Олег Северюхин - Чекистские фантазии. В это поверить нельзя, но и не поверить невозможно Страница 10

На Гоголевском бульваре на скамейке сидел пожилой мужчина, а если говорить с моей точки зрения, то просто мужчина, года на два-три старше меня. С палочкой. В светлом плаще. Что-то знакомое проглядывалось в чертах его лица.

– Разрешите присесть рядом? – спросил я.

– Садись, садись, если не боишься сесть, – с хриплым смешком ответил мужчина. – Все, кто садится рядом со мной, садятся надолго и по-настоящему.

– Что же вы такого сделали, что всех, кто сидит с вами – садят, а вас не садят? – поинтересовался я.

– Они все боятся меня, – изрек мужчина как нечто такое, что не подлежит сомнению. – Однозначно. Я баллотировался на пост лидера нации, но они мобилизовали весь административный ресурс, чтобы уничтожить мою партию. Она стояла им поперек горла. Только я мог говорить правду. Только я мог стать лидером нации. И вот я сейчас сижу на скамеечке и кормлю голубей. Где, спрашиваю, коммунисты? А нет их. Были и все вышли. Мавзолей переделывают под нового хозяина. Ленина в земле похоронили. Хоть кто-то против пикнул? Только я сказал свое мнение, но все газеты и телевидение в руках единой партии. Обо мне даже и никто не заикнулся, а раньше все газеты считали за честь взять у меня интервью. И я им его давал. Да еще как давал. Где «яблочники»? На сухофрукты пошли. Где правые силы. Там и остались. Справа и в прошлом. Где аграрии? Все перебежали к единоличникам. Даже в моей партии оказались перебежчики и достаточно много.

Мужчина еще посидел, пошевелил губами и продолжил:

– Вот ты мне скажи, чье сейчас телевидение? Единой партии. Чьи газеты? «Новая правда», «Новые известия», «Новая Россия», «Новая независимая газета», «Новая литературная Россия», «Новая литературная газета», журналы «Новый огонек», «Новое знамя», «Новая Нева», «Новый октябрь», «Новая звезда»? Тоже под партией. Все стали новые, только мы стали старые, хэ-хэ. А ты чего ко мне с расспросами прицепился? Кто тебя подослал? Вербовать в единую партию? Не выйдет! Вы еще обо мне узнаете. Слушай, а у тебя закурить нет? Не курил, когда возможность была, а сейчас вот захотелось и стрельнуть не у кого.

– Что это у вас за тетрадочка? – спросил я.

– Мемуары пишу. Записки лидера политической партии. Вряд ли напечатают, – сказал мужчина, обиженно поджав губы.

– Давайте я вам что-нибудь напишу, тогда обязательно напечатают, – предложил я.

– Ты что, Гоголь что ли? – ухмыльнулся мой собеседник.

– Гоголь не Гоголь, но буквы русские помню, – уверенно сказал я и протянул свою руку.

Взяв тетрадочку и ручку, я быстро начал записывать строчки, которые так и просились на бумагу. Не запишешь – забудешь, причем забудешь так, что никакими намеками не напомнишь обдуманный замысел.

Нации лидер, смотрящее око,Сам не у власти, но власти навалом,Люди толпой и товарища локоть,Митинг за лидера, речи базаром.

Белым по красному пыжится лозунг:«Смертная казнь для народных врагов»,Пьяный мужик бьет фуражечку оземь,Слово не так – будет ад, семь кругов.

В пятом издании избранных мыслейСказано просто – для счастья людейВдарим по миру кривым коромыслом,Страх наведем на заморских бл… дей.

Каждое слово заносят в анналы,Есть институт разработки речей,С древней «Дубинушкой» роют каналы,Мальчик в приюте остался ничей.

Каждого лидера делает свита,Место прикормлено – семга с икрой,Новый придет – оттолкнут от корыта,Скажут, все было старинной игрой.

Нации лидер лежит в Мавзолее,Рядышком тоже, отец наш – грузин,Солнце встает, на Востоке алеет,Надо за водкой идти в магазин.

Мужчина почитал написанное и сказал:

– Ты где раньше был? Я бы тебя в свою партию принял и выиграл бы выборы. Стихи всегда воспринимаются как песня и запоминаются надолго. Тут вот стихи одного поэта в списке ходят. О России старой, а Новая Россия считает, что эти стихи ее позорят. А народу нравится. Нас все назад стараются поворотить, хотят к «золотому веку» привести. Покажу я друзьям твои стихи, есть у меня один редактор знакомый, не главный, но редактор, понимающий человек. А ты, давай, иди, тебя, наверное, уже ищут, мало у нас поэтов, которые по улицам свободно ходят и стихи свои в тетрадки незнакомым старикам записывают.

Мужчина что-то говорил про себя и размахивал руками. И я вспомнил его. Наглейшая личность. Другого за такие выходки давно бы посадили как злостного хулигана, а с него, как с гуся вода. Зато всегда голосовал за власть, поэтому и держали на свободе.

Глава 15

День клонился к закату. Можно было вернуться в теплый кабинет с кожаным диваном и чистым постельным бельем, трехразовым питанием на халяву, экскурсиям для промывки мозгов и свободным временем для ожидания своей судьбы. А можно и пожить в этом знакомом и незнакомом мире, где обитают совершенно неизвестные мне люди. Главное, что мне не знаком их дух, и я не знаю, чем они живут.

Куда можно податься? Конечно, в кабак. Не в ресторан, а именно в кабак. Около ресторанов и мест культурного досуга меня будут искать. Каждый человек находится на своем уровне и общается с людьми своего уровня. Появление на чужом поле заметно всем и против чужака включается немотивированная агрессия, как на человека, несущего опасность для существования кого-то из них.

Мой костюм нельзя было назвать шикарным, а отсутствие галстука делало меня похожим на жителей той ступени общества, где я хотел потеряться. Конечно, информация о моем появлении дойдет и до них, но пройдет некоторое время, прежде чем меня доставят на правеж к лидеру нации.

Кабак, а вернее, пивную я нашел в одном из дворов по характерному запаху и по тому, что в эту зеленую и обшарпанную дверь заходили одни мужики определенного вида, который создавался веками, и его трудно было переделать любой властью, то закрывавшей, то открывавшей эти заведения.

Все пивные на одно лицо. Те, которые в развитии своем просто-напросто деградировали, стали похожими на пивные пятидесятых годов прошлого столетия: квадратные «а ля фуршетные» по грудь столики на высоких ножках, пузатые пивные кружки, граненые стаканы для компота, в который под столешницей наливается водка, кусочки вяленой рыбы, сухарики и маленькие сушечки, окурки в тарелке из-под закуски и стоящий столбом дым от дешевых папирос типа «мэтр курим – два бросаем». То ли время пошло вспять, то ли я попал в какую-то параллельную страну, которая находится в начале застоя. Застой лопнул и открыл народу глаза на окружающий мир, показав, что благополучие зиждется не только на туалетной бумаге и палке вареной колбасы. Но пока до этого далеко.

Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность – пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного.

Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.

– Ты чё такой смурной? – спросил он.

– Да так, – ответил я, – жизнь не заладилась.

– Это бывает, а чё не пьешь-то? – спросил он.

– Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать, – ответил я.

– А ты чё делать-то умеешь? – спросил мужик.

– Да считай ничего, стихи пишу, – сказал я.

– Есенин, что ли? – удивился мужик.

– Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно, – сообщил я.

– Ты смотри, как время бежит? – удивился мужик. – Как это у него – «в старомодном ветхом шушуне». Аж за душу берет. А ты так умеешь?

– А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает, – признался я.

– А, ну, сбацай, а я тебе за это «компотику» налью, рыбкой вот закусишь, – предложил мужик.

Я откашлялся. Хрипота не прошла, но я начал читать:

Мне ватага была вместо няни,На базарах я пел куплеты,Говорят, что из горькой пьяниВырастают у нас поэты.

Да, я пью, и с друзьями, и в меру,Да, я дрался в кабацком дыму,Но я дрался за русскую веруИ за что-то еще, не пойму.

Только утром в глухое похмельеПросыпался с подругой другой,Кто же сыпал в вино мое зелье,Почему я в постели нагой?

Знаю, музу прислали в награду,Видно, страсти им мало в стихах,Дайте кислого мне винограда,Я покаюсь в грядущих грехах.

А пока разбужу свою деву,Словно меч ее черная бровь,Ублажу я свою королеву,Разгоню загустевшую кровь.

В пивнике стало тихо. Раздались голоса: