Владимир Поселягин - Офицер Красной Армии Страница 11

Григорьев на удивление быстро и хорошо провёл разговоры с крестьянами, после чего он велел Захаренко сменить Ивана на охране выживших полицаев, отправив того на обыск одной из хат, оставив вторую напоследок.

Присев на пенёк, с которого командир общался с народом, лейтенант поставил винтовку прикладом на землю и с интересом посмотрел на трёх полицаев, что стояли на коленях в грязи, и угрюмо с некоторыми испугом, исподлобья разглядывали противников. Руки у них были связаны за спиной.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите? — окликнули Григорьева из-за плетня.

Посмотрев на неизвестного, штурман подумал, глядя на его внешность.

'Летчик или танкист, причём явно кадровый'.

Сам командир в это время осматривал трёх коней, что вывел Иван из конюшни. Так же во дворе стояли две телеги, которые видимо полицаи готовили к весеннему использованию.

Обернувшись, Григорьев несколько секунд рассматривал статного парня с отлично видной военной выправкой и обожжённым лицом, который стоял у калитки, давая себя рассмотреть.

— Выводи остальных, — скомандовал командир Ивану и кивнул неизвестному. — Заходи.

Тот отворил калитку и под любопытными взглядами так и не рассеявшейся толпы прошёл во двор.

— Вы действительно Красная Армия? — спросил он.

— Окруженцы, двигаемся к фронту, — спокойно пояснил Григорьев.

— Я лейтенант Воронин, командир танковой роты двадцатой танковой дивизии. Девятый мехкорпус.

— Генерала Рокоссовского? — уточнил Григорьев.

— Да. Вы с ним знакомы?

— Не лично, воевал с одним из полков корпуса под Ровно. Заблудился он, но нам помог здорово, добил бронеколонну противника, что мы долбили из засады, вовремя подоспели.

— Понятно, — невольно улыбнулся танкист. Было видно что ему приятно встретить того с кем он возможно воевал плечом к плечу. — Так что, разрешите присоединиться к вам?

Тут Григорьев к удивлению Захаренко, который знал о его планах, поморщился и ответил:

— Понимаешь, я не знаю кто ты, как поведёшь себя в бою. Почему ты укрываешься в тылу, пока остальные воюют на фронте. То есть для меня ты тёмная птица, лейтенант, и просто так я тебя взять не могу.

— У меня сохранились документы, комбинезон обгорел, как и форма, но есть оружие.

— Вот когда всё это будет при тебе, тогда предметно поговорим.

— Понял, — кивнул лейтенант, но уходить не спешил. — Двое нас, товарищ старший лейтенант. Когда нас подбили, из машины смогли вытащить только меня и заряжающего, сержанта Кривошеина. Мы были тяжело раненными, поэтому при отступлении нас оставили здесь. Потом зима, сами понимаете. Когда восстановились, решили двигаться к фронту, как потеплеет, да вот вы раньше успели.

Захаренко только покачал головой, слушая танкиста. Всё как и предполагал Григорьев.

— Как подчинённый? Здоров?

— Лёгкая хромота осталась, но он не отстанет. Сибиряк.

— Хорошо, ожидаю вас здесь. Выдвигаемся через час. Как понял, лейтенант?

— Успеем, — уверенно кивнул тот и поспешил к выходу, видимо искать своего сержанта и собирать вещи, чтобы присоединится к группе окруженцев.

В это время Григорьева окликнул следующий претендент. Это был на удивление высокий, ходой и с недельной щетиной на щеках субъект в красноармейской шинели со споротыми знаками различия. Больше всего удивляло в нём то, что в рукав его шинели вцепилась, не отпуская, достаточно молодая светловолосая женщина что-то шипя.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? — спросил он.

— Обращайтесь, — привычно ответил Григорьев и замер готовясь выслушать очередного претендента.

Пристав в стременах я осмотрел обоз из четырёх телег и двух верховых, что сопровождали его. Село с типичным украинским названием Раговичи, где я обогатился изрядным обозом, людьми и вооружением, осталось позади, километрах в пяти.

Село вроде не большое, но восемь человек я там набрал. Причём самое главное, среди них оказался военврач. Это была женщина лет тридцати на вид, довольно мирной на вид, но как мне нашептали некоторые жители Роговичей, ой не простая штучка. Она ещё осенью выходила капитана артиллериста и буквально женила его на себе, короче жили они вместе. Крутила она мужиком как хотела, слушался он её во всём, хотя характер имел жёсткий и немцев и полицаев ненавидел люто, но она как-то умудрялась найти к нему подход. Именно капитан и командовал повешеньем, делая это с немыслимым наслаждением.

Кстати, Боров который до этого крепился, с надеждой поглядывая в даль, в момент когда его поставили на ноги, обделался и дальше визжал и выл, крутился, не давая набросить на себя верёвку. Но ничего, он тоже повис рядом с остальными.

Хотя о чём это я? Нужно рассказать всё по порядку. Покачиваясь в седле, и улыбаясь выглянувшему солнышку, я стал вспоминать. Времени у меня на это не много, скорое будет ещё одна деревня, Марьяновка. Следует и её посетить, там полицаи стоят, а вот в следующем селе уже немцы.

Вчера двигались мы весь день до самой темноты, пришлось даже своего Рыжего запрячь в повозку, потому что мерин один быстро выдыхался. Штурман всё это пропустил, отсыпаясь. Я даже пожалел, хотел поговорить с ним об обстановке на фронтах, да и вообще какие новости в мире, но не получилось, попробую ещё вечером вернутся к этой теме.

Вечером мы попали под небольшой дождь, но успели подготовиться и даже углубится в лес, который выбрали для стоянки. Там оставив Ивана готовить ужин, и продолжавшего спать штурмана, я направился к населенному пункту, которое выбрал своей второй жертвой.

В село я не пошёл, сходил к озеру надеясь встретить там малолетних рыбаков. Надежда оправдалась, не смотря на дождь, там оказалось трое рыбаков. Встреча и опознание прошли нормально, после чего пионеры рассказали мне, что творили местные полицаи с неким Боровом во главе, как позже стало ясно западенцем. Так же они выдали мне информацию и нарисовали схему села и где находятся дома полицаев. Кроме всего прочего выяснилось, что сегодня утром в село на телеге приехали трое немцев из комендатуры.

Выяснив у них все, что мне было нужно и, взяв клятву молчать, про окруженцев я не спрашивал, это могло навести на подозрения, вернулся к лагерю. Там после ужина я подумал было поговорить с лейтенантом о Большой земле, но решил оставить это на потом.

На следующий день, мы начали операцию. План у меня был давно сформирован, поэтому оставив лейтенанта дожидаться сигнала на дороге, мы с Иваном направились к селу, где нас встретил один из пионеров. Именно он незаметно и провёл нас к дому, где ночевали немцы. Всё прошло на удивление нормально, штатно я бы сказал.

Часовой был, полусонный полицай, он только выпучил глаза, когда увидел перед собой самого настоящего командира красных, и тут же получив лезвие ножа в горло, захрипел и сполз по забору. Дальше тоже не было ничего не обычного. Я вошёл в дом, а Иван страховал меня снаружи, отслеживая окна.

Пройдя в дом, я определил, где сложено оружие, немцы аккуратисты оставили его у входа и, достав нож, стал склоняться над каждым, нанося один единственный, но верный удар ножом. Из немцев так никто и не проснулся.

Вот тут меня ждала первая неожиданность, третий, спавший не на кровати, а на лавке, был не немцем, а полицаем, хотя я точно знал, что их было трое. Быстро выскочив во двор, я обнаружил Ивана, который катался по земле в обнимку с моей пропажей. Судя по его расхристанному виду, наше нападение застало немца в туалете.

Подскочив, я нанес прикладом удар по голове немца, вырубив его.

— Вяжи, — приказал я Ивану, и направился обратно в дом, нужно проверить тела, и добить в случае нужды. Я не успел это сделать.

После этого мы направились ко второму дому, где жили полицаи. Все они были не местные, поэтому жили в одной хате, как я понял объяснения пионера Сережи, хозяев, еврейскую семью они вывезли и что с ними стало, никто не знает. Хотя подозрения у жителей деревни были. У бывших хозяев была красивая дочка, пятнадцатилетняя Соня. Больно уж на неё масленно поглядывал Боров, а когда семью вывезли и полицаи вернулись у Борова были царапины на щеке. Глубокие, нанесённые явно женской рукой. Больше об этой семье никто не слышал, может их останки до сих пор, где в лесу лежат. Кто знает?

Тут часового не было, даже дверь не была заперта. Пройдя в хату, я дал короткую очередь и заорал благим матом:

— Встать твари! Поубиваю всех нах. н!

Психологический прессинг помог, никто даже не подумал схватиться за оружие. Винтовки я прибрал, сложив под ноги, но у полицаев вполне могли оказаться пистолеты под подушкой. Двое упали на пол закрывая головы руками, другие рванули к окнам. Достав пистолет, я успел пристрелить одного, двух других завалил Иван, когда они вывалились во двор. В живых осталось только трое. Да и то один оказался подраненным.