Александр Мазин - Место для битвы Страница 11

– Ты что ж, братишка, выбросить его предлагаешь? – въедливо осведомился Рагух.

– Почему выбросить? Зароем в приметном месте. Вон хотя бы под взгорком, где истукан каменный. Как, братья?

И поглядел на своего десятника.

Духарев молчал. Ждал, как остальные отреагируют.

– Я свою долю зарывать не стану! – отрезал Щербина.– Может, тебе, Гололоб, деньги и не нужны, а у меня жена да сын с дочерью. Это что ж, я им даже гостинца не привезу?

– Щербина дело говорит! – поддержал Рагух.

– Надо же,– вполголоса сказал Устах Сергею.– Шуйка мой да Щербина, главные хузаровы нелюбезники, с твоим Рахугом одним голосом поют. А еще говорят, что злато людей рознит!

– Доли ваши! – сердито сказал Гололоб.– Хотите – забирайте. Только ежели отымут, так это уж ваша, а не моя забота. Я за вашу жадность биться не стану!

– Ты мне покажи того, кто у меня отымет! – тут же ощерился Рахуг.– Я его прям в брюхо стрелой попотчую!

«Дотрепались! – подумал Духарев.– Мое, ваше… Братчина, блин!»

Да уж, привалила удача!

Вспомнился Духареву Рёрех, учитель. Как ходил тот с дружиной в дальние земли, и удачно ходил: везли из набега столько, что аж из корабельных ларей сыпалось. А чем кончилось? Из всей дружины уцелели четверо. Да сам вождь, покалеченный пытками. И добыча, в землю зарытая.

Если кому и повезло от этого исхода, так это Сереге. Меч у него за спиной – из того клада. А главное: не обезножел бы после нурманских пыток Рёрех, не стал бы из военного вождя лесным ведуном. И не встретил бы его Серега Духарев, беглец бестолковый. И не стал бы Серега тем, кем стал. И все, что есть у него ценного: меч, доспех, уважение, жена, дом в граде Полоцке, конь ратный, – все силой да доблестью добыто, а не на рынке куплено. Конь, правда, сначала был именно куплен. На смоленской ярмарке. Но это сначала, а потом…

– Я своего не отдам! – ярился Рагух.– Мое – это мое! Все уразумели?

Машег похлопал его по спине, сказал что-то по-своему.

Понятко, способный к языкам, знавший и по-хузарски, и по-печенежски, оскорбительно засмеялся.

Рагух глянул на него злобно, сжал кулаки, приподнялся.

– А ну сядь,– негромко произнес Духарев, глядя на него в упор.

Хузарин тут же опустился на землю. Будто под коленки толкнули.

Духарев взял братину.

– Нечего попусту языками молоть,– веско сказал он.– Одной стрелой десятерых не побьешь, а сто гривен в пояс не спрячешь. Даже если в степи нас не перехватят, куда мы с таким богатством пойдем?

– Да хоть куда! – выкрикнул Шуйка.

И схлопотал по затылку.

– Цыть! – грозно сказал Устах.– Ты свое сказал.

– Ладно, деньги,– продолжал Духарев.– А утварь? Куда ты ее денешь? На киевский торг выставишь – так ее любой зоркий глаз опознает. И нас же в лихоимстве обвинит.

– А если к нам? – предложил Машег.– В Итиль. А еще лучше – в Саркел. Наши купцы такой товар с руками оторвут! Довезти бы только.

– Вот именно.– Сергей поставил братину на колено.– Далеко до вас. И степью.

– Да я один от Волги до Днепра ходил! – запальчиво воскликнул Рахуг.– Не верите, да?

– Верим,– сказал Устах.– Только ты как ходил: с добычей или пустой?

Рагух промолчал.

– Вот-вот,– продолжал синеусый варяг.– Злато притягивает. Это верно Гололоб сказал. Когда у тебя сумы пусты, а всего имения, что конь да колчан со стрелами, кому ты нужен? Так, Рахуг?

Хузарин опять промолчал.

Зато подал голос Шуйка:

– Слушай, Серегей, что-то я не понял про лихоимство! Это что ж, если воин добычу на базар выносит, а ему говорят, что он ее добыл не честью, а подло, так это ж – судное дело!

– Умник! – Понятко хлопнул древлянина по спине.– А судит кто? Игорь-князь!

– А мы – Свенельдовы люди! – сердито возразил Шуйка.– Воевода вступится – князь уступит.

– Может, и уступит,– кивнул Сергей.– За исключением одного случая…

– Какого? – тупо спросил Шуйка.

– Если этот товар не Игорю предназначен, дурная голова! – гаркнул Понятко.

Над костром повисло молчание. Ссориться с великим князем киевским никому не хотелось. Но и отдавать добычу тоже совсем не хотелось. Тем более такую. С этаким богатством каждый из варягов мог получить практически все, чего захотел. Кроме разве что княжьего стола. Но набрать свою дружину и сесть княжьим посадником в каком-нибудь городке – вполне. Или купить боевой корабль и двинуть навстречу приключениям, если на месте сидеть не захочется. Зарыть в землю такое будущее?..

Но, с другой стороны, ни один из варягов не был лишен здравого смысла. И понимал, насколько мал шанс довезти этакую кучу драгметаллов до безопасного места.

В общем, все молчали. Ждали, что скажет тот, кого они полагали самым удачливым в ватажке. Серегей…

– Значит, так,– заявил Духарев.– Все, кто хотел, свое слово сказали. А сделаем мы так. Золото и утварь с собой не повезем. Сомневаюсь я, что сумеем довезти. До Киева или до Саркела – все едино. Так что злато и утварь зароем здесь и место приметим. Серебро поделим, и каждый из своей доли переметную суму наполнит. Сколько это выйдет, Устах?

– Да гривен по сто, не меньше,– ответил синеусый.

– Тоже ведь деньги немалые,– заметил Духарев.– На вено[7] тебе, Шуйка, хватит. И на доспех тоже. И Щербине на пряники-мониста. Что же до злата… Будем живы да в силе – вернемся и заберем. А умрем, так мертвым оно без надобности. Так, Рахуг?

– У меня тоже родичи есть! – буркнул хузарин.

– Знаю,– кивнул Сергей.– Думаешь, что твоим родичам больше по вкусу придется: ты со ста гривнами или твое сушеное ухо у печенега на сбруе?

Кое-кто из варягов засмеялся, хотя ничего смешного в сказанном не было.

– Твоя правда,– кивнул Рахуг.– Быть посему.

– Все согласны? – Сергей оглядел товарищей.

Если у кого-то и были возражения, то он оставил их при себе. Духарев неплохо знал своих людей, но и они за это время успели узнать своего командира достаточно хорошо, чтобы не обманываться насчет «согласны – не согласны». Когда десятник Серегей этаким образом выдвигает челюсть да глядит исподлобья, лучше ему не перечить. Поскольку десятник кулачищем своим с удара волколюду-берсерку шею сломать может. Прецеденты были. Так что лучше язык за зубами держать. Глядишь, и зубы целее будут.

Собственно, Духарев именно такой реакции и ожидал.

Если чье мнение и интересовало Серегу, так только мнение Устаха. Но Духарев знал, что синеусый варяг с ним полностью согласен.

Серега поднял братину и через огонь протянул другу.

Устах принял, отпил:

– Быть посему,– повторил он слова Рахуга. И добавил: – Зароем – и Перунову клятву принесем! Чтоб языками не трепать.

Синеусый варяг осушил чашу, выплеснул в костер последние капли.

– Шуйка,– велел,– поди дозорного позови. И Чирка. Он с павшими сидит. Пусть подойдут ненадолго.

Через несколько минут тринадцать варягов собрались в шатре, где от такого количества народу сразу стало тесно. Устах торжественно сообщил раненым, что решил круг. Зажгли малый огонь, выложили круг обнаженными мечами, встали меж клинков (раненых поддерживали товарищи), соединили руки и произнесли слова клятвы. Все: и христианин Духарев, и иудеи хузары. Вера верой, а братство – братством.

Приметой выбрали каменного истукана. Отсчитали сто двойных шагов вниз по склону. Наметили место, подняли дерн, вырыли яму, закидали мешки. Лишнюю землю увезли и выбросили в реку. Дерн с травой положили аккуратно, речной водичкой полили, чтоб трава не подсохла.

«Интересно,– сумрачно размышлял Духарев, когда, закончив дело, они возвращались в лагерь,– придет ли кто из нас за этим кладом? Или отроет его какой-нибудь археолог лет через тысячу?»

На какой-то совсем коротенький миг ему даже захотелось вернуться обратно, в свой век. И стать таким археологом. Там, в мире самолетов и кругосветных круизов, он нашел бы, как с кайфом истратить подобное богатство. А здесь? Это просто засада какая-то, когда у тебя есть все, что можно купить. А то, чего нет, – и купить невозможно.

Глава девятая

Русы

– Господин, мы их потеряли,– голос у гридня дрогнул. Он застыл, не поднимая глаз выше золоченого стремени, и не мог видеть, как ладонь всадника ласкает витую рукоять булавы. Один удар – и светлый затылок (шлем гридень держал в руках) превратится в кровавую кашу. Но всадник сдержался. Он умел смирять гнев. Вместо того чтобы ударить, он тоже снял шлем, погладил бритую загорелую голову, расправил влажный от пота чуб. Не выше уха у всадника – узкая полоса – шрам. И рука, расправлявшая поседевший чуб, тоже испещрена шрамами. Ее хозяин не любил рисковать попусту, но если уж выходило драться, то за щитами дружины не прятался.

Сейчас дружина стояла поодаль. Рядом был только один, лучший.

– Сказывал я те, батька: не хитри с хитрованами! – проворчал он.

– А ты? С одного лиса две шубы не снять. Ты своего Скарпи слушай больше – с сумой по миру пойдешь!

Варяжские усы говорившего были с густой проседью, а на концах крашены синим. Так же, как и у того, кого он назвал батькой.