Роман Юров - «Ла»-охотник. В небе Донбасса Страница 10

Радоваться было некогда, Шубин уже выскочил наверх и начинал новый разворот для атаки, что, по мнению Саблина, было слишком быстро. Снова начались успевшие надоесть качели вверх-вниз, но «Фоккеры» уже успели поднабрать высоту и становиться беззащитной жертвой не желали. Пришлось сгонять их к земле, стараясь не допустить их к «Илам» и отходящим «Якам». Там тоже шел бой. Гаджиев то ругался, то раздавал команды, организуя своих подопечных. Виктор и рад бы был им помочь, но пять немцев, что остались возле их пары, хоронили такую инициативу напрочь. Они неожиданно оказались чуть ли не везде, и скоро уже Виктор с Шубиным были вынуждены отражать многочисленные атаки. Потом к врагам подошла еще пара, и начался форменный ад. Белели кресты, мелькали пушечные и пулеметные трассы, они с Шубиным, отбиваясь, тянули к своей территории. Шубин, изловчившись, сумел влепить короткую очередь в зазевавшегося «Фоккера», и сразу стало легче – поврежденный немец, уводя с собой напарника, потянул на запад. Однако радость была недолгой, спустя полминуты уже сам командир попал под вражеский огонь. Крыло его «Яка» покрылось рваными пробоинами, за самолетом проступил грязный тающий след вытекающего масла.

– Командир, отходи, я прикрою. – В теле у Виктора образовалась удивительная легкость. Мысли из головы испарились, они стали уже не нужны, оставив место рефлексам. Предстояло умирать, и все лишнее и ненужное пропало.

– Витька, – Шубин говорил, словно задыхаясь, – не страдай херней, главное Миус перетяни…

Саблин не стал его слушать. Он кинул свой «Як» на пару «Фоккеров», что уже заходили в хвост командирскому истребителю. Сзади уже выстраивалась очередь из желающих в него, Виктора, пострелять, но он пока не обращал на них никакого внимания, враги были пока слишком далеко. Немцы сразу же бросили Шубина, уйдя боевым разворотом наверх, и Виктор заложил глубокий правый вираж. Сквозь полутьму перегрузки увидел, как в стороне сверкнули трассы, мелькнули силуэты вражеских истребителей. Попытался довернуть на крайнего, но скорость была слишком мала, а сверху уже заходила пара, и пришлось акробатическими маневрами уклоняться от смертоносных очередей. За Шубиным снова потянулось два «Фоккера», а оставшийся без скорости Виктор помочь уже не мог, лишь в бессильной злобе дал пару очередей им вдогон. И случилось чудо – эта пара бросила Шубина и вновь отвернула. Потом другая пара атаковала Виктора, потом еще одна, затем одиночка, и снова пара, и еще. В кабине стало жарко, словно в раскаленной бане, глаза застилал пот, а он все тянул и тянул ручку управления. Виражи, полупетли, какие-то «кадушки» и «бочки». Его «Як» крутился, словно гимнаст на турнике, выполняя подчас невозможное. Как у него до сих пор получается уворачиваться и оставаться живым, Виктор не знал. Потом как-то внезапно стало легче, еще пара врагов ушла на запад, и их осталось всего трое. Миус остался позади, и внизу уже были наши, но и «Фоккеры» словно осатанели, беспрестанно наседая, Виктор уворачивался, пытался контратаковать, но пока безуспешно.

Он в очередной раз уклонился от «Фоккера»– одиночки, тот, видимо, все пытался отомстить за гибель своего напарника, потом, увидев сзади растянувшуюся пару вражеских истребителей, резко отдал ручку от себя, уходя к земле. Ведущий пролетел в десятке метров над головой и так и не сумел довернуть на Виктора, зато отставшему в атаке ведомому «Як» достался, словно на блюдечке. Саблин потянул было в вираж, но, обнаружив в нескольких десятках метров позади себя разноцветный кок «Фокке-Вульфа», понял, что не вытянет. Время «растянулось», и Виктор увидел, как нос вражеского истребителя словно расцвел огнями неоновых реклам, как застонал раздираемый килограммами металла воздух и как переплелись разноцветные жгуты трассеров буквально в метре от хвоста его самолета. Это красивое, но смертельное сплетение пулеметных и пушечных очередей приближалось к нему неторопливо, но неотвратимо, и Виктор понял, что через три, нет, уже два удара сердца вся эта красота вонзится «Яку» в хвост и пойдет гулять дальше: по кабине пилота и по мотору. И тогда рука сама дернула ручку вбок и на себя, выводя машину из виража и загоняя ее на вертикаль.

Лобастый «Фоккер» догонял его, рубя винтом воздух в каком-то десятке метров, но ударить уже не успевал, проскакивая мимо. Из виража он выскочил быстро, быстрее, чем «Як», но очень уж долго поднимал нос. Саблинский истребитель трясся от потери скорости, перегретый мотор захлебывался, но еще тянул. Все так же машинально Виктор переложил ручку, превращая подъем в восходящую ветвь бочки, и, когда «Як» почти лег на спину, прямо под собой увидел вражеский самолет. Тот за счет большей скорости проскакивал вперед, и пилот, задрав голову вверх, таращился на русского. Враг был так близко, что Саблин разглядел и молодое, даже юношеское лицо, шлем-сеточку и досаду во взгляде вражеского летчика. Таким взглядом его знакомые провожали убегающего зайца или лису, это была досада охотника, который только что упустил своего законного зверя.

– Я тебе, сука, не заяц, – закричал Саблин так, будто немец мог его слышать. – Я, сука, сам с зубами. – Эта чужая досада, этот взгляд жутко его обозлили, и он почувствовал, что силы все же есть и что драться еще можно.

Немец стремительно уходил вперед, Виктор затормозил вращение, слегка потянул ручку на себя и, когда серый вражеский силуэт пересекся с его курсом, зажал гашетки. Пулемет отработал исправно, а вот пушка, коротко громыхнув, замолчала. Впрочем, это уже не имело значения – где-то вверху все еще был мститель-одиночка, и, быстро докрутив бочку, пришлось внимательно осматриваться. «Мститель» был тут как тут – заходил со стороны солнца, ведущий пары «Фоккеров» немного в стороне карабкался вверх, и все было как обычно, не было видно лишь оставшегося у земли, обстрелянного «Фоккера».

Однако эта атака оказалась последней. «Мститель», просвистев мимо, неожиданно пристроился к чужому ведущему, и они вместе пошли на запад. Обстрелянного Саблиным ведомого по-прежнему не было видно, как Виктор ни крутил головой. Внизу оказались уже советские позиции, и бойцы яростно размахивали руками и подбрасывали что-то вверх. Он даже удивился такому энтузиазму наших войск, но мысль эта скоро оказалась сметена другими, более насущными. Перегретый мотор никак не хотел охлаждаться и стал быстро терять обороты. Скорое возвращение домой оказалось под вопросом.

Мотора хватило. Он честно дотянул до аэродрома и уже на самой глиссаде неожиданно встал. В итоге Виктор метров за двести до посадочного «Т» отодрал здоровенного «козла» и лишь благодаря крепости шасси не разбил машину. Со стоянки к нему бежали люди, а он долго, словно старый дед, выбирался из кабины, трясущимися руками пытался закурить, но папироса валилась из пальцев. Поджилки тряслись, и ощущение было такое, словно его долго и сильно били. Сидеть на земле было приятно, она неожиданно оказалась очень мягкой и теплой, в ноздри ударил запах чабреца, и захотелось прямо здесь лечь и заснуть. Вставать и докладывать о бое пришлось через силу…

Атмосфера в штабе своим сюрреализмом и бредовостью чем-то напомнила Виктору фильм о войне одного из известнейших российских режиссеров. Из-за занавешенного закутка доносились тихие девичьи всхлипы, из соседней комнаты громкие матюги – там комдив разносил в пух и прах Тимура Гаджиева и ведущего штурмовиков. Сидящий в углу начальник разведки делал вид, что его ничего не касается, и пытался замаскироваться на карте местности, начальник штаба дивизии зло ходил по комнате. Телефонисты и связисты испуганно жались по углам и старались стать невидимками. Это все настолько сильно контрастировало с обычной штабной обстановкой, что Виктор слегка оторопел.

– Вот и Саблина доставил. – Прутков чуть подтолкнул Виктора в спину. Он не видел, но был уверен, что улыбка у майора сейчас гаденькая.

– Г-где ведущий? – В дверях застыл комдив, и его ледяной голос не предвещал ничего хорошего. – Ш-шубин где?

– Не могу знать, – удивился Виктор, – он из боя раньше меня вышел. – После посадки начштаба полка чуть ли не силком запихнул его в командирскую «эмку» и привез в штаб. Подробностей боя Саблин узнать так и не успел.

– Бросил командира, – чуть ли не пропел Прутков. В его голосе прорезались нотки торжества.

– Никого я не бросал, – разозлился Виктор, – мы по «Фоккеру» срубили, потом командира повредили – мотор масло погнал, и крыло издырявили. Я его отход прикрывал. С пятеркой дрался, потом пара ушла – с тремя. Одного подбил. Командира не слышал и на маршруте его самолет не видел.

– П-пишите рапорт, – желваки на лице комдива заиграли, – п-подробнейший. Чтобы ч-ч-через час рапорта всех участников б-были у меня на с-столе. И уберите эту, – вдруг заорал он, – чего она т-тут ревет?

Подробности случившегося Виктор узнал, когда, усевшись в компании уцелевших летчиков второй эскадрильи, писал рапорт. Итоги были печальными. Не вернулись Шубин и Быков. Не вернулся Лоскутов – молодой летчик, для которого этот вылет был первый. Потеряли один экипаж у подопечных – штурмовиков. Второй «Ил», подбитый, сел на своей территории. Ведомый Гаджиева, сержант Тарасов, сел на брюхо уже на аэродроме – после полученных в бою повреждений не вышли шасси. Слишком уж великая цена за двух сбитых «Фоккеров», которых лично он, Виктор, видел. Настроение было похоронное, полк за месяц уже отвык от потерь. Мерзкий голос Пруткова траурным звоном звучал в ушах, и некуда было от него деться.