Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне Страница 10

– Разговорчики, солдат!

Парень махнул рукой и побежал дальше. А Павел, недолго думая, кинулся следом, бросив последний взгляд на майора. Тот, похоже, потерял сознание, окончательно отключившись.

Гусеву то и дело приходилось перепрыгивать через убитых и раненых. Несколько раз кто-то пытался схватить его за ноги, просил не бросать. Но он, матерясь сквозь стиснутые зубы, вырывался и бежал дальше…

Перестрелка не закончилась даже с наступлением ночи. Строчили автоматы и пулеметы, бухали разрывы мин. Горели вагоны и штабеля пропитанных креозотом шпал. Люди сражались друг с другом, порой не понимая, где свои, где чужие.

Локальные схватки вспыхивали в самом неожиданном месте и быстро прекращались, чтобы полыхнуть с новой силой.

Павел был взвинчен до предела. Хотелось пить, но найти воду не получалось. Приходилось постоянно сглатывать вязкую слюну и бегать, ползать, куда-то с кем-то идти…

Без приказов, без командиров. Все по наитию, ориентируясь по пожарищам. Вот там вроде оппозиционеры – или опóзеры, как их тут называли. А вот там вроде свои, но не точно, а вот тут опять опóзеры. А может, наоборот…

Глава V

Утро

Наступило серое утро, не привнеся ясности в творившееся ночью.

Чадили догорающие вагоны и шпалы. кое-где по-прежнему постреливали, но уже не так часто и интенсивно.

Единственное, что удалось понять Гусеву – это то, что он находится где-то между вторым и третьим постами.

Жажда стала просто невыносимой. Распухший язык едва шевелился, горло горело. За глоток воды он был готов на что угодно – хоть из лужи пить. Не погнушался даже осмотром трупов. Но и тут его ждало сильное разочарование: походные фляжки у бойцов давно опустели.

Павел побрел к вагонам в надежде, что вода есть у беженцев.

Ему повезло. Он набрел на остатки костра, возле которого валялась кастрюля: вся в копоти, с двумя дырками, через которую пропустили проволоку, чтобы подвешивать над костром. Кастрюля оказалась наполовину наполнена почти прокисшим супом. Но это не имело значения. Главное – это была влага, пусть и вперемешку с крупой и нарезанной картошкой. Жидкость Гусев сначала цедил через губы, а потом, вдруг почувствовав голод, стал жадно хватать ртом кисловатую массу. Стало полегче, но пить все равно хотелось.

Он побрел вдоль пассажирского состава, взяв с собой кастрюлю.

Вдруг Павел наткнулся взглядом на давешнюю женщину, которую почему-то запомнил. Наверное, Из-за хорошенькой девочки, что наивно и доверчиво смотрела на проходящих мимо штрафников.

Женщина, накрыв собою ребенка, лежала ничком, неестественно вывернув шею. На спине расплылось большое кровавое пятно, а лицо застыло отталкивающей смертной маской. Ребенок тоже был мертв. Пули, угодившие в мать, прошли навылет. Девочка по-прежнему сжимала плюшевую игрушку…

Гусев уже насмотрелся на трупы и на раненых, но увиденное потрясло его так, что он остановился, забыв обо всем. Он смотрел и чувствовал, как в душе закипает ярость. И вдруг осознал, что только что умер прежний Павел Гусев. Умер весь, без остатка, а его место занял совсем другой человек.

Потом он куда-то брел, уже имея только одну цель – убивать тех, кто носит белые ленточки. Это метка нелюдей. Не могут люди быть такими…

Его окликнули:

– Эй, дружище, что в котелке? Жратва? Может, поделишься?

Гусев подошел, показал пустую кастрюлю. В нее заглянули, фыркнули – фу, кислятина! Правильно, что вылил.

– Я не вылил, съел, – сказал Павел и снова почувствовал приступ жажды. – Вода есть?

– Есть немного.

– Дайте.

Ему налили полную железную кружку с побитой эмалью. Посоветовали – не пей быстро, не напьешься.

Гусев пил маленькими глотками и чувствовал, что кружки все равно будет мало.

Его поняли, с добродушной усмешкой налили еще. И только тогда он ощутил облегчение.

Павел внимательно осмотрел пятерых солдат, укрывшихся за сваленными в кучу шпалами. Грязные, усталые бойцы глядели на него с вялым любопытством.

Чуть в сторонке сидели со связанными за спиной руками два солдата «белоповязочника» с разбитыми лицами. От них веяло испугом и отчаянием. Пленные потупленно смотрели под ноги, боясь лишний раз встретиться взглядами с истязателями.

Гусев решительно развернулся к ним, клацнул предохранителем и полоснул очередью, изгваздав обоих опóзеров.

Остальные ошарашенно схватились за автоматы, отскочили в сторону, с опаской глядя на незнакомца.

– Ты че, мужик, охренел совсем? – спросил один. – Это же пленные были!

– Никаких пленных, – процедил Павел. – За то, что они творят – никаких пленных.

– Во, лютый! Из друзей кого-то убили?

– Нет, – ответил Гусев, равнодушно присаживаясь рядом с трупами. – За женщину одну с девочкой. Там еще другие гражданские были. Все мертвые.

Солдаты успокоились, присели на свои места.

– Это за какую женщину с ребенком?

– Не знал я их, – вздохнул Павел. – На женщине платье темно-синее в белый горошек, а девочка – лет пяти, светловолосая такая, в сарафанчике. Вон там лежат.

– А ведь это Ленка, похоже, жена прапора нашего. Видел я ее как-то в таком платье. Вот это да… Узнает прапор – рехнется. Сразу – и жену, и дочь…

– Не узнает, – ответил другой солдат. – Я еще вчера вечером видел, как его пулеметной очередью полоснуло.

– Где? – переспросили удивленно.

– Там где-то, – вяло махнул боец рукой в сторону вагонов. – Толком и не скажу. Сами знаете, что творилось.

– Что ж ты молчал до сих пор?

– А что он, особенный какой, прапор наш? Других мало погибло, что ли?

– Это да… Ну, теперь они все вместе будут уже неразлучно…

Гусев отстраненно слушал рядовых.

Появился лейтенант с эмблемами железнодорожных войск, как и у солдат. Увидев его, те устало встали. Павел поднялся тоже.

Офицер окинул взглядом подчиненных, мельком глянул на Гусева, посмотрел на убитых.

– Кто их?

Один из солдат мотнул головой в сторону Павла.

– Он. Говорит, за жену прапорщика Акимова и дочку его.

Лейтенант выругался.

– Убиты? – спросил он, справившись с эмоциями.

Гусев сказал:

– Я не знаю ни вашего прапорщика, ни его жену. Видел только мертвыми женщину в темно-синем платье в белый горошек и маленькую девочку, светловолосую, в сарафанчике.

– Они, скорее всего, – поджал губы лейтенант. – Как теперь Акимову сказать?

– Он тоже погиб, товарищ лейтенант, – ответил тот солдат, что поведал остальным о смерти прапорщика. – Пулеметной очередью его почти пополам перерезало…

Лейтенант досадливо поправил кепи и посмотрел на Гусева.

– Какая часть?

Павел ответил после небольшой паузы:

– Из штрафников я. Осужденный, бывший старший лейтенант Гусев. Вчера прибыли и сразу попали под раздачу.

– Остальные где?

– Не знаю. Наверное, погибли.

– За что в штрафники угодил? – поинтересовался лейтенант.

– За драку. Жениха своей бывшей девчонки избил. Дали два года общего режима с заменой на шесть месяцев штрафного батальона.

– Ясно, – сухо ответил офицер. – Сдать оружие.

Помедлив, Гусев протянул офицеру свой автомат.

Лейтенант передал его одному из бойцов и сказал, обращаясь к Павлу:

– За мной.

Они пошли. Причем офицер шагал рядом, будто и не конвоировал штрафника.

– Как зовут? – с чем-то похожим на участие спросил лейтенант.

– Павел.

– А меня Валерий. Куришь?

Гусев кивнул.

Офицер угостил сигаретой, прикурил сам и поинтересовался:

– Что за войска?

– Пехота.

– Мы, как видишь, желдорбат. Откуда вас доставили?

– Из Екатеринбурга. Я, вообще-то, местный, родился в Красноярске и восемь классов окончил.

– С возвращеньицем на родину, – невесело усмехнулся офицер. – Не повезло тебе, честно скажу. Видишь, какая тут жопа. А штрафников так и вообще косят пачками. Сам свидетель. Наш батальон в городе по соседству со штрафбатом стоял. Мыто там еще до начала боев встали, типа для поддержания порядка, то, се. Вот и поддерживали. А потом такое началось! Штрафбат пригнали – и сразу в мясорубку! Кто бы мог подумать, что так серьезно все обернется.

Лейтенант вздохнул и добавил:

– Нас только пять суток, как перебросили сюда, поближе к родным и привычным шпалам да рельсам. Честно говоря, думал, потише будет, не как в городе. Там вообще полный пипец. А оно и здесь полыхнуло! Так что не повезло тебе, брат. Ну, даст бог – уцелеешь.

Впереди показалось приземистое двухэтажное здание в облупившейся белой штукатурке, с грязно-желтыми разводами старой, давно подсохшей сырости от дождя.

– Комендатура у нас там, – пояснил лейтенант. – Ты давай, иди вперед, а я сзади пристроюсь. Чтобы все по уму было.

Павел беспрекословно шагнул вперед.

Все правильно. Он – штрафник. Его шесть месяцев начались…

Возле комендатуры стоял потрепанный, но еще вполне себе «живой» «ГАЗ-66» без тента. Он притулился около огневой точки из шпал и мешков с грозно торчащими двумя пулеметами Калашникова.