Ант Скаландис - Меч Тристана Страница 10

— Я надеюсь на волшебное снадобье, на чудодейственное лекарство, исцеляющее раны, подобные моим. Один из лекарей наших, Иосиф, обмолвился как-то, что лучшие целители живут в соседней и ненавистной нам сегодня Ирландии. Ну и вообще, очевидно же, от ирландских ядов могут помочь только ирландские противоядия.

— Ты что же, — не поверил Курнебрал, — рассчитываешь добраться до земли недругов и получить помощь от людей, ненавидящих тебя, мечтающих о смерти твоей?

— Да нет, наверное, — схитрил Тристан, не желая признавать, что именно об этом варианте и думает. — Скорее я рассчитываю встретить норвежский или датский корабль, а у викингов, так давно воюющих с народом Эрин, наверняка найдутся все необходимые ирландские настои и мази.

Они все трое помолчали. О чем еще можно было говорить? Настало время прощаться.

— Счастья тебе, мальчик, в добрый путь!

Марк смахнул слезу, Курнебрал просто потупил взор, и оба они что было сил в четыре руки оттолкнули ладью от берега.

Семь дней и семь ночей баюкало море умирающего Тристана, и ни разу не начинался дождь, и солнце было ласковым, а не палящим, ветер не мотал ладью из стороны в сторону, а уверенно гнал ее все это время вперед и вперед.

И пока Тристан сквозь распухшие веки, которые уже ни открываться, ни закрываться толком не могли, смотрел на солнце, и на кучевые облака, и на яркую полуденную синь, и на алые краски зорь, и на холодные зеленые угольки черного ночного неба, раны его словно притихли в ожидании развязки, а сознание — раздвоенное, расчетверенное — было где-то не здесь, точнее, оно было то здесь, то там, оно путешествовало по мирам, по временам и странам, и абсолютно нельзя было понять, какая из вспоминаемых реальностей действительно существует, а какая порождена бредом больного, отравленного воображения.

Он снова ощутил себя на койке госпиталя в Моздоке. Собственно, стало вдруг предельно ясно: никуда он с этой койки и не исчезал. Предсмертные видения, говорят, бывают поразительно яркими и цветистыми. Ну да, да! Ну представил себя героем красивой древней легенды, ну прожил добрых три года в этой роли… Стоп. Откуда он взял, что именно три года? Что он помнит из этих трех лет? Впрочем, последние события помнит хорошо.

Незадолго до появления Моральта на земле Корнуолла прибыли в Тинтайоль в результате долгих поисков отец его названый Рояль Верное Слово и преданный оруженосец Курнебрал. Прибыли, вошли в замок, и Тристан узнал их, потому что помнил — из той, другой жизни, а вот они его — нет. Он это точно понял, глаза обоих смотрели на Тристана грустно и разочарованно. Но какая-то внутренняя борьба происходила в душе Рояля, да и с Курнебралом творилось что-то неладное. На лице благородного Форте-пьяна противоречивые чувства особенно четко отразились, и апофеозом стал момент, когда старый барон извлек из глубоких складок своей одежды маленький кожаный мешочек, распустил шнурок и показал королю Марку крупный, сияющий многими гранями кристалл — дивной чистоты бриллиант.

— Помнишь, Марк, этот камень подарил ты на свадьбу сестре своей Блиндаметт Белозубой, когда венчались они с Рыбалинем в главном храме Тинтайоля?

Марк узнал бриллиант и произнес потрясенно:

— Помню. Да кто же ты, пришелец?

— Я — барон Рояль по прозвищу Фортепьян, верный вассал короля моего Рыбалиня, погибшего в смертном бою с Мурлоном двадцать один год назад. А вот этот юноша, стоящий рядом с тобой, — Тристан из Лотиана, сын Рыбалиня и умершей родами Блиндаметт, а стало быть, твой родной племянник.

Вот тогда и воскликнул король Марк:

— Боже! Целых три года служил мне славный юноша Тристан верой и правдой, а я и не подозревал, что он мне родственник. Но чувствовал, ох, люди добрые, искренне признаюсь вам — чувствовал, родная кровь говорила за себя. Тристан, мальчик мой, ты не дашь соврать старику, ведь я все это время любил тебя не то что как племянника — как сына родного!

А Рояль продолжил свой странный и как бы заученный текст:

— Герцог Мурлон Злонравный вот уже сколько лет не по праву владеет Лотианом. Настало время изгнать его с захваченной у нашего короля земли. Тебе, Тристан, предначертано сделать это.

Так он сказал. И Тристан сделал это.

Почему-то из Корнуолла в Шотландию потащились морем. Впрочем, понятно почему, у них же там с дорогами дело было швах — леса да горы кругом непроходимые. Плыть, даже вкругаля, намного быстрее.

А вот саму битву с Мурлоном припоминал Тристан слабо. Рыцари на лошадях, разодетые в чумовые доспехи (то бишь не только люди, но и лошади в латах), подозрительно перемешивались в памяти с ревущими бэтерами на улицах Гудермеса, а длинные копья и тяжелые мечи — с гранатометами РПГ-7 и «калашами».

Но в Лотиане в отличие от Гудермеса результат был явно положительный: значительная часть местного населения поддержала Тристана, возглавившего войско короля Марка, бывшие вассалы Рыбалиня объединились с прибывшими корнуоллцами, и все вместе они дружно перебили главных, самых свирепых и отчаянных головорезов Мурлона. Остальные сдались. Сам же злонравный герцог как и подобало ему, все-таки вышел на старости лет для решающего поединка с новым претендентом на королевство. Молодые мускулы, спецназовская выучка, уроки Курнебрала и чеченский опыт не подвели Тристана — Мурлон был обезглавлен одним точным ударом.

После этого Тристан вступил в законное право владения всей землею Лотиана, бывшие вассалы Рыбалиня и нынешние вассалы Мурлона преклонили перед ним колени, признавая себя ленниками нового короля, а народ потащил ему всяческие дары как избавителю от двадцатилетнего гнета. Судя по их здоровым мордам, никакого особого гнета местные мужики и бабы, похоже, здесь не испытывали, чай не норвежские язычники ими столько лет правили, ну да ладно. Тристан принял все с благодарностью и призадумался: «На фига, как говорится, козе баян?» То есть не только россиянину из двадцатого века, но и Тристану, чудом вернувшемуся на землю своего детства, как-то не улыбалось править этой красивой, но дикой страной — страной горных озер, дремучих лесов и суровых скалистых берегов, о которые день и ночь бьются холодные северные волны. Не хотел он вообще ничем править. Быть вассалом короля Марка импонировало ему гораздо больше. И Тристан принял быстрое решение.

— У каждого достойного человека, — без ложной скромности объявил он народу, — есть две главные ценности: земля его и тело его. И эти ценности я хочу вверить двум самым дорогим мне людям. И того и другого считал я своим отцом, и тот и другой в трудную минуту помогли мне и проявили по-настоящему теплые чувства. Так вот: барону Роялю по прозвищу Верное Слово передаю я землю мою, прекрасную землю Лотиана, принадлежащую ему теперь безраздельно и по праву. А королю Марку хочу я служить и дальше как охотник, пастух, менестрель и рыцарь его. Впрочем, люди добрые, сеньоры Лотиана, вы — ленники мои и имеете право дать хозяину совет, а я к нему прислушаюсь.

Но никакого совета не дали вассалы господину своему, достославному королю Лотиана, отказавшемуся быть королем. Они просто полностью признали его правоту, оценили мудрость сделанного выбора и со слезами на глазах проводили с корнуоллскими кораблями обратно в страну короля Марка. А преданный оруженосец Курнебрал, конечно, отправился вместе с Тристаном.

Так было. Он хорошо это помнил, лежа теперь на вонючей койке в темной подвальной палате, где перегорело вчера еще несколько лампочек. Заменить их пока было нечем, а единственная оставшаяся прямо над его головой светила тускло, да еще и заляпана была какой-то гадостью. Кровью, что ли? Или это все-таки закатное солнце проглядывает сквозь потемневшие к вечеру облака? А шпангоуты так отвратительно врезаются в спину через совсем уже истершийся тюфяк. Ведь качает, даже очень качает, койку в госпитале не может так качать… Или может? Во время бомбежки. Это что же, еще один авианалет? Ф-фу, Моздок же ни разу не бомбили, ты не в Грозном, Ваня. Или еще в Грозном?.. Ваня. Ваня! Иван! Так вот как его зовут!

Он протянул руку, нашарил сначала бурдюк с прокисшим козьим молоком, глотнул этой жижи с истинным наслаждением, потом взял в руки гитару, то бишь переделанную роту — маленькую кельтскую арфу, — и заиграл. Это помогало вспоминать. А он все эти дни мучительно пытался слепить рассыпающиеся куски прошлого во что-то цельное, убедительное и понятное. Не хватало одного, совсем крошечного звенышка. Да, именно одного, и кажется, он уже подбирался к разгадке…

Вот оно! Нечто сверкнуло вдруг, словно ответ на все вопросы сразу. Зеленые глаза. Ясные, глубокие, изумрудно чистые. Глаза старика? Нет — глаза незнакомого молодого хирурга в темном, цвета морской волны халате, заляпанном кровью. Глаза смотрят пристально, ласково и жутко. Страшную доброту, чудовищное милосердие излучают они. Бред.