Виктор Поротников - Легионер из будущего. Перейти Рубикон! Страница 10

– Кто это? – спросил я у Тита Дециана, указав ему глазами на спутника Марка Антония.

– Это народный трибун Курион, – ответил Тит Дециан. – Он давний приятель Марка Антония. Благодаря золоту Цезаря Курион и Марк Антоний расплатились со своими огромными долгами и даже пролезли в народные трибуны. Эта парочка так рьяно отстаивает интересы Цезаря в сенате, что после сложения трибунской власти им, наверно, придется бежать из Рима, ибо они нажили себе множество врагов среди нобилей.

Я понимающе покивал головой, проводив взглядом Куриона и Марка Антония, пока они не скрылись за дверями главного входа в сенат. «Вот, мне посчастливилось лицезреть настоящего Марка Антония! – промелькнуло в моей голове. – Красавец, ничего не скажешь! Не зря Клеопатра влюбилась в него по уши. Актер Ричард Бартон из американского фильма «Клеопатра» на реального Марка Антония не похож ни капли!»

Подойдя к угловой колонне портика, я отыскал глазами прекрасную Клодию, которая о чем-то беседовала со своей подругой Цильнией и длинноволосым бледным аристократом с тонкими чертами лица, на котором выделялись впалые щеки и короткая бородка без усов.

«Вот она – муза гениального Катулла! – думал я. – Эту красивую римлянку Катулл воспевал в своих стихах, называя ее Лесбией. Клодия дружила с Катуллом и оказывала ему покровительство какое-то время, ведь она из очень знатной семьи. Родной брат Клодии тоже был народным трибуном и прославился тем, что отправил в изгнание самого Цицерона. Впрочем, ныне брата Клодии уже нет в живых. Два года назад нобили убили его за дружбу с Цезарем и за скандальные любовные похождения. А эта Клодия поистине женщина неземной красоты! Неудивительно, что Катулл потерял голову от любви к ней!»

Ко мне приблизился Тит Дециан.

– Что, приятель, любуешься Клодией! – усмехнулся он. – А ты не робей, подкати к ней со стишками в ее честь. Эта смазливая блудница обожает общаться с поэтами и писателями. Знаешь, с кем сейчас разговаривает Клодия? Этот бледный уродец с бородкой – поэт Тицид. Он давний поклонник Клодии. Покуда был жив гениальный Катулл, Тицид был для Клодии пустым местом! Клодия снизошла до Тицида, лишь когда не стало Катулла.

– Когда умер Катулл? – спросил я. – И как он умер?

– Катулла не стало года четыре тому назад, – ответил Тит Дециан. – Я хорошо его помню. Наш повелитель дружил с ним, как и его жена Альбия.

– Сенатор Меммий дружил с Катуллом? – изумился я. – Ты это серьезно?!

– Клянусь Юпитером! – Тит Дециан сделал серьезное лицо. – Скажу тебе по секрету, наш господин тоже одно время баловался стишками. Но потом эта блажь у него прошла. Отчего скончался Катулл, мне неизвестно. Его нашли ночью на улице уже бездыханного, ни синяков, ни ножевых ранений на нем не было. Говорят, в последнее время Катулл сильно болел. Ему нельзя было пить неразбавленное вино, а он до хмельного питья был большой охотник. Что и говорить, телесной крепостью Катулл не отличался. Он был сутулый и тощий, как щепка.

Поговорив о Катулле и о круге его знакомых, здравствующих и поныне, мы с Титом Децианом стали обсуждать знатных щеголей, которые пришли на форум вместе с Клодией и Цильнией. Вернее, я расспрашивал Тита Дециана о каждом из них, а он отвечал на мои вопросы. Находясь на службе у сенатора Меммия, Тит Дециан частенько сопровождал своего хозяина на званые обеды, на свадьбы, судебные процессы и заседания сената. Он многое видел и слышал, по долгу службы вращаясь в среде римской знати, многих патрициев он знал в лицо, мог порассказать немало сплетен и забавных историй из жизни нобилей.

Внезапно у входа в курию Гостилия раздался какой-то шум, толпа слуг и клиентов ринулась туда. Мы с Титом Децианом тоже устремились к высоким двойным дверям сената, кого-то толкая в спешке плечами, кому-то наступая на ноги. Сначала я решил, что толпа плебеев предприняла попытку ворваться в зал заседаний, затеяв потасовку с ликторами при входе. Однако выяснилось, что драка произошла между сенаторами при обсуждении какого-то принципиально важного вопроса. Сторонники Помпея ни за что не хотели уступать сторонникам Цезаря, перейдя от словесных оскорблений к кулачным поединкам. Ликторам с трудом удалось восстановить порядок в зале заседаний, а двоих сенаторов стражам даже пришлось силой вывести из курии, как зачинщиков драки.

Старший из ликторов объявил, что, растаскивая дерущихся, пострадал сенатор Гай Меммий, поэтому ему нужна помощь со стороны его слуг. Меня и Тита Дециана ликторы пропустили в здание сената и провели на верхнюю галерею, ограждавшую с трех сторон круглый по форме зал заседаний. На этой галерее, огражденной от внешней стены курии длинным рядом мраморных колонн, обычно разрешалось находиться ликторам и чужеземным послам, которым предстояло выступить перед римским сенатом. Я увидел Гая Меммия сидящим на скамье у стены под узким зарешеченным окном. Тога на нем была разорвана, из носа текла кровь.

Я сразу же велел сенатору Меммию лечь на спину, чтобы остановить кровотечение, а Тита Дециана попросил сбегать к фонтану на площади и намочить край плаща. К счастью, бежать к фонтану Титу Дециану не пришлось. Один из стражников провел его в соседнее помещение, где стояли сосуды с водой и вином. Если заседания сената затягивались до вечера, то сенаторы имели право утолить жажду и подкрепить свои силы вином, на три четверти разбавленным водой.

Смочив край своего плаща, Тит Дециан принялся хлопотать над лежащим на скамье Гаем Меммием, вытирая кровь с его губ и подбородка. Даже лежа на скамье, Гай Меммий приподнимал голову и вытягивал шею, вслушиваясь в речи ораторов, звучавшие в зале заседаний.

Движимый любопытством, я подошел к мраморному ограждению и глянул вниз на ступенчатые ряды сидений, на которых восседали сенаторы в белых тогах с широкой пурпурной полосой. Сенаторы расселись таким образом, что сторонники Помпея оказались по одну сторону круглого зала, а сторонники Цезаря по другую. Внизу на небольшом возвышении в кресле без спинки сидел Помпей, сбоку от него чуть ниже сидел на стуле какой-то лысый морщинистый старик с посохом в руке, судя по всему, это был старейший из сенаторов, так называемый принцепс сената.

Шамкая беззубым ртом, принцепс сената объявил, что слово предоставляется Марку Туллию Цицерону.

С одной стороны сенаторских трибун раздались аплодисменты, с другой стороны послышался недовольный гул. Среди негодующих сенаторов я узнал Марка Антония и Куриона, которые сидели в самом нижнем ряду, положив руки на мраморный бордюр, ограждавший круглую площадку в центре зала. На эту площадку не спеша сошел по ступеням седовласый, чуть сутулый, немолодой римлянин в безупречно уложенной по фигуре белой тоге. Продолговатое гладко выбритое лицо Цицерона с крупным прямым носом, высоким лбом и тяжелым подбородком несло на себе печать скорбной задумчивости.

Я с бьющимся сердцем чуть подался вперед, прижавшись плечом к холодной колонне. Судьба подарила мне возможность услышать речь из уст самого прославленного оратора Рима!

Оказавшись на площадке для ораторов, Цицерон величаво вышел на середину и повернулся лицом к Марку Антонию.

– Видят боги, я не собирался сегодня выступать с речью, поскольку не совсем еще оправился от болезни, – начал Цицерон, взглянув на Марка Антония с явным неудовольствием, – но речь народного трибуна Антония возмутила меня своей бесстыдной наглостью и потугой выставить Цезаря чуть ли не благодетелем Рима. Марк Антоний не забыл упомянуть и о своих заслугах перед народом и государством, хотя, на мой взгляд, все его «заслуги» смахивают на преступления, ибо замешены на подкупе, клевете и запугиваниях.

Цицерон ненадолго умолк, так как его сторонники вновь громко захлопали в ладоши.

Цицерон поднял правую руку, призывая к тишине, и продолжил тем же тоном:

– У людей неразумных и беспамятных все случившееся с ними уплывает вместе с течением времени, и, ничего не удержав, ничего не накопив, вечно лишенные благ, но полные надежд, они смотрят в будущее, не замечая настоящего. И хоть судьба может и не дать их надеждам сбыться, а все хорошее, что было в прошлом, неотъемлемо, – тем не менее они проходят мимо верных даров судьбы, грезят о ненадежном будущем и в результате получают по заслугам. Пренебрегая разумом и образованием – единственной твердой основой всех внешних благ, они собирают и копят лишь золото и никогда не могут насытить алчность своей души.

Речь Цицерона опять была прервана дружными рукоплесканиями.

– Теперь я обращаюсь непосредственно к тебе, трибун Антоний, – снова заговорил Цицерон. – Едва надев мужскую тогу, ты тотчас же сменил ее на женскую. Сначала ты был шлюхой, доступной всем; плата за блуд была определенной и не малой, но вскоре вмешался Курион, который отвлек тебя от ремесла шлюхи и вступил с тобой в постоянный и прочный брак…