже принял участие в стрельбах. Сперва пострелял из Нагана, потом взялся за Браунинг.

Наган, конечно, хорош, но отдача сильная, перезаряжать долго и усилие на спусковом крючке великовато. А Браунинг — удобный, скорострельный и перезаряжается быстро. Отдача терпимая и бьет точно. Буду тогда Наган вторым стволом таскать — пригодится.

В целом рота отстрелялась неплохо, хотя обнаружилось, что мой ординарец отнюдь не снайпер. Едва-едва в мишень попадает. Надо будет ему карабин на дробовик сменить — парню меня в бою прикрывать. Так оно надежнее будет.

Потом, пока личный состав готовился к смотру, собрались с унтерами — поговорили по душам. Чтобы солдат поучили, как по полю боя двигаться, как укрываться, как в рукопашную биться.

Заодно я вопросики всякие практические позадавал. И, видать, правильно задавал. Потому что, унтер-офицеры — сплошь бывалые мужики за тридцать (многие с нашивками сверхсрочников), по мере продвижения разговора оттаяли ко мне, и беседа вышла весьма конструктивной.

Под конец я решил проверить их в рукопашном бою.

— Савка, — окликнул я своего ординарца. — Ты колышки заготовил?

— Так точна, вашбродь!!! — он протянул мне пару коротких кольев, которые я хотел использовать как имитацию ножей.

— Ну, кто мне покажет, как действовать, когда в траншее на вас германец с тесаком кинется?

— Это как? — опешил старший унтер Наумов.

— А так! — я бросил ему деревяшку и встал. — Вот я. Патроны у меня кончились. А ты на меня с траншейным ножом прешь! Ну, нападай!

— Эвона как, — Наумов поднялся, перехватил колышек поудобнее, но остановился в нерешительности. — А ну как, задену я вас, вашбродь?

— Нападай, говорю!!!

Унтер бросился на меня, замахиваясь 'ножом' сверху и… со всего маху плюхнулся на траву, после броска через бедро. Его деревянный клинок остался у меня в руках.

— Вот так вот… — я бросил деревяшку на землю рядом с поднимающимся Наумовым. — Видать и вам есть чему у меня поучиться.

— Ловко вы, вашбродь! — высказался за всех Лиходеев, задумчиво покручивая кончик длиннющего уса.

— Я с детства уссурийским казаком учён. И учён — на совесть. А теперь и вас учить буду, ну и сам учиться понемногу. Ладно. Фельдфебель, командуй оружие к осмотру. Гляну как наши олухи стволы содержат!

— Ро-о-та-а! — Лиходеев вскочил на ноги и заорал во всю глотку. — А-аррружи-я-я-я к осмотрууу!!!

* * *

Ближе к вечеру я стал свидетелем самого настоящего воздушного боя. С севера над нашим расположением появился аэроплан и, еле слышно стрекоча мотором, стал описывать растянутые круги.

— Эвона! Германец прилетел. — Задрав голову и придерживая фуражку рукой изрек Лиходеев, сидевший вместе со мной на бревнышке у моей палатки. Мы проверяли результаты бурной хозяйственной деятельности Фили Копейкина.

— Бомбить будет?

— Не! Это, вашбродь, разведчик. Покружит, поглядит да и улетит восвояси.

— Ну-ну…

Неожиданно сверху со стороны солнца на немца спикировала размытая тень. Затрещали пулеметы. Германский аэроплан начал крутить виражи, со снижением, уворачиваясь от атак русского истребителя. При этом немец уходил в сторону линии фронта — отрывался.

Не помогло.

Через пару минут, наш летчик подловил противника и начал палить по нему практически в упор. От германского разведчика отлетели какие-то куски, потом одно крыло надломилось и он, беспорядочно вращаясь, рухнул вниз.

Из-за деревьев мы не могли видеть, куда он упал.

Русский самолет снизился и прошел над нашими головами, покачивая крыльями с нарисованными на них красно-сине белыми кругами. Хвост истребителя — черного цвета, был украшен черепом и костями.

Пилот помахал рукой, приветствуя наших солдат, которые азартно орали, свистели и подбрасывали вверх фуражки.

— Молодец. Чисто он его уделал. — невольно восхитился я искусством пилота. — Но вернемся к нашим баранам.

— Чего? — недоуменно пробасил, до этого молча стоящий передо мной, каптенармус.