Царская доля - Герман Иванович Романов Страница 10

И жаждал мести!

Они с сестрой все просчитали — царица томилась без мужской ласки, ибо ее муж от постоянного пьянства и хворостей, что на него обрушились, к выполнению супружеского долга относился наплевательски. А его супруге он пришелся по сердцу — солдатская шлюха, ставшая царицей к величайшему удивлению всех европейских дворов. Там посчитали такой брак русского монарха прямым оскорблением, моветоном, нарушением вековых традиций и неписаных правил. Да и само русское боярство и дворянство было ошеломлено таким выбором Петра Алексеевича.

Но страх и желание выслужиться заставляли знатнейших князей, ведущих свой род от легендарного Рюрика, целовать ручку Екатерине Алексеевне, а так как все просекли, что камер-секретарь имеет на нее влияние, то к Виллиму Монсу двинулись с подарками — без стыда и с мольбою совали ему деньги, драгоценности, утварь, породистых коней. А царица ни в чем не могла отказать своему фавориту и галанту, познав его неистовую любовь. Правда, он сильно испугался, когда посмотрел на новорожденного царевича Петра Петровича — многие заподозрили, что настоящим отцом наследника престола явился смазливый камер-секретарь.

О чем и донесли царю полгода тому назад, и катастрофа разразилась. Спас глава Тайной Канцелярии Толстой, который не стал пытать его по всем правилам — Виллим бы просто не выдержал истязаний на дыбе. А так все обошлось — жестоко выдрали кнутом за взяточничество, конфисковали имущество, но капитанского чина не лишили, выслав в Москву для службы в гарнизонном полку. Зять моментально устроил его к себе адъютантом, но когда из Петербурга приехала его жена Матрена, старшая сестра Виллима, тоже выдранная кнутом, всем москвичам стало ясно, что генерал-поручика Федора Балка вскоре выгонят в отставку, и будет хорошо, если дадут маленький пенсион за ту долгую службу и полученные раны.

А потому они оба с радостью откликнулись на предложение поддержать царевича Алексея — теперь снова появился шанс устроить карьеру и поправить дела. Молодой царь оказался к ним добр — Виллим получил чин подполковника, а Федора Балка щедро наградили, облагодетельствовали поместьем и деньгами, причем он стал правой рукой фельдмаршала Шереметева, и чин генерал-аншефа подошел, достаточно одержать победу, пусть маленькую. Виктория возможна — в армии «подменыша» растет дезертирство, десятками бегут служивые.

И оба ждали победной баталии, но тут выходка Николая Балка, которая все их старания крест-накрест перечеркнула!

— Нарочного его я приказал в кандалы заковать и в Москву к самому князю-кесарю направить. Грамоту царю Алексею написал, об измене предупредил, и с гонцом отправил. А ты скачи, не мешкая, в Звенигород, вот тебе мой приказ, — Балк протянул перевитый шнурком свиток. — Конвоем тебе эскадрон конных стрельцов, у них заводные лошади — к вечеру прибудете на место. А там поступай, как условились — если изменники выступили, то покончи с ними, никого не жалея. А ежели нет — всех под караул взять, отдашь письмо фельдмаршалу — пусть сам решает, что его царскому величеству отписать. Кого казнят, кого помилуют уже не наша забота — мы свой долг исполнили полностью, как присяга велит!

— А ты как поступишь к их предложению?!

— Приму и белые флаги над редутами, что на Тверской дороге возведены, прикажу вывесить, — улыбка на губах Балка была зловещей. — Только за леском гаубицы еще поставлю. А как колонны близко подойдут, то прикажу их картечью в упор засыпать и гранатами закидать. Думаю, что «подменный царь» сильно удивится — он ведь нас за немцев принимает, а ведь мы давно обрусели и здешних ухваток нахватались.

— То верно, Федор, такого они точно ожидать не будут, посчитают, что дорогу на Москву предателями открыта.

— Гвардию надо проредить — они самые верные, и если с ними конфузия произойдет, то другие полки нестойкими враз станут. В смятение придут! Я тебе как на духу говорю — опасаюсь баталии с «потешными». Злые они на штык, а у меня две трети стрельцов из гарнизонов набраны, да рекруты толком не обученные. На пушки только уповаю, хорошо хоть пороховой запас в избытке имеется. А вот конницы маловато — но казаки с татарами со дня на день подойдут, тогда позиции удержу!

— И тем самым славу и доверие царское обретешь, — подытожил Монс, взял приказ и собрался выйти из комнаты. Но только хотел распахнуть дверь, как был остановлен тихими словами:

— Толстой с детьми царскими прибыл. И если начнет тебя вопрошать снова, то признание сделай, что прелюбодействовал с царицей. Но еще лучше сходи в церковь и покайся на исповеди митрополиту Ионе, он воскресные службы сам знаешь где ведет…

Глава 9

— Попал в задницу, ощипали и сожрут!

Меншиков грязно выругался, никогда он еще не попал в столь безысходное положение. А поначалу все шло так хорошо — внезапным налетом захватили Звенигород, взяли в плен все командование мятежниками с фельдмаршалом во главе. Жаль, что царевич опоздал, и не захватили его потом — смерть Алексея сняла бы все проблемы. Но вот милость царя Петра к нему, сыну конюха, не превысила бы все его ожидания. Да и что ожидать прикажите из того, чего у него нет?!

Чин генералиссимуса?! Приятно, но зачем он ему?!

Ведь за спиной родовитые бояре будут говорить, что и так выполз из грязи в князи. Осыпать деньгами царь его не сможет — в казне их нет. А у него самого по кубышкам всяким упрятано чуть ли не полтора миллиона звонкой монеты. Не считая двух городов и сотни сел, трех дворцов, мешочков с бриллиантами, рубинами и прочими драгоценными камнями, всякую утварь вообще возами считать нужно. Ведь любой возможностью пользовался, чтобы скопить деньжат на «черный день» — вначале по копеечке и алтыну брал, а там по полтине и рублику, а сейчас счет шел уже на тысячи.

Все просители знали, что без них соваться к «светлейшему» нельзя — от ворот поворот получишь!

И вот теперь все богатства, что были нажиты непосильными трудами, в казну попадут, может быть толику малую царь Петр его семье оставит. Но даже такой вариант имеет незначительную возможность воплотиться в реальность, скорее всего он потеряет все — и жизнь, и имущество, и богатства, и семью. Ибо сейчас, сидя под звездами ночного неба, на болоте, кусаемый тысячами комаров, фельдмаршал прекрасно понимал, что если доживет до рассвета, то