Арсений Миронов - Двенадцатая дочь Страница 10

— Пр-роклятие! — заскрежетал Катома, на лбу его начали зрелищно разбухать разные жилы. — Убью их! Спасу доченьку!

— Не увлекайтесь, — строго заметил я. — Вы старенький и будете отдыхать. А вот я (и только я) всех убью и спасу. И не путайте меня. М-да, впрочем, слушайте дальше, это даже интересно. Злые Пиночеты связали ее по ручкам и ножкам! А еще… хо-хо! засунули кляп, и защелкнули хромированные наручники на лодыжках, и заставили надеть красные ботфорты на каблуках, и потом… Что потом? Тьфу! Мы отвлеклись. Короче, плачет ваша доченька в кошмарных застенках… Ее щадяще пытают раскаленными спицами, заставляют слушать песни Кобзона и нюхать дезодоранты «Дзинтарс»! О бездушные звери, практически выродки! Они хотят надругаться над девичьей честью!!! Они — …

Я не договорил, ибо раздался…

Дикий…

ВИЗГ!!!

— Скоти-и-ина!!! — неслось из-за дверцы, ведущей в смежную комнатку. — Не-На-Ви-Ж-ж-жу-у!!!

Орали качественно. Сразу заложило левое ухо. Частота визга знакома до боли: ну ясно, Метанка взбунтовалась.

За девичью честь обиделась, смекнул я. И в страхе покосился на Катому. Тот замер, хватая воздух усатой пастью… Глаза его абсолютно остекленели: кажется, все пропало.

— Ах, чур меня! Я слышу… голос дочки!

Упс. Двадцать девять гридей заурчали, обступая меня колючим полукольцом. А посадник Катома начал меняться в лице, умело кося под чудовище из модной компьютерной игры. Скуластая рожа вздулась, волосы на висках зашевелились, а глаза почернели.

— Это она! Там, за дверью! Ты… сховал ее!!! Меня спасло врожденное хладнокровие.

— Вы чего, батя, опупели? — ледяным голосом поинтересовался я. — Это ж моя родная бабушка орет. Она там, в соседней каморке тусуется.

— Бабушка? — жесткими трясущимися ручищами боярин ухватил за грудки. Кончики усов задергались и злобно приподнялись. — Отчего же голос… такой знакомый?!

— Вам теперь… кхе! везде чудится милый голосок? Повторяю: визжит моя троюродная прабабушка, Марфа Патрикеевна Бисерова, девяносто три года от роду, ветеранша финской войны.

— Кричит? Почему кричит?

— Дык это… кушать просит. Вечерний бифштекс с яйцами и все такое… Старенькая, а жрет за троих.

— Бабка, говоришь… — Катома фыркнул, недоверчиво мотнул головой. — А ну давай поглядим!

Молодец такой, он уже привстал со скамьи! Вот весело.

— Не-не, папаша! — выдохнул я. — Вам туда нельзя.

— Это как? — во взгляде боярина мелькнула кривая тень недоверия. Бородавка на переносице сурово нахохлилась. Язык мой был мне враг. Он сработал прежде мозга:

— Бабушка у меня… опасная. Оч-чень агрессивная.

— Что???

— Она это… м-м… боится людей. Особенно незнакомых мужчин. И кидается. Как укусит зубами, просто кошмар.

— Ох ты… — Катома чуть отшатнулся, изумленно качнул усами. — Знать, болезная?

— Да-да, у нее это… плоскостопие. И кариес. Сплошной, на всех зубах. Очень, очень мучительная болезнь. И заразная притом.

ГРОХ!!!

Тяжелое ударило в стенку с той стороны. И снова истошный девичий вопль. Затыкая уши, я поморщился. Фирменное Метанкино верещание, как обычно, напоминало по тону экспрессивный скрипичный пассаж в си-бемоль мажоре, брачный клич малайской макаки и предсмертный писк мытищинской пионерки, заживо изгрызаемой задорными никарагуанскими пираньями.

Грох! Опять кидается посудой. Шмяк! И подушками.

Катома тревожно покосился на дверцу:

— Никак, случилось что?

— Думаю, кинулась на служанку, — мигом сорвалось с языка. — Я же говорю, опасная бабушка: своих не признает. Ох, старость не радость. В смысле не в кайф.

Хотел еще добавить некий бред о том, как часто приходится нанимать новых служанок взамен изгрызенных, но слова погасли в звенящем переливчатом Метанкином вопле:

— Вр-р-руууун! Кр-р-ретииин! Негодяяяяяаааай!!!

Кажется, от вибрации на подоконнике начали взрываться горшки с цветами. Лопнул также любимый глиняный графинчик (с пивом! оно потекло по столешнице!). Ну знаете… это слишком.

— Я мигом, — кивнул я Катоме, взлетая с табуретки. — Проведаю бабушку и вернусь!

Сбросив крючок, резко распахнул дверцу и ворвался в смежную комнатку. Чудом увернулся от очередной подухи (просвистела возле уха). Злые Метанкины глаза полыхнули из темного угла (она сидела на каких-то шкурах и коврах, сваленных в кучу прямо на полу).

— Тихо-тихо, любимая, — зашептал я, спешно прикрывая за собой дверь. — Отчего такая нынче грустная?

— Я не грустная, гад. Я злая. Ты! Врун и подлец! Что там бредишь про мою девичью честь?! Как ты вообще смеешь…

— Звезда моя, это розыгрыш, хи-хи-хо! — заворковал я, игриво подскакивая. — Мы же хотим сделать папе Катоме сюрпризик, правда?! Ах ты мой пупсик…

— Укушу!

— Ой, хи-хи. Куся-куся. Славику будет бо-бо. Крошка моя, давай не нервничай. Я не вру, но фантазирую. С минуты на минуту намерен объявить папе Катоме о нашей свадьбе…

— Скотина ты, — сморщилась Метанка. — Я все слышала! Ты его грузишь, будто я в пещере сижу, в провинции Сычуань. Хочешь обмануть бедного дядечку! Опять башли вымогаешь!

— Тише-тише! — я вздрогнул. — Потерпи последнюю минутку. Просто я хочу обделать твоему папе жутко приятную неожиданность. Вот смотри: сейчас ему кажется, что вся жизнь — полное дерьмо, и вдруг — хоп! Открывается дверь, и выходит дочка, живая-невредимая! Не грязная, измученная пленница, а — прекрасная, счастливая невеста! Уверяю, это будет милая шутка. Старик обрадуется и сразу нас… это самое… благословит. На счастливый брак. Соединит наши руки и все такое. Точно-точно.

Метанка недоверчиво шмыгнула. Пока она глотала слезы и думала, что бы такое язвительное ответить, ваш покорный слуга подпрыгнул, чмокнул соленую мягкую щечку, фальшиво хихикнул и грациозно выпорхнул обратно за дверь.

«Ну до чего ж я ловок и мудер, — думалось мне в полете. — Одного боюсь: не пришлось бы взаправду жениться».

Щелк! Крючок снова запал в петельку. Катома встретил меня абсолютно недоумевающим взглядом:

— Жениться?! На ком? Неужто на бабушке?!

Я замер. Гм. Дурная привычка напевать про себя!

— На какой еще бабушке? На… моей? С гнилыми зубами, которая на служанок кидается?! Нет, что вы, право. Разве я могу сделать предложение собственной троюродной бабушке?

— Но ты сказал: «Придется жениться»!

— Н-да, я сказал. Сказал. Только имел в виду не бабушку, а…

— Кого? — Катома мигом напрягся, забегали желваки. — Кто еще там сидит, за дверцей?

— Нет-нет! Никого, кроме бабушки и… служанки. — Я закатил глаза и почесал нос, судорожно соображая. Выхода не было: — М-да-да, точно. Пришлось сделать предложение. В смысле ей. Ей-ей. Небабушке.

— Служанке???

— Гм! Ага.

— Но ведь ее… загрызла бабушка!

— Однако… не насмерть же! Просто немного погрызла. Поигралась типа. Но теперь служанка в ярости, она кричит, что подаст в суд. Требует компенсации морального ущерба. Я обязан спасти бабушку от позорной скамьи подсудимых.

— Поэтому ты… женишься на служанке? — сухо сощурился боярин. Кажется, только священные законы уважения к чужому жилищу мешали ему немедленно ворваться в таинственную смежную комнатку.

— Да, женюсь на служанке, а вай бы нет? Она… весьма ничего, — затараторил я. — Знаете, у нее такие упругие… гм… щеки. И ноги такие… работящие. Золотые ноги у нее, вот. К тому же очень удобно. Жена — служанка, служанка — жена. Двойная экономия для всей семьи. Она будет вытирать пыль. А я буду ее всячески, всячески эксплуатировать, ха-ха.

Кажется, он (язык) снова сболтнул лишнее. За стенкой будто бензопилу включили — яростно и звонко:

— Би-и-с-с-сер-р-р!!! Убью-у-у-у гада-а!!! Нет, только не опять! Тысячи иголок вонзились в жухнущие ухи, пронизывая последние мозги насквозь:

— МЕНЯ-А!!!! ЭКСПЛУАТИРОВА-А-АТЬ?!! СКОТИ-И-ИНА!!!

На этот раз Метанка не визжала, а практически ревела: вздулись занавески, оглушенные мухи умирали прямо в полете и сыпались на пол, лавка подо мной мелко задрожала и поползла к дальней стене. Ой, как ломит зубы! Даже железные гриди попятились. Когда вопль затих, Катома вытер навернувшиеся на глаза слезы и вопросительно сощурился.

— Пардон, — сладко улыбнулся я. — Она у меня с характером.

— Угу, — кивнул посадник. И добавил несколько ошарашенно: — Одержимая, видать. И почто терпишь такую-то визгляву? Надобно приструнить бабу! — Он хлопнул по столу жесткой ладонью. — А вот я ей скажу, чтобы место свое знала, угу! Я — посадник, мое слово — закон!

— Стоп-стоп! — заторопился я. — Не стоит беспокоиться. Сейчас главная задача — вашу доченьку найти. А мои семейные дела — сущая мелочь…

— Дочку ты и так обещался возвернуть к рассвету, — спокойно сказал посадник, и стало малость не по себе от металлической прохлады в этом голосе. — А что баба твоя дурит — то никак не мелочь. Не потерплю визга!